Необыкновенные успехи Андросовского, конечно, были известны всему рыбопромысловому Волго-Каспию. И всюду их объясняли только тем -- в том числе и сами андросовцы, -- что этому рыбозаводу до поры до времени просто везло. Говорили с тщательно скрываемой завистью: "Вот не пойдет одну путину рыба, и счастье Андросовского полетит в тартарары".

   Однажды в одну из путин по невыясненным причинам рыба на самом деле обошла тот район, который облавлива­ли рыбаки-колхозники, прикрепленные по договору к Андро-совскому.

   -- Накаркали, -- говорили андросовцы о своих недоброжелателях.

   На языке официальной рыбопромышленности то, что случилось, называлось "невыход рыбы". "Невыходы" бывают общие, охватывающие весь водоем -- все море или всю реку, -- и частичные, местные. Тут был, конечно, только частичный, местный. Рыба валила густо, валила как по трубам по всем остальным семидесяти четырем Волгам, кроме одной этой, семьдесят пятой, Андросовской. То же самое явление, такой же "невыход", наблюдался и в открытом море, на всем обширнейшем предустьевом водном пространстве против Андросовского. Там тоже рыба -- как вымерла.

   Овладевало неприятное, тревожное чувство, когда на этом, самом богатом рыбой участке Волго-Каспия, вдруг поднимали из воды порожнюю, чистую, даже не загрязненную илом и травой сеть. Хотя бы одна, хотя бы какая-нибудь, самая малень­кая, самая негодная малявка застряла в ячее сетки. Ни одной. Никакой. Ничего живого. Никаких признаков того, что тут когда-нибудь жила и вообще может жить рыба. Водоросль "верблюжатник", обыкновенно забивающая собой клетки ячей, и придонное насекомое "стонога", вроде морской блохи, пожирающее нитку сетки, -- и те исчезли.

   Странной игре природы разные люди Андросовского поселка давали разные объяснения.

   Нашлись в числе местных жителей и такие, которые в связи с внезапным исчезновением рыбы самым серьезным образом ожидали землетрясения с возможным провалом всей здешней земли в Каспийское море. Иные из них даже улавливали в воздухе сернистый запах газа, "похожего на вулканический". И многие семьи устраивались на ночь под открытым небом, развешивая над каждой постелью, как над детской колыбелью, белый марлевый полог от ужасающего количества каспийских комаров. Кое-кто из людей предусмотрительных на всякий случай помаливался Богу -- тайком от своего месткома, конечно. И чувствовалась настоятельная необходимость в громком, крепком, авторитетном голосе науки. Но краевая наука в лице Астраханской научной рыбохозяйственной станции, все еще считавшая себя слишком молодой для самостоятельных выс­туплений, упорно отмалчивалась, словно вовсе не существовала это время. Тем более молчали другие учреждения, не компетентные в этих вопросах. И только один астраханский горком партии не бездействовал и в ответ на донесения Андросовского завода сыпал и сыпал ему, точно пули, одну за другой сильные, чеканные, лаконически составленные и как бы говоря­щие человеческим голосом радиограммы.

   ..."Никаких оппортунистических ссылок на объективные причины..." "Полностью выполнить промфинплан..." "Суровая партийная ответственность прорывщиков..." "Шляпам не место в победоносном социалистическом хозяйстве..."

   И треугольник Андросовского -- директор, партком, профком, -- оправившись от первого замешательства, в один прекрасный день в момент переключают работу всего людского коллектива завода-гиганта на ловлю в прилегающих болотах лягушек для экспорта.

   Шаг этот не содержал в себе ничего ни удивительного, ни неожиданного.

   С одной стороны, было известно, что в Астрахани, в управлении Волго-Каспийского госрыбтреста, лежат заказы на местных лягушек от некоторых стран Западной Европы. С другой -- было также известно, что в районе Андросовского за последние годы, благодаря хорошим условиям жизни, расплодилось такое множе­ство лягушек, что иной раз казалось, что не человек здесь оседлый полновластный хозяин, а именно они, лягушки. Придешь -- после работы на заводе -- к себе домой, войдешь в комнату, зажжешь электрический свет, а там уже сидит посреди пола, блестя выпуклыми глазными шарами, неуклюжая лягушка с низко приплюснутой головой, без шеи, с широким ртом. Заглянешь в какую-нибудь пустую коробку или порожнее ведерко -- и там, в коробке или ведерке, на дне, тоже притаилась, как куропатка перед охотником, такая же отъевшаяся лягушка с расплывающимися боками, точно собирающаяся родить. Везде и всюду лягушки. Или повылезают, как по команде, в определенные погоды несметными полчищами из своих убежищ в окружающих болотах; оцепят завод неразрывным кольцом, как осаждающая армия; наведут на него тупые, немного приподнятые морды, точь-в-точь как пушечные жерла; и сидят; и глядят; и кричат, надув зобы, миллионами раздирающих голосов. Но прежде чем кричать всем вместе, сидят некоторое время молча, даже не переквакиваются с ближайшими соседями, ждут своего запевалу, который должен дать на сегодня и тон, и мотив. Запевала начнет р полной тишине дня или ночи, выведет несколько фигур сам, соло; все послушают его одного; затем пристанут к какой-нибудь его строфе, повторят ее вместе с ним и только уже потом поют цельным единодушным миллионным хором. И в случае чего-нибудь -- даже бежать от них некуда: вокруг завода -- болотная непроходимая топь, камышовая непролазная чаща, глухое бездорожье...

   Для задуманной облавы на лягушек заводоуправление, кстати, пригласило и вторых членов семей рабочих и служащих завода, уже надоевших конторе вечными приставаниями дать им какую-нибудь работу.

   На это приглашение особенно дружно откликнулись подростки. Когда они сбежались к конторе записываться, никто из взрослых андросовцев не хотел верить, что в их поселке столько подрастающей детворы. Родители удивились количеству собственных детей.

   -- Неужели все наши?! Неужели не из колхозов понабежали?!

   Мужчины, женщины, подростки в назначенный день собрались на центральной поселковой площади -- возле кирпичного пожарного сарая -- и перед выходом в болота на облаву, как перед отправлением на народную войну, выслушали речь сво­его старшего.

   Говорил помощник директора завода, пожилой человек, по внешности ничем не отличающийся от рядового рабочего. Стоял у одного края толпы, на высоком наносном песчаном бугре. Размахивал руками.

  -- ...И выкиньте вы из головы этот религиозный дурман!.. Прекратите сеять панику в массах!.. Бросьте мне говорить, что лягушка животное нечистое, что ее нельзя в руки брать, что она мочится на руки, если ее возьмешь, и что от этого появляются на руках бородавки!.. Ничего подобного!.. Глупости все это!.. Никаких бородавок! Наполовину сухопутное творение, наполовину водяное, и притом всегда плавающее, лягушка, поверьте мне, чище нас с вами!.. Только что не умывается с мылом! Смотрите все сюда!.. Вот у меня в руках, с вашего разрешения, живая, только что пойманная лягушка!

  -- Не видно! -- протяжно заголосили, зашумели в толпе. -- Плохо ви-идно!.. Стань повы-ыше!.. Поворотись к этому боку! К этому, да!.. Еще немного! Так!..

   Помдиректора хорошенько притоптал расползающийся под ногами песок, вылез повыше, на самую макушку песчаного бугра, поднял руку с лягушкой.

   -- Как видите, экземпляр неплохой! Таких мало даже у нас! Около кило чистого веса!

   В толпе послышался довольный смех. Полетели с мест веселые замечания.

  -- Ого! Кило весу! Вот полакомится какой буржуй!

  -- Этой и на двоих хватит, буржую с буржуйчихой!

  -- Пускай едят, поправляются, нам такого дерьма не жалко!

  -- Тяжелее иной андросовской курицы! -- хвалился помдиректора.

  -- А жаба твоя не несется, часом? Ты гляди...

   Товарищи, это не жаба! -- громко предупредил помдиректора. -- У жабы по всему телу крупные бородавки, а у этой и* нет! Потом, как вы видите, у лягушки задние ноги в два раза длиннее передних, чтобы сильнее прыгать... Лягушка может подскочить с места на аршин в высоту и поймать на лету муху, пчелу... А жабе этого не сделать никогда. У нее что передние, что задние ноги -- одинаковой длины, поэтому она вовсе плохо прыгает, совсем не скачет, но зато хорошо бегает по земле, как крыса, на всех четырех ногах, с поднятым над землей туловищем... Смотрите, не ловите мне жаб, их не едят!.. Да вы их и не увидите, они выходят кормиться только ночами... Ловить надо вот такую породу лягушки, как у меня в руках, -- зеленую... Только зеленую! Все тело у нее, как видите, зеленое, покрытое кое-где черными расплывчатыми пятнами... По длине туловища проходят три желтые продольные полосы: одна по хребтине, две по бокам... Щеки черные с мраморным рисунком. Живот и весь низ белые... Вокруг глаз желтые кольца... Эта порода лягушек выбирает такие места, где больше зеленой травы, а на воде любит греться на солнце тоже на зеленом плавучем листе водяного растения...