Мужика бросило в жар. Он поднял на запад худое, сухое, обветренное лицо, поглядел, высоко ли солнце, и прикинул в уме, успеет ли сегодня продать быков. Если не успеет, тогда он пропал: кормить быков ему нечем и придется гнать их сто верст обратно домой и ждать следующей субботы. А чем он будет их кормить еще целую неделю, если дома он уже стра­вил им половину соломенной крыши? Но все же даром отда­вать нельзя, надо крепко торговаться! "Центра" не соблюдает советского закона, жмет мужика!

   И он, несмотря на страшную внутреннюю борьбу, устоял на своем -- ничего не уступил и отпустил от себя такого надежного покупателя, как Иван Семеныч. А потом так стра­дал, так страдал! У этого заготовителя было на редкость цен­ное качество, он был честный на расплату, не выжига, как другие.

   И остальные мужики тоже поначалу запрашивали с Ива­на Семеныча невозможные цены. И с утра до обеда заготови­тель не выторговал для своего треста ни одной головы, хотя и уверял продавцов, что все нужное ему количество скота уже вчерне приторговал.

   -- После обеда сам ко мне приведешь, -- повторял он каждому, уходя. -- А сейчас чего нам с тобой языки даром чесать? Вижу, что все равно не продашь, дорожишься!

   Так, одинаково трудно, прошло это субботнее утро и для покупателей и для продавцов. Потом с такими же результата­ми прошел и обед...

   Но после обеда картина и настроение базара резко из­менилось. Все внезапно встревожилось, закружилось, зашумело. Всех охватила паника, словно в предвидении страшных событий.

   Все вскидывали лица в небо: солнце идет к закату!

   Мужики сорвались с мест, побросали повозки с упряжкой на баб, стариков, детей, а сами, растерянные, заметались по базару, всюду искали "Центру". Иные, с острыми, осунувшимися лицами, выбиваясь из сил, таскали при этом за собой на верев­ках тяжелых, неповоротливых, не понимающих, в чем дело, жи­вотных: кто коров, кто быков, кто страшных, с безумными гла­зами бугаев...

  -- Не видали, не проходила тут Центра? -- слышались всюду несчастные, павшие духом голоса.

  -- Центра? Она сейчас как будто покупает в том боку базара.

  -- Кто? Центра? Она сейчас почти что не берет скотину.

  -- Центра? О! У ней уже кончились деньги!

   На дальнем краю площади толпа крестьян, мелких про­давцов собственного скота, поймала Ивана Семеныча, зажала его в тесное кольцо, не выпускала, со всего духа нажимала на него плечами, наперебой надсаженными голосами предлагала ему по сниженным ценам своих животных.

  -- Иван Семеныч!

  -- Выручай!

  -- Окажи милость!

  -- Забери скотину, нам пропадать с ней!

  -- Избавь!

  -- Спасай!

  -- Одним словом, приперло!

  -- Дошли! В окончательном смысле дошли!

  -- Помогни, не забудем!

  -- Поддержи!

  -- Ты у нас тут вроде один, который могешь войтить в положению!

   Толпа росла, напирала на Ивана Семеныча все сильнее. Вот она своими животами оторвала его от земли.

   -- Что вы делаете?! -- не своим голосом вопил Иван Семеныч, у которого по всем карманам были распиханы десятки тысяч государственных денег. -- Вы с ума посходили? -- Оторванный от земли, качаясь в воздухе, как на волнах, хватался он руками за чужие горячие плечи, за мохнатые головы, пытался баланси­ровать, чтобы не опрокинуться вниз головой и не вытряхнуть из себя денег. -- По очереди! Буду покупать только тогда, когда станете в очередь! -- кричал и кричал он, сидящий на чужих плечах, перегибаясь корпусом, как большая кукла, то назад, то вдруг вперед и против воли поворачиваясь к публике то лицом, то вдруг уже затылком. -- В чем дело? -- раздавался его голос то в одну сторону, то в другую. -- Не сходите с ума. У кого не куплю сейчас, у того куплю завтра или в следующий базар!

  -- О-о-о!.. -- загудела толпа гневным воем.

  -- Чего ты мелешь? -- кричали ему в ответ голоса. -- Нам уже сегодня, уже сейчас кормить ее нечем, а ты болтаешь про следующий базар! Она нас зарежет!

  -- Уже зарезала! Больше некуды! Бери сейчас! Разве ты не наш, не советский?

  -- Граждане! -- взмолился Иван Семеныч, одинокий, раз­лученный со своими помощниками, давно оттертыми толпой куда-то далеко. -- Граждане! Дайте сказать!.. Если вы сейчас не отпустите меня, я прекращу покупать и уеду из Еремина... Слы­шите: я!., больше!., сегодня!., не!., покупаю!.. Вот, глядите: и ордерную книжку прячу!

   Угроза подействовала. Толпа с массовым вздохом откати­лась от "Центры". На отвислых лицах мужиков было написано отчаяние, сознание уже состоявшейся гибели, неверие в воз­можность спасения.

   Вырвавшись наконец на свободу, соединившись со свои­ми столь же истерзанными помощниками, Иван Семеныч, сопро­вождаемый хвостом растущей толпы, вышел за черту базара, за песчаный вал, в открытое поле, и образовал там, на просторе, свой несколько упорядоченный закупочный пункт. Мужики под­водили скотину -- одну, две головы -- и становились вместе с ней в очередь. Иван Семеныч обходил этот своеобразный фронт красавцев, рогатых великанов, и, чтобы определить степень их упитанности, ощупывал каждое животное всегда в одних и тех же четырех местах: на бедре, на ребре, внизу живота и, главное, пальцем по стенкам ямки, в которую входит основание хвоста. На закупленную скотину один помощник уполномоченного пи­сал ордера, другой по этим ордерам выдавал деньги и брал от каждого расписку в получении денег.

   Дело пошло быстро. И никакого обмана не было: за сколько продавали, столько и получали.

  -- Иван Семеныч, почему же ты мою парочку пропуска­ешь, не торгуешь? Пощупал и не торгуешь, идешь дальше, разве это плохая скотинка?

  -- Больно худая. Не подойдет.

  -- Это худая? Помилуйте, Иван Семеныч! Если эта худая, тогда какая же жировая? Моя скотина нагулянная, она у меня два месяца по воле ходила, я на ней ничего не работал, только раз с поля посохшие стебли подсолнухов на топливо привез!

  -- Вот моя вам пондравится, Иван Семеныч! -- заискива­юще встречал уполномоченного у своей пары быков следую­щий крестьянин и, не зная, как делу помочь, угодливо заглядывал Ивану Семенычу в глаза, кланялся, потирая себя руками по бедрам. -- Быки с оченно даже большими мясами! -- расхва­ливал при этом он свой товар.

  -- Какие там "мяса"! -- пренебрежительно щурил глаза Иван Семеныч на усталых, понурых животных. -- Сухари, сухари, а не быки. Кажется, не маленький, сам должен понимать, гляди: кожа да кости, а под кожей ничего нет, ни мяса, ни сала. Моск­ва за такую говядину нам по шеям надает... Следующий!

   Угодливое выражение на лице мужика внезапно сменя­лось колючим, злым.

   -- Значит, берете только жирную? -- сделал он несколько размахивающих жестов руками, -- А куда же ее девать, тощую? Тощую, говорю, куда девать? И где их набраться для вас, жирных?

   Фраза понравилась и другим мужикам.

  -- Да! Да! -- вспыхнули в толпе возбужденные голоса. -- Куда ее девать, худую? Жирная у богатеев! А казна должна иметь сочувствие к бедному люду!

  -- Да, да!.. Нет, нет!.. Не стращай!.. Мы-то знаем, что гово­рим!.. Это вы тут, втроем, может, не знаете, что говорите, а мы-то знаем... А мы разве чьи?.. Не советские?.. Одни вы советские?

   Некоторые мужики после подобной перебранки, увидя, что напором ничего не возьмешь, пускались на откровенную лесть и, когда очередь доходила до них, почтительно здоровались с Иваном Семенычем за руку, сладенько, против желания, улыбались ему.

  -- Как ваше здоровье, почтенный Иван Семеныч? -- ува­жительно потряс руку Ивану Семенычу бородатый мужик и захихикал: -- Как вам нравится наша местность, наш еремин-ский рынок? Давно приехамши?

   -- Что-о? -- хмурился на льстеца уполномоченный и рез­ко обрывал его разглагольствования: -- Сколько просишь за своих рябых?

  -- За обоих? -- переводил глаза мгновенно отрезвевший мужик на пару своих пятнистых двойников. -- Чтобы долго не колготиться?