Я героев сих воспеть…
Не памфлет и не сатиру
Я пишу, – узнайте впредь!
Чужд коварной эпиграммы
Я в невинности души,
И шутя играю гаммы,
Струны трогая в тиши.
VIII
Вот Европы скучный Вестник,
Наш корректный публицист,
Мысли западной прелестник
И ее панегирист.
Позабыв «quod licet Iovi»
И чего не должен бык,
Он Европу, полн любови,
Рад похитить хоть на миг.
Вот другой – мудрее ста сов
И в премудрости сугуб
Громогласный критик С—ов.
Он велик, – велик, как дуб.
Дуб друидов, дуб Мамврийский
Что пред ним по красоте?
Ах, цвети, наш дуб российский,
И расти на высоте.
IХ
Вот, с Брандесом сходен мало
И совсем не новый Тэн, —
Критик дамского журнала,
У журнала дамский трэн.
Декадент в ермолке, важный
Философский лапсердак.
Рядом с ним мудрец присяжный,
Воробьев, – аскет и маг.
Quid est veritas, философ?—
Veritas in vino est.
Пусть же мудрый без вопросов
Пьет вино и шницель ест.
Лучше всякого витии
Доказал ты сам, что нет
Философии в России,
Наш философ и поэт!
X
Лейзера родил гафн Мошка,
Лейзер—Тозеля, а он,
«Философии немножко»
Написав, как Соломон,
С Мельпоменой светлокудрой
Незаконно прижил «Дочь».
Это наш Натан Немудрый,
И маркиз О'Квич точь-в-точь.
Милословский – критик хмурый.
Пишет он весьма остро,
И невинные Амуры
Подают ему перо.
Нежно дамам куры строя,
Был со Спенсером он строг,
Но барана за героя*
Принял наш социолог.
__________________
*) См. сего автора сочинение «Герои и толпа»,
стр. 285.
XI
Милословсшй и Гадовский,
Публицистики столпы!
Пусть возвышен Милословский,
Но Гадовский, меж толпы,
Столп столпом воздвигнут прямо,
Монумент, отрада глаз —
Хроматическая «Гамма»
Либеральных звонких фраз.
Перед ними Стабичевский
Слишком низок, толст, тяжел,
Все ж и этот критик Невский
Свой имеет ореол.
Как Морфей, в венце из маков,
Он наводит скучный сон,
Монотонен, одинаков,
Вял, напыщен, углублен!
XII
Вот историк и философ.
Взгромоздил на Оссу он
Исторических вопросов—
Компиляций Пелион.
Русский Бокль, Коко Киреев,
Опершись на горы книг,
Лучезарных эмпиреев
Титанически достиг!
Рядом с ним в ученой тоге
Из Москвы шекспировед.
Сев у храма на пороге,
Поучать он может свет.
Он живет в минувшем веке,
Чуждый трепету сердец, —
С лысым черепом Сенеки
Добродушнейший мудрец.
ХIII
Меж учеными мужами,
Тенью Банко сев за стол,
Мирно хлопает ушами
Вдохновитель их – осел.
– Но скажите, кто же это?—
Вид пророческий и взгляд…
– Два известные поэта
И философа сидят.
Первый учит о символах.
Написал роман он зря:
«Царь-отступник» или «олух
У Небесного Царя».
А второй – Вилянкин славный.
Гордый взор, надменный вид.
Он мудрец, Спинозе равный,
И певец, как царь Давид.
XIV
Анекдот невинный кстати
Я о нем могу привесть.
Он в одну из наших Патти
Был влюблен – большая честь!
В грудь бия, он рек ей страстно:
– Aime-moi, je suis poète!
– Ah mon Dieu! поэт прекрасный
Вы в стихах, но в жизни… нет!
С легкой миной встала дива
И поэта к зеркалам
Подвела, чтоб в них красиво
Он себя увидел сам.
Галстук дергая смущенно,
Он, смотрясь, воскликнул: «tiens!»
И смеялась примадонна:
– Се Vilenkine – quel vilain! —
XV
Вот еще поэт прекрасный, —
Бельведерский Аполлон.
Ходит он в рубахе красной
И острижен в скобку он.
Он народник из Казани.
В дар поэзии принес
Bместе с веником из бани
Он букет из «черных роз».
У него в паневе муза,
Балалайка вместо лир,
Но поет он без конфуза,
Феба вылитый кумир.
Рядом с ним сидит психолог,
«Узкой мысли» публицист,
Лектор, критик, социолог,
И политик, и юрист.
ХVI
Вот поэт наш Невеличко,
В анекдотах виртуоз.
Мрачен, с орденом петличка…
Он с Кавказа лавр привез,
На чины имеет виды,
«Марш Персидский» написал,
И от пламенной Колхиды
Знаменит до финских скал.
Вот поэт и критик невский,
Юрисконсульт он при том:
Не издаст ли Ариевский
Свод стихов, Х-й том?
Куст сирени, вздох любовный,
Ямб граждански, рифма «тать»…
Но – проступок уголовный
Иногда стихи писать.
XVII
Вот Пасович, в блеске славы,
Адвокат вельможный он,
Демосфен наш из Варшавы,
И из Лодзи Цицерон.
«Падам до ног перед паном!»
Все ж он в критике вандал.
При усердье к Польше рьяном
Сам Пасович спасовал.
Может быть, Мицкевич точно
Выше Пушкина в сто раз,
Но решение заочно,
Апеллирую на вас!
Тут юстиции обида,
Фальшь в весах, конечно, есть,
И в суде таком Фемида
Потеряла стыд и честь.
ХVIII
Вот из Вестника Европы
Критик, тоже адвокат.
Он забыл, что значат тропы,
Но поэтов строгий кат.
Этот критик кассацьонный,
Юридический педант,
Обратил журнал свой сонный
В каталог и прейскурант.
О, Меркурии Европы,
Вестники без панталон!
Вы критические… Эзопы,
Да простит вас Аполлон!
Вас мудрей герой крыловский,
Критик, знавший вкус в траве,
Или Флексер философский
С мокрой губкой в голове.
XIX
Но довольно аттестаций, —
Я гостей представил вам.
Прочие рекомендаций
Не заслуживают там.
Не отмеченных в анналах
Много вижу я фигур:
Моралист-кастрат, в журналах
Прорицающий авгур…
Но кастраты и авгуры
Далеко не то, что те
Светочи литературы,
Маяки на высоте.
С—сов, Флексер, Невеличко —
Все сияют, льют свой свет,
Хоть маяк порою – спичка,
Светоч, что кладут в жилет.
XX
– Петр Ильич! – Илья Иваныч!
Встретились профессора.
– Ты откуда? – Прибыл за ночь
На конгресс! – Пора, пора! —
Первый был сам Остолопов.
– Потолстел, брат, стал широк!
Друга по брюшку похлопав,
Говорил археолог.
– Лыс, брат, стал! – другой ученый
Гладил лысину слегка.
– Ну, а как ты? – Заслуженный? —
– Ординарный все пока! —
– Что ваш Нестор престарелый? —
– Пишет с кондачка, – прочтешь! -
– Да, амбиции – рубль целый,
Эрудиции на грош!
XXI
Оба, как Орест с Пиладом,
Как Поллукс и с ним Кастор,
За столом уселись рядом.
Два коллеги с давних пор,
