- Не хуже Сандуновских бань, - говорил москвич Орловский, натирая огромным комом снега широкую спину Егорова.
А мне вспомнилась баня в Сибири, в селе Базайхе, на берегу замерзшего пруда. Вспомнил, как дедушка, разгоряченный паром, бросился с головой в сугроб, увлекая и меня за собой.
Обтирание снегом мы повторяли почти каждый день. Но как ни хороша баня в начале ноября под открытым небом, а хотелось помыться горячей водой. Наконец решили устроить настоящую баню. Весь день грели в маслогрейках воду и готовили сарай, забивая щели. Но баня все-таки оказалась не лучше снежной: в сарае было холодно, железная бочка, приспособленная под печку, не согревала помещения.
Обильные снегопады заваливали аэродром, у стоянок самолетов появились огромные горы снега, который мы ежедневно очищали лопатами, поддерживая летное поле в боевой готовности. Рулежные дорожки расчищали вручную, [279] тракторы работали только на взлетно-посадочной полосе.
Мимо нашего аэродрома все чаще и чаще проходили подразделения пехоты. Солдаты отдельными группами шли кто в сторону фронта, кто в тыл. По оживлению на шоссейной дороге можно было догадаться, что фронт готовится к наступлению. Даже танки и артиллерия совершали обратные марши. «Два шага вперед, шаг назад», - говорили в пехоте.
Но, несмотря на непонятное для солдат движение, моральный дух в войсках был высок.
- Как же так получается? Вчера шли на Калач, а сегодня обратно, - спрашивал молодой солдат бывалого, остановившись покурить.
- Что ты меня спрашиваешь? Так надо, давай вот лучше пулеметчикам поможем, ишь, умаялись, - отвечал пожилой автоматчик.
- А ну, ребята, давай дружней.
И установленный на лыжах пулемет уже снова скользит по разбитой снежной дороге.
Рядом с дорогой привычным размашистым шагом шли лыжники, одетые в белые маскировочные халаты. В плечах - косая сажень, сосредоточенные лица, ловко подогнанное зимнее обмундирование - все напоминало мне тайгу, Енисей, Красноярск.
- Как идут, смотрите, как здорово у них получается, вот подобрали! - восхищался Соколов.
- Откуда, братцы? - не выдержал Егоров.
- Из Сибири, Красноярск знаете? - бросил на ходу молодой парень.
- Дело будет, - заключил Кузьмин, - сибиряки пошли! Они под Москвой дали жизни фашистам и Сталинград удержали, а теперь, наверное, идут доколачивать.
Мне было особенно приятно слышать такие речи о сибиряках - моих земляках.
А войска шли и шли нескончаемым потоком, шли днем и ночью, не останавливаясь ни в метель, ни в мороз.
18 ноября к нам на аэродром приехал бригадный комиссар С. Н. Ромазанов. Он приказал летному составу собраться в штабе. Убедившись, что никто, кроме нас, не может услышать разговор, он начал:
- Товарищи летчики, и на нашу улицу пришел праздник: завтра наш фронт переходит в наступление; ваша [280] задача - прикрыть стрелковые дивизии правого крыла Донского фронта…
Наступления мы ждали с нетерпением. Наконец дожили. Завтра наступаем! Это чувство радости порой сменялось тревогой.
- Завтра по-настоящему начнем фашистов долбить, - говорили между собой летчики; о районе же прикрытия молчали: это военная тайна.
Теперь нам стало ясно, почему по нашей дороге двигались и продолжали подходить новые части. Мы отлично знали и понимали свою задачу по прикрытию наземных войск от налетов вражеской авиации.
Поздно вечером командир полка и начальник штаба зачитали приказ о завтрашних боевых действиях.
Каждому летчику командир указал время вылета и место в боевом порядке. Мы подробно разобрали типовые варианты воздушного боя с бомбардировщиками противника, прикрытыми истребителями.
- Завтра всем драться, как подобает советским истребителям. Бомбардировщиков бить реактивными снарядами, а из пушек стрелять с самых ближних дистанций; кончатся патроны - таранить, но чтобы ни одна бомба не упала на наши войска. После окончания патрулирования штурмовать отходящего противника: его сейчас на снежных полях хорошо видно. Патроны домой не привозить, - закончил командир полка.
К вечеру в сторону фронта двигались лишь отдельные группы пехоты да запоздавшие автомашины.
Стояла темная снежная ночь.
Утром мы направились на аэродром; до рассвета стояла тишина, по-прежнему мягкими хлопьями падал снег. Механики, как всегда, возились у самолетов, осматривая их перед вылетом.
Тишину нарушил отдаленный орудийный выстрел. И не успело еще раскатиться эхо, как вдруг на юго-западе все загромыхало и слилось в общий грохот канонады.
Светало. Артиллерийская подготовка продолжалась. Подходило время вылета, но снегопад и туман сковали боевые действия авиации.
- Вот так штука, - говорили летчики, - готовились, готовились, а пехота без нас обошлась.
С аэродрома никто не уходил. Летчики дежурили около своих машин, ожидая улучшения погоды, и молча [281] разошлись лишь с наступлением темноты. Доносились отдельные орудийные выстрелы удаляющегося наземного боя.
Утром 20 ноября облачность немного поднялась, туман рассеялся. Наш полк получил новую боевую задачу - штурмовать отходящего противника. Летали отдельными парами: низкая облачность не позволяла действовать большими группами.
Фашисты отступали. Мы штурмовали в основном дороги, по которым двигались большие колонны. Летали много, и не было случая, чтобы кто-либо привозил обратно патроны: стреляли до последнего.
За сутки пехота и танки прошли около 30 километров. Зенитная оборона противника была дезорганизована. Истребителей и бомбардировщиков противника в воздухе не было. После выяснилось, что прорвавшиеся танкисты захватили их на аэродромах.
2. А человек стоял…
Только что прошел сильный дождь, и отдельные капли еще не успели стечь со стекол фонаря кабины. Вдруг над командным пунктом взвилась ракета - сигнал вылета дежурной пары.
За несколько «тихих» дней мы невольно свыклись с мыслью о дежурстве без вылета. И сейчас этот сигнал подобно электрическому току пробежал по телу каждого, кто находился на аэродроме, и, наверное, не нашлось ни одного человека, который бы не сказал про себя: «Началось!…» Это было под вечер 4 июля 1943 года. Мы находились тогда в районе Орловско-Курской дуги.
Быстро запустив двигатели и не выруливая на старт, взлетаем с Яшей Варшавским прямо со стоянки. С сегодняшнего дня он зачислен старшим летчиком и получил право водить пару, но так как ожидались бои и готовить нового ведомого не было времени, то он пока летал со мной.
По радио, беспрестанно прерываемом треском грозовых разрядов, мы получили боевую задачу - воспрепятствовать противнику в районе Ольшанки бомбить наши войска.
Маневрируя между черными грозовыми облаками, мы приближались к району, указанному начальником штаба. Теперь противника нужно искать где-то поблизости. Местами [282] сквозь разорванную облачность проникали яркие солнечные лучи, но косой дождь и свинцово-темные облака ограничивали видимость. Пробив ливневую стену, мы прямо перед собой увидели вражеские самолеты. Шесть фашистских бомбардировщиков Ю-88 под прикрытием шести истребителей, обходя грозовую облачность, направлялись к цели.
- За мной! - успел лишь передать команду Варшавскому и врезался в боевые порядки бомбардировщиков.
Слева и справа от моего самолета, в непосредственной близости, «висели», удерживая свои места в строю, тяжело груженные «юнкерсы». Мне показалось, что мы встретились взглядом с фашистским летчиком. Бортовые стрелки не успели открыть огонь. Они в первый момент от неожиданности не смогли сообразить, что делать. Еще мгновение - и в наши самолеты попадут смертоносные пулеметные очереди. Делаю резкий разворот вправо, чуть не коснувшись крылом бомбардировщика, затем влево и, нажимая на гашетки, даю почти в упор длинную очередь. Экономя секунды, не наблюдаю за результатом первой атаки, бью по второму «юнкерсу», но ему удается скрыться в облаках.
Боевой порядок фашистов разбит, они поодиночке стремятся достичь спасительной облачности. Настигаю еще одного, даю очередь по правому двигателю и затем по левому. Бомбардировщик вспыхнул. Похожий на огромный факел, он описал дугу и врезался в землю. Только теперь, опомнившись, «мессершмитты» пошли на выручку своим бомбардировщикам. Имея большое превышение, они всей шестеркой ринулись в атаку.
