Тут помдиректора нежно прижал лягушку к груди, как котенка. И тотчас же в разных местах толпы стали демонстративно отплевываться, шумно харкать в землю, строить гадливые гри­масы, отворачивать в сторону лица, чтобы, не видеть.

   -- Напрасно, напрасно, товарищи, плюетесь! -- заметил их движения помдиректора. -- Напрасно кривите лица! Никакой противности в ней не вижу! Ровно никакой!..

   И он нарочно приласкал лягушку, как птичку. По толпе открыто покатился рев неодобрения, неудовольствия, протеста.

   -- Рыбу брать в руки, мокрую, скользкую, вам не противно, а ее, сухонькую, чистенькую, противно?! -- вдруг закричал на толпу помдиректора, и лицо его стало другим, некрасивым, колючим, злым.

   Молодая бабенка в белом платочке, ухарски выступив из толпы одним плечом вперед, взяла руки в боки, мотнула влево-вправо хвостом и звонко прокричала:

  -- Поцелуйся с ней, тогда мы поверим, что не боишься!

  -- Ха-ха-ха! -- прорвалась площадь сочным поголовным хохотом: -- Го-го-го!..

   Но помдиректора не растерялся и не остался у работни­цы в долгу.

   -- На, поцелуй ее ты! -- сделав ударение на "ты", с силой ткнул он к бабенке лягушку, нарочно повернутую задним концом вперед.

   Еще дружнее, еще шире взорвался на площади массовый хохот. Хохотали так, что помдиректору долгое время нельзя было продолжать говорить. Всюду хвалили за смелость языка и ра­ботницу, и помдиректора.

   -- Глядите сюда! -- наконец получил возможность продолжать помдиректора. -- Вот я держу лягушку так, не боюсь... Теперь переворачиваю этаким манером, белым животом вверх, и тоже не боюсь... Где она мочится на руки? Нигде! Ровным счетом нигде! Сказки все это!.. Теперь сажаю ее себе вот сюда... Потом сюда... Могу пустить в рукав, куда хотите... И ничего мне от нее не будет, ничего, кроме пользы...

  -- Мы тоже не боимся! -- зазвенели в толпе высокие, взволнованные мальчишеские голоса. -- Дай-ка нам ее! Мы и за воротник рубахи к себе ее пустим, и на голову к себе посадим, не побоимся!

  -- Правильно! -- весело поддержал их помдиректора. -- Правильно, ребята, делаете, что не боитесь! Какая она, против нас с вами, маленькая, и какие мы с вами, против нее, большие!.. И бояться ее нам даже очень стыдно! В особенности мужчи­нам! Тем более что среди них тут находятся несколько человек красных партизан! Эти вовсе должны бы быть примером...

   Выступление на площади помдиректора сыграло большую положительную роль. Оно не только обогатило отряд кое-каки­ми полезными для дела знаниями, но еще и настроило всех очень весело. Шутили, острили, смеялись и гоготали без конца.

  -- Если хорошо приготовлена лягушка, на коровьем мас­ле да с разными кореньями, я задаром съел бы ее.

  -- И не только один ты. В таком виде многие съели бы. И Власов напрасно похвалился, что даже за сто рублей не согласится попробовать ее. За такие деньги он любую жабу заглотит живьем. Без всякого масла.

   Наконец -- с сетяными сачками на длинных палках, как с ружьями, на плечах, с порожними мешками для складывания добычи, с ломтем ржаного хлеба в узелочке у пояса, одетые во все легкое, старенькое, негодное, -- выступили в поход.

  -- Свой народ сосчитали? -- перед самым отходом стро­го опросил бригадиров помдиректора.

  -- Сосчитали.

  -- Смотрите не потеряйте кого...

  -- Не потеряем!

  -- Очень легко заплутаться в камышах.

   -- Не заплутаемся! Здешние, чай. Не чужестранные.

   Прилегающие к заводу девственные болота Волго-Каспия за все тысячелетия своего существования впервые подверглись такому многолюдному и так хорошо организованному штурму.

   Водоплавающие птицы первыми ринулись из болота: сперва улетели по воздуху все здоровые; потом вслед за ними где поплыли по воде, где потащились посуху больные, волоча за собой бездействующие крылья.

   Лягушки же до такой степени привыкли считать себя здесь в полной безопасности, что первая партия их, попав в оцепле­ние, была ошеломлена от неожиданности и в первый момент потеряла всякую волю над собой, сидела, как была, не двигая ни одним мускулом. И люди спешили пользоваться этим, целыми пачками снимали их сачками и с лужиц и с кочек, как разливательными ложками снимают с супа пену. Мешки за спинами приятно тяжелели, наполнялись живым, отчаянно шевелящимся грузом. И преданные своему делу хозяйственники мысленно уже оформляли предлог, под которым можно будет безболез­ненно снизить поштучную расценку за лягушек процентов на пятьдесят и на столько же повысить дневную норму вылова...

   Зато потом что ни день, то ловить становилось труднее. Лягушки в борьбе за свою жизнь неожиданно проявили и силу, и ловкость, и, главное, необыкновенную рассудительность. И чтобы не снижать уловы, приходилось все больше и больше удаляться от территории завода. Лягушки же с ближайших болот при малейшем приближении к ним охотников мгновенно соображали, в чем дело, и кидались кто куда -- спасаться. Одни забивались в темную, совершенно недоступную для человека чащу камыша и настороженно глядели оттуда, из-за леса прочных палок тростника, как из-за железных прутьев тюрьмы. Другие -- и без того бесформенные, широкие, к тому же еще растопыря все четыре конечности, совсем как водолазы, -- оседали в прозрачной воде на дно глубокого омута и терпеливо высиживали там в полной беззвучности, пока люди с сачками не проходили дальше.

   Что же касается поведения самих людей и их самочув­ствия, то все они вначале приступили к незнакомому делу вяло, без подъема, с брезгливостью, даже с опаской. Но вскоре в их крови пробуждались сильные праотцовские инстинкты охотни­ков-звероловов, и они, с приготовленными сачками, с хищно ощеренными улыбками, похожие на первобытных людей, так горячились, так увлекались погоней за иной обманувшей их квакушей, что преследовали ее по убийственной почве -- а иногда вовсе без всякой почвы, по воде -- очень долгое время, пока вовсе не выбивались из сил. То там, то здесь в скрытой от постороннего глаза чаще тростника хлопал по пустой воде их неутомимый сачок на месте опять ускользнувшей из-под него квакушки и раздавались по ее адресу их длинные изнеможен­ные проклятия. В азарте, если попадались под руку другие лягушки, хлопали и по другим -- по желтой, по сплошь синей, по красно-бурой, которых -- говорил помдиректора -- не едят.

   Борясь за максимальную цифру вылова, соревнуясь звено со звеном, бригада с бригадой, колонна с колонной, -- не считались решительно ни с чем, ни с какими опасностями, ни с какими лишениями.

   Разутые, с закатанными до самого живота брюками или с высоко подобранными юбками, не морщась, шагали по ледяной воде случайно встреченного родника, ступить в который босой ногой в другое время ни за что не решились бы. Как на войне под градом пуль, легким шажком, едва касаясь ногами земли, бесстрашно пробегали по тонкой, как бумага, поверхностной пленке трясины, вздутой, как пуховая перина, и, по-видимому, очень глубо­кой. Не замечали на себе струй крови при порезах ног, рук о попадающиеся на каждом шагу листья тростника, длинные и гибкие, похожие на сабли. Не обращали внимания на сопровождавший каждого из них рой комаров. И только изредка при особенно затяжном комарином укусе в мягкое место ноги вдруг делали отчаянный, рекордсменски-высокий, по вертикали, скачок на месте, выше самой высокой метелки камыша, точно на момент взгромоздясь на ходули и тотчас же шлепнувшись с них. Ни контролировать, ни подгонять не требовалось никого. Наоборот, многих -- в особенности из молодежи -- приходилось удерживать. И бригадиров то и дело брал страх, как бы некоторые особенно горячие натуры, слишком отдалявшиеся от своей бригады, не угодили бы в пасть волка.

   Как и следовало ожидать, больше всех усердствовали на новом поприще подростки, и как будто специально для них сто­яла все дни прекраснейшая погода. Будто для них с утра до вечера светило на безоблачном небе жгучее каспийское солнце. Для них во время их отдыха на случайных лужайках резко бла­гоухали роскошные, сочные травы; заманчиво пестрели стран­ные, произрастающие только тут, никогда не виданные цветы. Для них выпекался в заводской столовой такой отличный, такой ароматический ржаной хлеб -- пшеничного пирога с начинкой не надо. Для них пробегала среди кочек такая прозрачная, такая вкусная ключевая вода -- сладкого чая не надо...