-- Аввакумов, твои пять минут прошли! Довольно!

  -- Прошу обратить внимание. В обеденный перерыв, когда в цеховых столовках играет радий, мы тогда туда не заходим, закусываем на воле, где придется, чтобы ничего не подумали на нас, потому в тех столовых каждый день пропадают ложки, алю-минивые кружки, хорошие такие миски...

  -- Аввакумов, довольно!

  -- . ..Прошу обратить внимание, новенькие, целенькие про­падают, а старые, помятые остаются...

  -- От заводской рабочей молодежи! Выпускник фабзавуча! Комсомолец Поступаев! Есть?

   -- Есть!

XII

  -- Товарищи! Мне придется говорить очень о многом -- можно сказать, обо всем, и я не знаю, как это уместить в пять минут...

  -- Говори, сколько успеешь! Остальное в другой раз!

   -- Ну хорошо... Товарищи! Как индивидуальное завод­ское ученичество, как бригадное, так и наши "фабзайцы" пору­чили мне довесть до сведения настоящего собрания, что на Шулейке слишком мало уделяется внимания рабочей молоде­жи. В этом повинны и заводская администрация во главе с партхозяйственниками, и наши профорганы во главе с райко­мом металлистов. У техперсонала все еще не изживается взгляд на молодых рабочих как на малонадежных, и в цехах есть много квалифицированной рабочей молодежи, которую заставляют возить по заводскому двору железную стружку, таскать дрова, убирать в цехах мусор. И инструктора, и мастера нисколько не считаются ни с их просьбами, ни с их заявлениями. "Когда мы обучались, так мы лет пять мастеру за водкой да за табаком бегали, а вы нервничаете, спешите, хотите в два года квалифи­цированным рабочим стать, больно зелены, поживите, поучитесь еще". И если молодежь успешно сдаст пробу, скажем, со второ­го разряда на третий, то ей долго еще продолжают платить по старому, по второму, и т. д. и т. д. Такое несерьезное отноше­ние старших рабочих к молодежи, к сожалению, нередко объяс­няется тем, что молодежь отказывается среди работы проры­ваться с завода через проходную и .приносить контрабандой бутылку для старшего, когда тому бывает нужно опохмелиться. Не поможешь старшему опохмелиться в цеху -- и он не помо­гает тебе, не учит работе. Что-нибудь спросишь его, а он: "По­годи ты, некогда мне, я сам сдельно работаю". Еще хуже отношение старших рабочих к ученицам ФЗУ и вообще к металлисткам-девушкам. Шуточки, усмешечки, почти презрение. Кроме того, девушку ставят обязательно на худший станок и дают ей неинтересную работу, одну и ту же. "А зачем им учиться на хорошей работе? Все равно скоро повыходят замуж, и учение на казенные денежки пропадет даром: сделаются обыкновенными домашними хозяйками, будут мужьям тряпки стирать, щи варить, по очередям в потребиловках продовольственные ново­сти собирать. А если которая-нибудь, одна-единственная, самая неудачливая, некрасивая рожей, и удержится дольше других на производстве, так ее портреты будут печатать в газетах и жур­налах наравне со Львом Толстым!!" Такой устарелый взгляд у старших рабочих на девушек и женщин мы должны как можно скорее изжить. По случаю предстоящего перехода нашей про­мышленности на высшую техническую базу нам необходимо подготовлять кадры культурных рабочих. В первую голову в этом отношении надо напереть на мастеров и их подручных. Сами мы этого сделать, конечно, не можем, так как мастер от свистка до свистка командир на производстве, и нам приходит­ся только подчиняться ему. После же смены он просто знать нас не желает. Поэтому мы, рабочая молодежь, просим собра­ние поставить этот пункт в резолюцию. Потом, у меня тут запи­сан еще целый ряд острых вопросов -- о церковных праздниках, пьянстве, прогулах, симуляции, но я не знаю, успею ли... Товарищ председатель, сколько у меня осталось времени?

  -- Всего две минуты!

  -- Ну хорошо. Тогда я остальные вопросы отложу до сле­дующего раза, а сейчас по поручению ячейки комсомола на­шего ФЗУ сделаю вам краткий отчет о нашем первом проле­тарском походе в деревню Куртамышевку на смычку с кресть­янством. В Куртамышевке мы проделали следующее: 1) раскололи куб сучковатых дров для школы; 2) отремонтировали в избе-читальне библиотечный шкаф, у которого заднюю спинку всю дочиста проел шашель; 3) починили девять ведер для куртамы-шевских бедняцких крестьян: у шести вставили новые донышки, у двух выправили помятые бока, к одному приделали дужку; 4} исправили пять самоваров, в течение многих лет дававших сильную течь; 5) одной старухе запаяли три дырки в тазу для мытья в бане, очень благодарила...

  -- Поступаев, две минуты прошли! Будет!

  -- Все куртамышевские крестьяне смотрели на нас с удивлением, как на американцев, спрашивали, чьей мы веры, наши ребята отвечали: "Ле-нин-скай..."

XIII

  -- Дарья Агаповна Захаркина! От вспомогательных рабочих!

   -- Граждане рабочие! Я хочу высказать, как шулейковские заведующие магазинами ЦРК делают злоупотребления с продуктами. После получки пятнадцатого числа этого месяца зашла я в магазин ЦРК No 3 посмотреть, что почем, узнать, какие есть новости и в ценах на продукты. Гляжу -- в магазин поступили при мне две трубки столовой клеенки! Я успела заметить, что клеенка хорошая, ноская, будет служить и служить, если взять кусок метра полтора и накрыть стол. Я к приказчи­кам, к одному, к другому. Те: "Обратись к заведующему". Я -- к заведующему, а он грубо так, невежливо: "Сейчас клеенка не продается". Почему не продается? "Цена не проставлена". А когда же будет проставлена? "Зайдите на днях". Прихожу на другой день. Прямо к заведующему: где клеенка? "Клеенки нет". Как нет? Где же она? Я хотела себе купить кусок на стол! "Поздно пришли". Значит, вчера очень рано пришла, а сегодня очень поздно, когда же к вам приходить, чтобы что-нибудь ку­пить? "Гражданка, не докучайте глупыми вопросами, нам неког­да, мы работаем". Потом от приказчиков узнала, что клеенка в магазине в продажу вовсе не поступала. Теперь я спрашиваю у собрания: "Где же та клеенка?"

  -- Захаркина, ты все сказала?..

  -- Нет еще...

  -- Тогда поторапливайся, а то время идет...

  -- Не могу сразу опомниться... Как подумаю про ту клеенку, так дух внутри переворачивается... Потом еще хотела высказать, что заведующий магазином ЦРК No 3 имеет моду относить к себе на квартиру дефицитные товары. Когда выходит из своего магазина, всегда со свертком, хоть и с маленьким, а все-таки со свертком, жадность не дозволяет с голыми рука­ми идти. В ту субботу, после закрытия магазина, он вынес: 1)три кила рису; 2) полтора кила сливочного масла; 3) три четверти кила китайского чаю... А когда проходил через пло­щадь Карла Маркса, то опять не утерпел, остановился, постоял-постоял среди площади, подумал-подумал, потом завернул к хлеб­ному ларьку ЦРК и прихватил буханку хлеба, -- а мирным жителям дают только по полбуханки на семейство.

  -- Откуда ты все это знаешь? Не член ли ты лавкома?

  -- А понятно, член. И приказчики мне все на заведую­щих показывают.

  -- А-а! Чего же ты раньше не сказала, что ты член лавко­ма? Об этом надо было сразу сказать. Еще имеешь что-нибудь заявить?

  -- А понятно, имею.

  -- Ну заявляй, заявляй. А то время твое истекает.

  -- Ваньку знаете?

  -- Какого Ваньку?

  -- Ну Ваньку. Неужели Ваньку не знаете?

  -- Ты скажи, какого? А то я, может, двадцать Ванек знаю!

  -- Ну Ваньку. Старшего приказчика из мясной лавки ЦРК. Так вот этот Ванька ведет дружбу с шулейковскими частниками, отпускает им мясо по пониженным ценам. Подой­дет рабочий или работница к хорошему куску мяса, спро­сит почем, -- Ванька оценивает кусок как первый сорт, по семьдесят две копейки кило. Потом подходит к тому же жир­ному куску частник, мануфактурист с нашего базарчика или обувщик, или галантерейщик. Ванька засмеется от радости, что видит их, и расценивает для них тот кусок уже как второй сорт, по пятьдесят три копейки кило. И нам, пролетариям, по пониженной цене попадает мясо только изрубленное на мелкие кусочки, просто сказать, обрезки, которые иначе никому не спихнешь.