Встречный ветер между том усилился до степени шторма. Мы неслись куда угодно, только не на север. Седов, боясь потери драгоценного времени и угля, не захотел упорствовать, а счел за лучшее переждать неблагоприятную погоду в одной из бухт Новой Земли. Однако, до самой Белушьей губы не нашлось среди этих суровых берегов ни одного изгиба, который мог бы счесться безопасной стоянкой. Под вечер мы были в глубине Белушьей губы, против самоедского становища. В шлюпку, отправившуюся на берег, набралось много охотников осмотреть становище: никто из нас, исключая Седова, не бывал еще в этой части Новой Земли.

Становище стояло без хозяев — все уехали на промысел гольца [15] в соседнюю губу. В бревенчатом доме мы нашли только одного самоеда с женой и несколькими невероятно грязными ребятишками. Этот охотник только что приехал из Архангельска на пароходе, приходившем сюда за грузом медной руды. Он дожидался земляков, чтобы вместе отправиться на промысел в Пуховую губу.

В избе — обычная самоедская грязь и примечательная смесь новинок культуры с первобытнейшим варварством. На столе рядом с тюленьими пимами [16] блестящий никелированный самовар; тут же убитые утки, связка баранок, кучка маузеровских патронов и весло. На полу рядом с граммофоном, пренебрегая стулом, сидит самоедка в панице [17] и сует грудь грязному, как сама грязь, самоеденку. В жилище неописуемо тяжелый запах, но среди живописного хаоса на полу красуется… непочатый флакон одеколона.

После недолгого разговора о промысле и оленях мы вышли осмотреть окрестности становища. Пустынная голая земля. Низкие части — без снега, но у берегов и в горных ущельях снег не сошел. Около становища несколько «остаточных», «реликтовых» озер, обращающих на себя внимание исследователя. Трудно найти в другом месте столь наглядный пример образования озер такого рода. Самый залив Белушьей губы отделен от моря валами щебня. Они похожи на искусственные плотины, на самом же деле валы образованы морским прибоем во время страшных осенних бурь. Кое-где вода из залива попадает еще в протоки валов, в некоторые озерки она переливается через валы во время приливов, и есть пространства воды, отделенные от моря совершенно. Дальше от берега лежат такие же озерки, но уровень воды в них значительно выше уровня моря. Становится очевидным медленное поднятие всего берега Новой Земли.

Мы переходили с озерка на озерко и пробовали свои новые ружья, стреляя в бесчисленные стайки куличков-побережников и по пролетавшим уткам. Вернулись на корабль к четырем часам утра, проходив всю здесь еще светлую ночь.

24 августа. К утру заштилело, разошлись облака, ветер затем переменился на попутный В.-Ю.-В. В полдень, когда я проснулся, мы шли под всеми парусами в виду Новой Земли».

Под вечер 24 августа мы обратили внимание на странное облачко, неподвижно висевшее на одной из белых вершин в горной цепи Новой Земли. Темнело. Облачко по-прежнему висело на месте. Уходя с вахты, Седов отдал приказание приготовиться к перемене погоды и крепче задраить люки: он знал, что предвещает появление таких облаков.

В следующее утро начался «веток». Вчерашнее облачко было первым предвестником. Всем бывшим на Новой Земле хорошо знаком этот похожий на новороссийскую «бору» беспощадный ветер, — он переносит камни по воздуху и рвет все встречающееся на его пути. Правда, летом «веток» не так свиреп, но ясно: нам предстояла хорошая трепка.

Как всегда при «встоке», небо было безоблачно, только по вершинам гор, как неподвижные лоскутки ваты, повисли язычками облака. Море уже закипало, подымались вихри водяной пыли, и скользили над самой водой откуда-то внезапно появившиеся буревестники. Волнения еще не было. Вышедший на мостик Седов сделался сразу серьезным и приказал убрать все верхние паруса. Ветер свирепел с каждой минутой. Через час невысокие, но частые волны неожиданно слизнули одну из шлюпок и заодно разбили собачью клетку па палубе. Одна собака погибла. До поры до времени «веток» был попутным для нас. Правда, после часу дня он сорвал передний кливер, немного позже оборвал фал (бизань-паруса) [18], но особо страшного еще не было. Мы неслись 11-узловым ходом.

К ночи «веток» дошел до степени бури. Барометр быстро падал. Как бешеное, неслось наше судно куда-то на север. Буря отрывала корабль от берегов Новой Земли на простор крупной океанской волны, столь опасной в нашем положении. О правильном курсе не могло быть и речи: мы просто держали круто к ветру — в «фордевинд». Оставшиеся два паруса наполнялись ветром до чрезвычайности. Казалось, достаточно бы коснуться толстой брезентовой ткани, чтоб она лопнула, как надутый газом шар.

Жутка буря в этом далеком, пустынном море. Небо затянулось, лишь только удалились мы от берегов, тяжелые низкие облака побежали студенистыми обрывками. Море вспенено зеленой мутью, волны не успевают ронять белых верхушек, ветер рвет их и несет брызгами и пылью. Эта водяная пыль хлещет злым горизонтальным дождем, слепит глаза и туманит горизонт. Удары волн, какое-то шипение, разноголосый плач снастей, унылый визг в вантах [19], скрипение и треск в остове корабля. Вечером легли в дрейф. Поздней ночью Седов сошел с мостика, оставив там капитана. Я после двойной вахты — пришлось заменить Кушакова, лежавшего в припадке морской болезни, — спустился в каюту взять папирос. Прислушиваясь к вою ветра в снастях, к ударам волн и звону посуды в буфете рядом, я незаметно задремал. Не успели глаза закрыться вполне, ужасный размах судна повалил меня. Грохот раздался под самым ухом — что-то тяжелое било в борт.

— Что случилось? — спросил я, вбежав на мостик, у рулевого Лебедева, но еще до ответа увидел, что шлюпка, заваленная на шлюпбалках [20]

— Подошла громадная волна, — сказал, отплевываясь, Лебедев, — накрыла с верхом мостик. Меня оторвала от рулевого колеса — еле уцепился у самого борта.

— Где же капитан?

— Они еще раньше сошли к себе в каюту.

— А шлюпка?

— Какая?

Только тут Лебедев заметил, что шлюпки нет. Остановили машину и очистили борт.

Берег был далеко. Буря, почти ураган, свирепствовала, не ослабевая. По счислению, мы находились на широте 75-го градуса. Боясь встречи с какой-нибудь бродячей льдиной, Седов изменил курс — мы понеслись на юго-восток.

Ночью буря не утихла. Когда начался рассвет, оказалось, что мы опять приблизились к Новой Земле. Направились под берег — было необходимо укрыться. В трюме опять не все благополучно; выскочили какие-то крепления груза, он потерял неподвижность, внутри корпуса что-то било в борта. Помпы опять засорились, и вода в трюме стояла высоко. Волны грозили разломать баркас на палубе.

В это время «Фока» находился вблизи Сухого Носа. Этот мыс длинной саблей выдвигается в море и окружен рифами. Чтоб добраться до берега при этом ветре, необходимо или пройти вблизи самого мыса, или же совсем упустить случай скрыться от бури. Только в те недолгие минуты, кода «Фока» пролетал в полветра около самых подводных скал — они были всего в какой-нибудь сотне метров от нас — я понял, чем мы рисковали в случае ошибки рулевого. Невидные раньше скалы открылись совсем близко. Тут и там, отражая свинцовым блеском сизое небо, из глубины моря выныривали темные каменные чудовища, но только на мгновение. Потом море смыкалось, и белые, пенные столбы взлетали и рассыпались. Казалось, там, в глубине моря рвались мины неизмеримой силы. Опять мелькали блестящие лбы скал и снова горы пены закрывали их. Рев и звуки, похожие на пушечные выстрелы, заглушали шум бури.