Ленька поднаторел в чике. Он всегда с битком ходил. Даже в школу. Заметит впереди камушек — шлеп по нему битком — чика! Блеснет впереди стекляшка — снова к ней биток летит.

Вот и сейчас Ленька выигрывал. Левый карман отяжелел от денег. А на кону целая гора монет, и Леньке снова предстояло бить первым. Вторым был Витька Сурок. Вторым и последним — остальные ребята уже проигрались. Да и Витька выдохся — он «наваривал», добавлял в кон деньги и снова «метался», чтобы быть первым, но его биток никак не хотел ложиться ближе, чем у Леньки, — он то летел в «Москву — Воронеж», то «горел». А кон все рос и рос.

Ленька с подчеркнуто равнодушным видом стоял в сторонке. Он-то знал, что только чика может спасти Сурка, но чику Витьке не сделать: и не умеет, и руки дрожат, и, самое главное, деньги для «навара» явно кончились.

И когда в очередной раз Сурок подошел к коряге, от которой они метались, Ленька загородил кон:

— Плати, Сурок. Ты забыл наварить.

— Я платил.

— Он платил, — нахально заорали нахаловские Меченый и Вовка Субботин.

Ленька оглянулся — среди ребят не было своих, один Вовка Остроумов, но он не в счет — маленький очень, да и драться Вовка сроду не умел, это не Юрка Криков.

— Значит, я не заметил, метайся. Последний раз метайся, — выговорил Ленька.

К Сурку подбежал Меченый, что-то жарко зашептал тому в ухо. Витька согласно боднул головой.

А Меченый уже около Вовки Субботина, тоже что-то говорит в ухо. У Вовки глазки испуганными сделались, на Леньку Вовка косится.

Наконец Сурок бросил биток, он упал явно дальше Ленькиной отметины, но вдруг биток схватил Вовка Субботин и черканул отметину у самой чики — выходило, что Сурку бить первым.

А Ленька молчал. Выжидающе смотрел на подошедшего Сурка.

А рядом уже заходился Меченый:

— Че орешь! Че хлыздишь!

Ленька молчал. Смотрел на Сурка.

Елозился Вовка Субботин.

— Здорово ты метанулся, Сурок!

А тот уже склонился над коном, уже бить приготовился. Бормотал:

— Ваши не пляшут.

Ленька бросил на землю «навар», отошел к коряге. «Чика! Только чика! — думал он. — Я им покажу, как мальцов надувать. Фиг тебе, Сурок, а не деньги…»

Он метнул. Биток упал перед коном, скользнул вперед и сдвинул монеты, они накренились, нехотя скособочились и вдруг длинным змеем вытянулись вдоль главной черты — чика!

Хоть и пела душа у Леньки, а к кону он подошел не спеша, вразвалочку, не глядя на оцепеневших ребят. Спокойненько сгрузил монеты в карман. Подозвал Вовку Остроумова. Дал ему денег.

— Эй, малышня, кого еще мамка за проигрыш ругать будет? Подходи!

И вдруг заорал Аркашка Меченый:

— Не было чики!

Вовка Субботин заверещал:

— Не было, не было!

Подскочил к Леньке:

— Хлызда-блызда!

— Отдавай деньги, Лось! — криво ухмыльнулся Сурок.

Нахаловские стеной перли на Леньку. Он пятился к речке. Пронырливый Вовка Субботин забежал сзади, толкнулся кулаком в Ленькину спину:

— Чичер! Бачер!

— Приходи на вечер! — махнул кулаком Сурок, и у Леньки дернулась голова, но на ногах он устоял.

взвыл Аркашка Меченый.

Ленька не любил, когда его били, он успел смазать по трем-четырем носам, но силы были явно не равны.

Ленька шатался под ударами. С такой присказкой обычно били тех, кто, так сказать, «портил воздух».

Это точно, «кто на вечер не придет, тому пуще попадет».

Меченый подгонял пацанов бить Леньку. Всех, даже мелюзгу, даже Вовку Остроумова…

— Отдам!

Замерли кулаки и кулачишки.

— Сейчас я вам всё отдам. — Ленька смахнул с губы кровь, подобрал с земли кепку. Высыпал в нее мелочь. Не торопясь, широко он отвел руку и, не выпуская кепку, махнул ею. Желто-белый веер сверкнул над рекой и, взбулькнув, исчез в воде.

Онемело стояли ошарашенные пацаны.

А Ленька разбежался и бултыхнулся в воду вслед за деньгами. Почти не вынимая головы из воды, саженками поплыл к тому берегу. Не оглянулся ни разу, хотя вокруг булькали камни — в него бросали.

Ленька пережидал беду в землянке дедушки Хазара. Рассказал старику, что наши поймали Геринга, что Гитлер и Геббельс сдохли.

Старик цокал языком, приговаривал:

— Ай, шайтан, ай лютым зверем. Кишка им мала-мала выйнить нада. Трем мая малаем губил: Равиль, Араслан и Мишкам. Какой батыр помирал. Бабу голод пухлым делал — тоже помирал… Кишка из Гитлер таскать нада… Один я Газизов остался.

— У нас в бараке у одного мальчишки тоже все померли.

— Ай, ай! — покачал головой Хазар. — Сколько лет малаю? Как зовут?

— А я и не знаю, — признался Ленька. — Все его Доходягой называют.

Старик возился с переметом — цеплял самодельные, из булавок и отожженных иголок сделанные крючки. Бурчал:

— Каждому людям имя нада. Я — Газизов. Ты — Ленькам… Где живет, говоришь, который без имени?

— Да в нашем шестом бараке. Первая дверь налево. Кухня там… Пойду я, дедушка Хазар. Коза у меня одна.

Ленька уже выбрался из землянки, а старик еще спросил:

— А как Гитлер — зверем подыхал? Чего газетам калякает?

— Я не знаю подробности. Вроде яду налопался и сдох. Мы вам сюда, дедушка Хазар, наушник проведем, — пообещал Ленька. — Юрка Криков без электричества умеет.

— Вот спасибо. Вот рахмат. Грамотный люди слушать будем.

От Хазара Ленька пошел вверх по речке и снова переплыл ее.

Выломал на всякий случай здоровенный сук с закорюкой и пошел искать Красотку. Обычно коза прибегала на зов сразу, а тут как сквозь землю провалилась.

Ленька подумал было, что она не дождалась его, ушла домой, как вдруг услышал приглушенный, почти человеческий стон.

…Она лежала в малиннике и жадно, с хрипом хватала воздух, по-собачьи преданными глазами смотрела на Леньку.

— Красоточка! Милая! Да что с тобой? — по-маминому запричитал Ленька.

Коза с трудом поднялась, сделала два-три шага навстречу Леньке и снова вытянулась у его ног.

Он просил, уговаривал, плакал…

Коза не двигалась. Теперь, дождавшись его, она смотрела отчужденно и равнодушно.

Ленька подлез под Красотку. Опираясь на палку, с трудом приподнялся. Пошатываясь, побрел из лесу.

Несносная, удушливая тяжесть пригибала его к земле, выжимала слезы. После каждого шага Красоткина голова благодарно касалась плеча. Колени согнулись, и не было сил их выпрямить. В животе что-то рвалось и булькало. Ленька настырно шел.

Вдруг он понял, что сейчас упадет. Если сделает еще шаг — грохнется. Он стоял. Качался.

Неожиданно стало легко. Ленька опустился в пыль посреди дороги. Над ним склонился Вовка Остроумов.

Ленька с трудом повернул негнучую шею — Красотка лежала на широких плечах Юрки Крикова. Юрка бежал к баракам.

— Они ее ногами пинали, — всхлипывал Вовка. — Сурок держал, а Меченый…

— Беги за Томкой, — выдохнул Ленька.

…Когда он приплелся домой, Красотка лежала на половике посредине комнаты.

Вокруг стояли дед, Юрка, мама, Вовка Остроумов, Сашка.

Тамарка Вострикова распласталась над козой — щупала ей живот, заглядывала в глаза.

Тамарка была признанным поселковым лекарем. Частенько по малой хворости люди шли не в медпункт к фельдшерице, где вечная очередь, а к Тамарке. Перевязать, без одеколона банки поставить, а то и зуб выдернуть Востриковой ничего не стоило.

Тамарка поднялась с полу и оглушила:

— Сдыхает коза.

Запричитала-заплакала мама:

— Козлята же в ней. Как мы теперь жить-то будем? Сдо-ох-нем.

Волчонком взвыл Сашка.

Завозился дед у печки. Зачиркал ножиком о плиту. Сказал вежливенько: