-- Филька, ты ведмедей боишься?

  -- Нет. А ты?

  -- Тоже нет.

   И у обоих глаза от страха громадные, слух напряженный, движения неуверенные...

  -- Нюша, гляди-ка, каких я цветиков набрала. Давай сядем здесь, будем венки плести.

  -- А бригадир?

  -- А мы и ему сплетем один.

   -- Очень нуждается он в нашем венке! Ему как бы побольше лягушек наловить, премиальные получить.

   Подросткам было тут хорошо, свободно, весело; и они с упоением перекликались между собой в камышах, как в гриб­ной сезон в лесу.

  -- Маньа-а-а!

  -- Ваньа-а-а!

  -- Вот дьяволы, -- ворчали на них старики. -- Не столько ловят, сколько пугают своими криками. Разве я столько бы на­ловил, если бы с нами не было этих чертей? Обязательно уже второй мешок набивал бы товаром.

  -- Ай!.. Змея!.. -- вдруг разносился далеко во все сторо­ны дикий пронзительный визг девочки лет четырнадцати, в то время как она сама, не по годам рослая, с подобранным живо­том, с распущенными волосами, на длинных голых ногах, согнутых в коленях, неслась вприпрыжку быстрее лошади куда глаза гля­дят, побросав и сачок и мешок... Под ее ногами, как под пада­ющими снарядами, вздымались столбы болотной воды, трещал, гнулся до самой земли и ломался камыш...

  -- Глупая, вернись назад, собери свой инструмент! -- при­бежал на ее крик случайно находившийся поблизости бригадир. -- Какая же это змея, когда это живой сазан! Смотри, какой крупный! А вон другой, вся спина торчит из воды. Тут, в этих лужах, много еще встретится разной рыбы: сазанов, лещей. Она попадает сюда вместе с водой во время приливов и живет тут, пока ее не заметят здешние хищники: птица, зверь...

  -- И люди?

  -- Люди -- нет. Люди ее не трогают. Людям она не нужна, у тутошних людей у самих рыбы по горло, они не нуждаются в ней. Ведь ты сейчас ее с собой не возьмешь. Так и каждый. На что она ему, когда у него дома даже кошки не едят рыбы, надоела.

  -- Дядя бригадир, а гадюк тоже брать? -- спрашивал по пупок в воде мальчишка без шапки, с золотистой, светящейся на солнце головой, храбро держа перед собой в судорожно зажатых пальцах маленького зеленого, под цвет тростника, изви­вающегося ужонка, на ощупь твердого, как гвоздь.

   Мальчишка, конечно, скрыл свои совсем малые годы, когда записывался на работу, и теперь наслаждался здесь, на свободе, вдали от родительских глаз.

   -- Ну и большевики! -- без конца вздыхали взрослые рыбопромысловые рабочие и в удивлении мотали опущенными

   головами, точно сильно пьяные, отдыхая в пронизанной солнцем зеленой гуще камыша, как в зеленой беседке, сидя на туго завязанных мешках с живыми лягушками и с жадным удовольствием покуривая. -- Ну и большевики!.. Уже добрались и до лягушек! За такое дерьмо будут получать золото!.. Скоро добе­рутся и до этого камыша... Камышом начнут торговать!.. Ну и боль-ше-ви-ки!..

   В ту памятную для андросовцев путину распластанными лягушачьими тушками, точь-в-точь как дамскими пятипалыми перчатками, были унизаны все деревянные вешала завода, на которых в нормальное время спокойно провяливалась на сол­нышке разная второсортная рыба: воблешка, лещик, мелкий судачок, бершовик...

   И вопреки предсказаньям завистников -- промфинплан опять блестяще был выполнен!

   Больше того: благодаря экспорту за границу лягушек за­вод нечаянно принес государству свою обычную прибыль в ценной валюте, которую до того времени давала на Андросов-ском только высокосортная черная икра.

   Директора завода премировали велосипедом. Помдирек-тора -- самоваром. Бригадиров и отличившихся ударников из рабочих наградили денежными премиями и именными почет­ными грамотами.

   Весть о новом успехе Андросовского быстро облетела весь рыбопромысловый Волго-Каспий. И в скором времени на некоторых других рыбозаводах был поставлен новый доходный промысел: к прежним старым, успешно работающим цехам был присоединен еще один, заново оборудованный, постоянно работающий цех -- цех по заготовке лягушек для экспорта.