Дмитрий крикнул. Ряд фигур

   Пo сугробам приближался...

   И Сварогов, сев на пень,

   Пел: "Мальбрук в поход собрался,

   Был под ним и конь игрень!"

   XXIX

   -- Лорд Мальбрук на нем сражался,

   Он сражался целый день!"

   Сольский смехом откликался,

   Подходивших видя тень.

   Шел профессор, и шагали

   Доктор с ним и секундант.

   -- Мы немного запоздали!..

   -- Да, в часах вы не педант!

   -- Извините! -- Очень рады! --

   -- Место выбрали вы здесь?

   И профессор мечет взгляды

   На врага, являя спесь.

   Вот длину измерив стали,

   Утоптали снег кругом,

   И, сюртук свой скинув, стали

   В позе враг перед врагом.

   XXX

   Сольский закричал: "Сходитесь!"

   Сделав шпагами салют,

   С витязем сошелся витязь,

   И, звеня, рапиры бьют.

   В стороне медикаменты

   Под сосною разложив,

   Bcе сражения моменты

   Наблюдает врач, чуть жив.

   Корпия, бинты, примочки

   И ланцетов ящик в ряд

   На покрытой снегом кочке

   В аккуратности стоят.

   Два противника с отвагой

   Подвигаются слегка,

   Пристально следя за шпагой

   Сталью быстрою клинка.

   XXXI

   Остолопов, строгих правил,

   Балансировал рукой,

   Но немного круп отставил,

   Открывая корпус свой.

   Дрался он неровно, боком,

   Грациозно отступал, --

   Фехтования уроком

   Строгий бой его блистал.

   Но играя, без рипоста,

   Не входя в бою в азарт,

   Дмитрий шпагой делал просто

   Все парады в терц и карт.

   XXXV

   За сюжет главы фривольной

   Извиниться должен я.

   Но не лучше ль ранить больно,

   Чем смертельно? Ах, друзья!

   Зрите вы на сем примере

   Всю опасность бранных сеч.

   От сражений на барьере

   Я хочу предостеречь.

   И затем, скажу вам прямо:

   Ранен Петр Ильич... так что ж?

   Павшие не имут срама,

   А удар ей-ей хорош!

   Рогоносцам злым наука:

   Не ревнуй, о командор!

   Ревновать -- плохая штука,

   А дуэль -- опасный вздор.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ЦИРЦЕЯ

   `Ενθα δ'έναίεν

   Κίρχη εῦπλόχαμος δεινή

   θεος αυδήεσσα

   'Οδυσσείας χ.

   I

   Пел Гомер про остров Эю.

   Вряд ли остров был такой.

   Светлокудрую Цирцею

   Мы встречаем на Морской.

   Там живет богиня эта,

   Дева, Гелиоса дочь,

   И теперь сестра Аэта

   Кознодействовать не прочь.

   Как всегда, сладкоречива,

   И поклонников в свиней

   Обращать совсем не диво

   Злой Цирцее наших дней.

   II

   Станом равная богине,

   К нам она сошла с высот.

   Примадонной стала ныне

   И божественно поет.

   О, волшебница опасна!

   Кто избег коварных чар?

   Влюблены в нее мы страстно

   И волшебный ценим дар.

   У нее талант вокальный.

   Что Цирцея из певиц,

   Подтверждает пунктуально

   Текст Гомеровых страниц.

   Комментатором став тонким,

   Привожу тотчас пример:

   "Голосом приятно-звонким

   Пела", -- говорит Гомер.

   Значит, был театр на Эе,

   Хор сирен и звуки лир...

   Хрюкал там хвалу Цирцее

   Рецензентов громкий клир.

   III

   Пусть твердят, что в апельсине

   Вкуса клир сей не знавал,

   Но сопрано у богини

   Было выше всех похвал.

   Что за тон, регистр, манера!

   Что за школа! Сам Гомер...

   Впрочем, выше из Гомера

   Я привел уже пример.

   Жить, соскучившись, на лоне

   У природы, свет любя,

   На Морской она в салоне

   Поселилась у себя.

   В стиле Louis XVI был ею

   Пышно убран сей салон.

   Голубой, весь в пальмах, -- Эю

   Мог легко напомнить он.

   IV

   Сумрак был в нем, точно тайна,

   Грезы полные мечты...

   В уголке рояль Бехштейна,

   Всюду ленты и цветы,

   Всюду милые затеи,

   Бронза, севр и bibelots.

   На стене портрет Цирцеи:

   Роль Аиды, род tableau.

   Был там в плюш переплетенный

   "Фауст", где занесено:

   "Маргарите несравненной!

   Друг покойный ваш Гуно".

   Но среди картин, ваяний,

   Статуя была одна, --

   Чудный мрамор! В тень латаний

   Он поставлен у окна.

   V

   Сфинкс, смотревший с пьедестала,

   Страж пустыни золотой.

   Женщина полулежала

   На спине его крутой.

   Сфинкс поддерживал с улыбкой,

   Полной чувственной мечты,

   Стан нагой, волнистый, гибкий,

   Стан античной красоты.

   Это женственное тело --

   И чудовище! Свой миф

   Взял Эдип-художник смело,

   Две загадки разрешив.

   Сфинкса чувственные губы

   И нагой богини вид, --

   Вот природы образ грубый,

   Страсть, где женщина царит!

   VI

   За драпри, с гостиной рядом,

   Был коварный уголок,

   Ароматным полный ядом.

   Тканей цвет слегка поблек,

   Освещал фонарь китайский

   Бронзу, оникс у стола

   И кушетку Пери райской.

   Здесь мерцала полумгла.

   Неги, вкуса и контраста

   Полон был любви приют,

   И влюбленных фея часто,

   Ах, "доделывала" тут!

   Здесь слезой блистали взоры,

   Страсти слышались мольбы...

   Ждали тут "адоратеры"

   Счастья или злой судьбы.

   VII

   Всех поклонников богини

   Перечесть мне недосуг --

   Звезд небес, песка пустыни...

   Это избранный был круг.

   Журналисты и артисты,

   Два поэта, адвокат

   Знаменитый и речистый,

   И гвардеец, светский фат.

   В страсти пламенной не скрытен

   И серьезный претендент,

   В их толпе был Серж Никитин,

   Музыкальный рецензент.

   Рядом с ним, еще робея,

   Был Ордынцев, юный граф.

   Их отметила Цирцея,

   В жертвы новые избрав.

   VIII

   Был еще поклонник тайный

   И действительный глупец,

   Селадон необычайный,

   Департаментский делец.

   Но теперь в салоне дивы

   Двое их: Никитин Серж

   И Ордынцев молчаливый, --

   Pur et simple, comme une vierge.

   Серж был впрямь великолепен

   В черепаховом пенсне.

   Ах, сюжет такой сам Репин

   Не увидит и во сне!

   В кресле развалясь небрежно,

   Куафёров идеал,

   Бороду рукою нежной

   Он эффектно расправлял.

   IX

   Право, стоит в этой позе

   Набросать его портрет.

   Он судил о Берлиозе,

   Вагнерист был в цвете лет.