-- Надо иметь каменное сердце, чтобы не любить. Любила.

  -- Ну и что потом?

  -- Надо иметь мертвое сердце, чтобы оно не сдвинулось. Разлюбила.

  -- Это было когда?

  -- Давно.

  -- Вам сколько лет?

  -- Старая уже. Двадцать четыре. И больше ничего не буду рассказывать... Не люблю, когда расспрашивают! "Как", да "когда", да "почему", да "с кем в первый раз", да "с кем во второй"!..

   -- Противно!.. Если больше познакомимся, тогда при случае еще можно будет рассказать. А так -- нехорошо. У вас есть курить?

   -- Пожалуйста.

   Они закуривают, продолжают беседовать...

XXIII

   Первый приличный гость, уже немолодой, в больших загра­ничных очках с круглыми стеклами в роговой оправе, заходит в руины, как к себе домой.

   К Шибалину.

  -- Извиняюсь. К Ванде:

  -- Ванда, не знаете, Фрося свободна? Антоновна с своего места:

  -- Занята! Занята!

   Первый приличный подходит к Антоновне:

   -- А скоро она освободится?

Антоновна:

   -- Нет. Не скоро. На квартиру взяли. На ночь. На извозчике приезжали. Какие-то богатые. Тоже в очках. Наверно, иностранцы.

   Первый приличный в нерешительности стоит, раздумывает:

  -- А Настя?

  -- Настя, та скоро должна освободиться! Садитесь. Посиди­те тут пока на камушке. А что, разве в театрах уже окончилось?

   Гость:

   -- Да. Как раз сейчас разъезжаются.

Садится на тумбочку из кирпичей.

   Второй приличный гость усиленно прячет лицо в поднятый воротник летнего пальто и под широкие поля шляпы. Глядит на Антоновну узенькой щелочкой между полями шляпы и краем воротника:

  -- Фрося тут? Антоновна:

  -- Нет и не будет.

  -- Где же она?

  -- В городе.

  -- А Настя?

   -- Настя, та скоро должна освободиться. Садитесь. Посидите на камушке вон за тем гражданином, вторым будете, они тоже ее дожидаются.

   Второй приличный прячет от первого лицо, садится на тумбочку из кирпичей, в линию с ним, спиной к нему:

  -- Та-а-к... Антоновна:

  -- Должно, тоже из театра? Второй:

  -- Из театра.

   Третий приличный, очень представительный, седой, в ци­линдре, настоящий западноевропейский министр, в маленькой черной шелковой маске, к Антоновне:

  -- Здравствуйте, гражданка.

  -- Здравствуйте, гражданин.

  -- Фрося там?

  -- Нет, ей нету.

  -- А скоро будет?

  -- На этой неделе вовсе не будет.

  -- О! Что так?

  -- Уехала в деревню. Побывать.

  -- И давно уехала?

  -- Сегодня.

  -- В котором часу?

   В десятом вечера.

  -- Немного не захватил! Жаль, жаль... А Настя?

  -- Настя тут. Садитесь там на камушке, где те двое муж­чин сидят, третьим будете, они тоже ее дожидаются.

   Третий, в маске, садится на тумбу из кирпичей, в линию с первыми двумя, тщательно пряча от них лицо, как и они от него:

  -- Тэ-экс... Антоновна:

  -- Из театра?

  -- Из театра.

   Антоновна кричит в дальний угол:

   -- Одесса! Сбегай-ка туда, шумни там Настю! Скажи, чтобы поторапливалась! Много приличных гостей дожидаются!

   Манька-Одесса идет через пролаз в глубь руин, кричит вдали за стеной:

   -- Насть-а-а!..

   Шибалин Ванде:

   -- Ого! Тут такая очередь, как в приемной какого-нибудь модного врача!

   Ванда улыбается:

   -- А как же. Иначе что бы тут было. В особенности по праздникам.

   Маленький толстяк, шар на миниатюрных ступнях, в лако­вых ботиночках, лысый, в котелке, совершенно пьяный, входит, идет по залу, как слепой, пошатывается, тихонько напевает, натыкается под стеной на женскую закутанную фигуру без лица, жадно припадает к ней, она схватывает его и молча уволакивает че­рез один из проломов в развалины.

   Антоновна подсаживается к Осиповне, волнуется:

   -- Видала? Уже и Дуньку-безносую взяли. Значит, и нам с тобой скоро пьяненький шатун какой попадется.

   Осиповна мечтательно:

  -- Не миновать. Сейчас он вышел из театра...

   Антоновна продолжает за нее:

  -- ...зашел в какой-нибудь ресторанчик... Осиповна:

  -- ...сидит, закусывает, выпивает... Антоновна:

  -- ...а через часик-полтора сюда приволокется... Осиповна:

  -- Раньше!

   Антоновна скучливо потягивается, встает, заправляет под платок седые космы:

  -- Пойти пройтись, что ли, пока. Все ноги отсидела. Подходит к трем приличным гостям:

  -- Ну, здравствуйте еще раз.

   Трое приличных, не меняя положения, сухо:

  -- Здравствуйте. Антоновна:

  -- Не надоело сидеть? Трое молчат. Антоновна:

  -- Не надоело ждать? Трое еще крепче молчат. Антоновна:

   -- Чем сидеть, ждать, время терять, пошли бы со мной!.. Я б скоренько вас отпустила, и были бы вы себе свободные люди!..

   Трое отрицательно, по-разному, мотают головами, молчат, только недовольно прокашливаются в пространство. Антоновна не отстает:

   -- А почему?.. Кажите, почему не хотите?.. Какая разница: я или Настька?.. Может, Настька из золота сделана, а я нет?.. Чем Настька лучше меня?.. Что она в шляпке?.. Я тоже могла бы шляпку надеть, если бы захотела!.. Может, думаете, я старая?.. Ничего подобного!.. Это просто от такой жизни... Многие очень хорошие мужчины, вот такие, как вы, даже содерживать меня хотели, на квартиру жить звали, да я отказывалась... Чтой-то не ндравились они мне, вот не ндравились да и только!.. Ну как, граждане?.. Пойдете?.. А?..

   Первый, спиной ко второму и третьему:

  -- Бабушка! Вам раз сказали, что нет! Чего же вы при­стаете?

  -- Я не пристаю. Я только спрашиваю, чем я, допустим, хуже Настьки?

   Второй, спиной к первому и третьему:

   -- Бабушка, дело вовсе не в том, кто из вас хуже или кто лучше!

   Третий, спиной к первым двум:

   -- А дело, бабушка, в том, что к Насте мы, может быть, привыкли!

   Антоновна:

   -- Вот и ко мне привыкнете. Ко мне уж многие так привыкли. А сперва тоже отказывались, не хуже как вы сейчас.

   Трое молча отмахиваются от нее руками, поворачивают­ся к ней спинами.

  -- Ну тогда дайте мне копеек по пятьдесят с человека. Трое сжимаются, молчат.

  -- Ну по двадцать.

   Трое неподвижны, как мертвые.

   -- Дайте тогда с троих четвертак, и я уйду, не буду вам

мешать.

   Трое, со стиснутыми зубами, с раздраженными жестами, лезут в кошельки, подают ей мелочь. Антоновна:

  -- Вот и хорошо. Теперь по крайней мере... Собирает с них деньги, уходит, садится рядом с Осиповной. Осиповна смачно:

  -- Гривен шесть махнула?

XXIV

   Франт с зеленым шарфом выходит из пролома, спешит от Насти к выходу:

   -- Отстань и отстань! Надоела! Говорят тебе, что твои деньги у меня сохранней, чем в Госбанке! Можешь не сомневаться! В нашем учреждении мне не такие суммы доверяют!

   Настя, полуплача, цепляется за него:

   -- Я не про деньги, а про обман! Не надо было обманывать! Почему ты, подлец, сразу мне не сказал, что пришел в долг, а не за наличные! Я бы, может, тогда с тобой не оставалась! А ты держал меня в надежде! Хлопал себя по пустому карману!

   Франт вырывает от Насти то один свой рукав, то другой:

   -- Ну ладно, ладно! Слыхал! Не ори при публике! Не наводи панику!

   Перепрыгивает через кирпичи, уходит. Настя, потрясая рукой вверх, в пустое, лунное небо, тоном глубокой обиды, по-женски крикливо:

   -- Как денег нет, так ко мне, в долг! А как деньги есть, так на Тверскую, за наличные любую выбирает!

   В конце, изнеможенная от крика, подходит к трем прилич­ным гостям.