С миной скучной, тусклым взором,
С вялой бледностью в руках.
Вот Старцов, философ юный,
Ех-монах и ех-гусар,
Сольский, баловень фортуны,
И Картавин, Вольдемар.
Вот Ахмерский, полный страсти,
Наш сановный журналист:
В прессе к ретроградной части
Он прильнул, как банный лист.
X
Точно розы на куртине,
Рой красавиц, рой подруг,
Дамы около графини
Составляли полукруг.
Там старалась быть сурова
Белокурая Элен,
Там бранилась Бирюкова
Очень стильно, как гамен.
Там была фон-Брокен злая,
Баронесса Никсен там,
Бархатом ресниц играя,
Улыбалася мечтам.
Там была одна певица,
Незнакомая другим, —
Прехорошенькие лица
И на многих тонкий грим,
X
Женский взгляд, духи, улыбка!
Кто не знал их торжества?
Сердце билось шибко, шибко,
И кружилась голова…
Ароматом опьяненный,
Кто в пленительном кругу
Не вздыхал, на миг влюбленный
Кто у страсти был в долгу?
Бирюков—политик старый,
Флирт покинувший давно,
Заменял любовь сигарой,
Вместо дам любил вино.
Но с гримасою любезной
Занимал он милых жен —
Труд пустой и бесполезный,
Как резонно думал он.
XII
Говорили о балете,
Критикуя двух кузин,
Выступивших в высшем свете
В роли прима-балерин.
– Et, mon prince, – Элен сказала,
Du spectacle êtes vous content?
Бирюков ответил вяло:
– Réussi, parfaitement!
В танцах Турской cтолько чувства,
Столько пыла, страсти там…
Столько жизни и искусства!
C'est une vraie artiste, mesdames!
Мне б однако не желалось,
Чтоб она была мне дочь!
– Ах, она так выделялась!
– Судят многие точь-в-точь!
XII
Всех была фон-Брокен строже.
– La passion, la grâce – tout çа
Sont des choses jolies… но все же,
Я твержу уж полчаса —
C'est horrible! сказать меж нами,
Есть приличья, écoutez! —
Бирюков пожал плечами:
– Une personne de société!
Никсен вставила два слова,
Молвил Сольский: – Mais… enfin…
И бранилась Бирюкова:
– О, fermez done votre vilain
Crachoir! – Лишь Марья Львовна,
Хоть противник был речист,
Спор решила безусловно:
– Il faut faire tout en artiste!
XIII
Но в разгаре диалогов
Новый гость вошел в салон.
– Дмитрий Павлович Сварогов! -
Даме был представлен он.
Стройный, сдержанный в походке.
В элегантном сюртуке,
Мусульманской Смирны четки*
Он держал в одной руке.
Он, играя нитью черной,
Разбирая четок ряд,
Опускал на них задорный
И смеющийся свой взгляд.
Поклонясь гостям, графине,
После двух любезных фраз,
Он присел к огню в камине,
Где под пеплом уголь гас.
________________
*) Обычай, заимствованный европейцами на
Востоке. Многие атташе посольств в Турции носят на руке смирнские четки.
XIV
– Турская танцует мило,
N'est-ce pas? – Элен, склонясь,
У Сварогова спросила.
– Больше нравится мне князь! -
Он ответил, – Вот искусство!
К Турской пассией томим,
В pas de deux явил он чувство…
Дипломат и тонкий мим!
С мимикой и пируэтом, —
В дипломата! – c'est tout, —
Он пойдет, клянусь вам в этом,
Перед всеми на версту…
Да, поздравлю вас с успехом:
Сольский взят, как слышно, в плен?
– Taisez yous, méchant! – со смехом
Погрозилася Элен.
XV
Хоть Сварогов был в гостиных
Всюду принят, и давно,
Но в геральдиках старинных
О Свароговых темно.
Не молясь родным пенатам,
Кров Сварогов бросил свой.
Не был он аристократом,
Все ж имел род столбовой.
Родословный список длинный
И дворянских предков ряд
К временам Екатерины
Восходили, говорят.
Но фамильные преданья,
Украшая древний род,
Для потомства в назиданье
Сберегли лишь анекдот.
XVI
Не лишен был интереса
В хронике семейной дед:
Весельчак, бретер, повеса,
Одержавший тьму побед.
Сей красавец дерзкий много
Дамских взял сердец в полон,
Но за то, по воле Бога,
Дни печально кончил он.
На балу он раз с отвагой
Поднял чуть не до небес
Кринолин у дамы шпагой,
Опершися на эфес.
Честь прабабушки прелестной,
Непорочная досель,
Мести требовала честной:
Дед был вызван на дуэль.
XVII
Но расправясь дерзко с дамой,
Грозный дед кольнул врага
В сердце шпагой той же самой....
Власть в те дни была строга.
Кринолин и сердце вместе
Омрачили Деда рок:
Он в глуши своих поместий
Умер тих и одинок.
И семейные скрижали,
Потонувшие средь мглы.
Деду славы не стяжали,
Благодарности, хвалы…
С ним имел Сварогов сходство,
Деда вылитый портрет,
Но имел он благородство,
И весьма чтил этикет.
ХVIII
У камина с чашкой чая,
С сигаретою в руке
Стал он, смутно различая
Разговоры вдалеке.
Баронесса Никсен, скромно
Опустив лазурный взгляд,
Там выслушивала томно
От влюбленных пыл тирад.
Но, усвоив жанр туманный,
Вводит новый флирт Амур.
Где пикантные романы
В древнем стиле Помпадур?
Современные маркизы
Позабыли страстный жар.
Писем нежной Элоизы
Не читает Абеляр.
XIX
Ах, любовь теперь – Нирвана,
Лотос, девственный цветок,
Полный мистики, тумана,
Погрузившийся в поток,
Лунный свет, благоуханье
Светлых душ, бесплотных губ,
Беспредметное вздыханье!
Смысл любви реальной груб.
Идеальны только взоры,
Звездных чувств воздушный бред,
Фантастические вздоры,
Где действительности нет.
Целомудренно и чисто
Там, как греза наяву,
Поклонение буддиста
Неземному божеству!
XX
Флирта модного весталкой
Никсен стала. О любви
Ей бесплодно, с миной жалкой,
Пел Картавин vis-a-vis.
И Сварогов, дымом вея,
Говорил, понизив тон:
– Современная Психея,
Современный Купидон! —
– Да, ответил Сольский злобно. -
Ты гусара Штерна знал?
– Как же! – От любви подобной
В Абиссинию сбежал!
Кстати, нынче будет ужин
В кабинете у Кюба.
Ведь с «Картинкою» ты дружен?
Будешь? – Такова судьба!
XXI
– Да-с, honoris causa дали.
А писал он с кондачка! —
Через залу долетали
Фразы к ним издалека.
Оглянувшийся Сварогов
У портьеры увидал
Честь, красу археологов,
Профессуры идеал:
По плечу юнца похлопав, —
Это был графини внук, —
Шел профессор Остолопов,
