Шибалин тотчас же узнает среди мужчин процессии и прежнего чахоточного вузовца, только уже без вузовки, и заведу­ющего, но без машинистки, и старого привычного супруга, без супруги, и недавно женившегося вместе с желающим жениться...

   И только двое последних делают героические попытки познакомиться с гордо шествующей красавицей. Остальные же, очевидно, не надеясь на свои данные, лишь бегут за нею издали, при каждом повороте красавицы по-мальчишески рас­сыпаясь в кустах.

   Вот желающий жениться догоняет красавицу, забегает на несколько шагов вперед, останавливается, принимает художествен­ную позу, кривит лицо в ласковую улыбку, пропускает красавицу мимо, смотрит ей в спину, в икры, чмокает губами, как бы восклицая:

   -- Вот это -- да!

   Потом к недавно женившемуся другу, подбегающему к нему:

   -- Знаешь, эта еще лучше той, третьегоднешней! А я-то думал, лучшие не бывают -- бывают! Ты вот что, не путайся у меня под ногами, сядь тут! Имей в виду: пока я добровольно не откажусь от нее, до тех пор она -- моя! А если у меня с ней ничего не выйдет, тогда можешь приниматься за нее ты! Только тогда! Понял?

   Недавно женившийся послушно, хотя и неохотно, садится на скамейку:

   -- Понял, понял, не кричи. Не горячись... Очень распоряжаешься.

   -- Чего там "очень"! Сиди и молчи, раз тебе говорят!

   Поправляет на себе платье, начищает кончики ботинок, поэтически приминает с одного боку шляпу:

   -- Я сейчас опять забегу ей вперед. И заставлю-таки заговорить со мной по-человечески.

   Догоняет красавицу, идет рядом, наклоняет к ней заиски­вающее лицо, вбирает в себя живот, подрагивает задом, как птица хвостом:

  --

Гражданка! Пожалуйста, чего-нибудь не подумайте! У меня нет никаких низких намерений! Я только прошу вашего позволения пройтись с вами несколько шагов, познакомиться, поговорить, узнать...

  -- Что-о? -- поводит в его сторону надменно-насмешли­вым взглядом красавица, вдруг круто поворачивает назад и идет в обратную сторону.

   Он -- за ней.

   -- Я вас, конечно, понимаю, гражданка: поступать с нашим братом иначе нельзя! Но вы все-таки сперва поинтересуйтесь узнать, кто я, а потом уже уходите от меня -- уйти всегда успеете! Я не хулиган, не бандит и не кто-нибудь вроде! Я мирный московский житель, советский служащий, имею квалификацию, могу документы показать...

   Дрожащими руками суетливо роется в карманах, высыпа­ет из них какую-то слежавшуюся труху, долгое время ничего не находит... Наконец, где-то, за подкладкой пиджака, натыка­ется на истертую бумажонку в осьмую листа. Сует бумажку красавице:

   -- Извиняюсь! Документов, к сожалению, сейчас при мне не оказалось, остались в новом пиджаке! Но вот бумажка, тоже могущая служить удостоверением личности: именной ордер на получение из склада "Москвотопа" полсажени березовых дров!

   Красавица идет, с брезгливой гримасой отстраняет от себя бумажонку:

   -- Ах, отстаньте вы с вашим ордером! Сказала не приставайте, значит, не приставайте!

   Желающий жениться прижимает руки к груди с клятвен­ным выражением лица:

   . -- Выскажусь до конца и уйду!

   -- Не желаю я ваших высказываний!

   Она сворачивает вбок.

   Он галантным прыжком за ней:

  -- Почему не желаете? И как вы можете не желать, когда вы даже еще не знаете, что я хочу вам сказать? А вдруг я сообщу вам что-нибудь очень важное!

  -- Все равно не хочу!

  -- Но почему?

  -- Потому что не хочу!

   Она вторично поворачивает назад, предупредив его:

   -- Не подходите ко мне! Идите своей дорогой!

  -- Я не подхожу. Я только так. Мне только высказаться, а то потом всю жизнь буду каяться, что не сделал всего, что мог. Выскажусь и уйду! Навсегда уйду! На всю жизнь!

  -- Уходите сейчас!

  -- Уйду, если разрешите вымолвить вам только одну фразу...

  -- Ни одной!

  -- Одно слово...

  -- Ни полслова!

   Она от него, он за ней; она от него, он за ней... Рядом быстрых движений то в одну сторону, то сейчас же в противопо­ложную она в конце концов отделывается от него.

   Измученный, апатичный, больной, он далеко отстает от нее, направляется к другу, падает возле него на скамью, как сражен­ный. С лицом умирающего:

  -- Ф-фуу!.. Замучила!.. Прямо убила, насмерть убила!.. Ни с какой стороны подступа нет!.. И так пробовал, и этак!..

  -- А вблизи она какая: тоже интересная?

  -- Ого!.. Царица!.. Богиня!.. Вот такой жене я согласился бы подчиняться во всем, решительно во всем!.. Скажет: "Укра­ди". Украду! Скажет: "Убей". Убью! Лишь бы только пожить с ней, с такой!

   Устало смыкает глаза. Сидит, бессильно разметавшись по скамье, как мертвое тело.

   Друг, смеясь, глядит на него:

  -- Идиотина! Какой ты ей документ совал?

  -- Это так... Ордер на дрова...

  -- Ха-ха-ха! На какие дрова?

  -- На березовые...

  -- Вот дурачина! Зачем же ты ей ордер на березовые дрова совал?

  -- Растерялся... Не сознавал, что делал, что говорил... Руки трясутся, ноги трясутся, все трясется... Такая красавица!.. Смот­рел бы на нее и смотрел!.. До самой бы смерти смотрел!.. И вот кому-нибудь достанется... А кому? Быть может, какому-нибудь негодяю... А тут, когда, кажется, у тебя все данные есть, никак не можешь познакомиться с ней...

   Друг, недавно женившийся, поднимается со скамьи, прихо­рашивается, готовится:

  -- Значит, теперь можно попытать счастье мне?

  -- Валяй... Попробуй... Если познакомишься -- меня по­знакомишь...

   -- Ладно. Там посмотрим.

   Уходит от скамьи. Идет, подтягивается, смотрится на свою тень на земле вместо зеркала. Завидев невдалеке красавицу, отдыхающую на скамье, садится рядом.

   Вспоминает, что сегодня взял из комода чистый носовой платок. Достает белоснежный платок из кармана, долго демон­стрирует его перед глазами красавицы. Но она -- ноль внима­ния на платок, на него и на что бы то ни было. Тогда он начинает настойчиво сморкаться в хороший платок. Сморкнет­ся и глядит на красавицу. Сморкнется и глядит, вертя в руках интеллигентную вещицу.

   Рассуждает вслух:

   -- Насморк не насморк. Не разберешь что. Какая-нибудь простуда привязалась. А, может быть, это просто так и скоро пройдет...

   Красавица сидит, не подает никаких признаков жизни. Тогда он прячет платок и коротко, вкрадчиво заговарива­ет с ней:

  -- Вероятно, отдыхаете? Она с презрением.

  -- А вам какое дело?!

   Он, оторопев от ее резкости, тихо:

   -- Как "какое дело"? Все-таки интересно...

   -- А почему я вас не спрашиваю, что вы делаете: отдыха­ете или гуляете?

   Он радостно вздрагивает:

   -- Можете спрашивать! Буду счастлив отвечать на все ваши вопросы, на все вопросы! Вот хорошо!

   Она молчит.

   -- Отчего же вы не спрашиваете? Сами обещали спрашивать...

   Она в знак протеста топает в землю сразу обеими нога­ми и закрывается от него воротником летнего пальто.

   Тянется долгая пауза, во время которой он придумывает ряд новых вопросов:

   -- Должно быть, недавно вышли из дому?

   Слышно, как она, вместо ответа, негодующе пырскает носом. Он:

   -- По всему вероятию, уже скоро пойдете домой?

   Она со стоном отчаяния:

   -- Да, да! Из дому! Домой! Только отвяжитесь, пожалуйста, от меня! Чего пристаете?!

   Он некоторое время убито молчит, потом достает часы, глядит на циферблат:

   -- Знаете, уже который час?

   Она отмалчивается.

   Он прячет часы. Утомленно вздыхает. Разминает заси­девшиеся суставы. Придумывает, что бы еще сказать -- не обидное и не глупое.

   -- И не боитесь одни бульваром ходить?.. Вы женщина и вам надо бы остерегаться... Особенно этими боковыми малолюдными аллеями... Сюда все-таки разная публика ходит... Хорошо еще, что вам повстречался тут такой человек, как я, который может представить о себе любые рекомендации, от лиц партийных, беспартийных, от красных, белых, от каких хотите... А другой подошел бы к вам и совсем иначе запел...