Все три радиста, мокрые, скучные, дремлют у выключенной бесполезной радиостанции.

Борттехники Золотарев и Дмитриев также клюют носом у приборного щитка.

Вячеслав Михайлович через центрального пушкаря просит летчиков предупредить его, когда будет видно Гренландию, он хочет посмотреть на ледники.

Дорого бы я дал в эту минуту за то, чтобы услышать: «облака кончились, видна Гренландия». [76]

Но нет, никто раньше нас, штурманов, ничего не увидит и никто, раньше нас не крикнет…

За четыре часа напряженного полета вслепую в облаках много было передумано. Уже пройдено расстояние в 1300 километров над океаном. На таком расстоянии каждый градус ошибки в курсе дает отклонение от линии маршрута в 22 километра.

У нас же на этом участке магнитное склонение изменилось на 10 градусов, да еще на основании синоптических анализов мы довернули самолет на 15 градусов.

А что если мы ошиблись в своих расчетах и довернули не в ту сторону? Цифра, получившаяся в результате вычисления, была так велика, что не то что Гренландию или Исландию можно было проскочить, но мы рисковали не увидеть и Европу.

«Ну, радисты, просыпайтесь, запускайте ваши шарманки, пошевеливайтесь быстрее, действуйте. Работайте международным кодом. Добивайтесь радиосвязи и во что бы то ни стало узнайте, какая погода в Гренландии. Если через 10 минут не добьетесь связи, давайте SOS». Такую примерно записку я передал нашим радистам. Все три радиста энергично взялись за дело, застучали ключами и завертели ручками.

- Александр Павлович, - обратился ко мне Пусеп, - какая высота гор Гренландии?

- На тысячу метров выше нашего полета - ответил я.

- Какая погода в Гренландии и когда, по вашим расчетам, мы должны подойти к берегам?

- К берегам Гренландии должны подойти минут через двадцать. А согласно прогнозу, в районе острова должны быть разрывы в облаках. О настоящей погоде ничего не знаю - радиосвязи ни с кем нет. [77]

- Н-да, выбрали погодку, - пробурчал Пусеп.

Сергей Михайлович Романов нервно вертел в руках мокрый секстант, грыз карандаш и нетерпеливо смотрел в окно, готовый в любую минуту смерить высоту солнца.

Солнца не было, были только облака и вода в самолете.

Усилия трех радистов не пропали даром. Им удалось связаться с гренландской радиостанцией, и один из радистов громко на весь самолет прочитал сводку: «Облачность высокая пять баллов. Ветер восточный». По бодрому голосу радиста мы сразу поняли, что самое страшное миновало.

Не успел радист дочитать до конца сводку погоды, как его перебил Пусеп:

- Довольно, сам вижу погоду!

Самолет из ночи вошел в день. Сквозь большие разрывы в облаках брызнули лучи вечернего солнца, заблестели мокрые крылья самолета, на стеклах забегали солнечные зайчики.

Народ зашевелился, повеселел, телефоны наполнились разговорами и смехом.

Впереди по курсу чуть слева серебром блестели на солнце мощные купола гренландских ледников. Отметив на карте точку своего нахождения, мы с Романовым переглянулись и улыбнулись, довольные своими расчетами, и каждый из нас должно быть подумал про себя одно и то же: «Все хорошо, что хорошо кончается».

Проснулись пассажиры, все облепили окна и любовались суровой красотой природы.

Высокие скалистые берега южной оконечности Гренландии изрезаны узкими глубокими и извилистыми фиордами. Черные высокие гранитные скалы обрываются отвесно у океана и у подножия их океан пенится и сердито бурлит. [78]

У берегов голубые льдины. Поднятые волной, они с силой налетают на скалы и крошатся на мелкие куски.

А дальше высятся массивные ледниковые шапки, сверкая в лучах заходящего солнца.

Дикая красота сурового острова напомнила мне о великом и неутомимом исследователе Арктики Фритьофе Нансене, замечательные книги которого возбудили у меня любовь к Арктике.

Всю жизнь служил он лучшим идеям человечества и заставил арктический край служить человеку. Я вспомнил и то, что сейчас сын этого великого ученого томится в фашистском застенке.

Радисты установили надежную радиосвязь с Исландией, куда мы направили свой путь.

Романов вталкивал в пузырек уровня секстанта планету, еле видневшуюся на юге, и что-то у него плохо получалось. То ли секстант замерз, то ли планета была плохая, а скорее всего это происходило потому, что сейчас мы уже не так остро нуждались в астрономии.

На два часа полета у нас хватит расчетов из взятого курса, а там, ближе к аэродрому, нам помогут радиомаяк, радиопеленгатор, и тогда может быть придется обратиться за помощью к астрономии.

Самолет идет под управлением автопилота, и летчики, утомленные слепым полетом, съежившись в обледеневших костюмах, повидимому, дремлют, потому что уже долгое время молчат, и не спрашивают нас ни о том, какая погода по маршруту, ни о том, правильный ли курс держит самолет.

На севере светлая полоска зари идет параллельно нашему курсу на восток и скоро из-за горизонта покажется солнце, навстречу которому мы летим.

Высота полета 4500 метров, температура - 5, в кабине все вещи, ранее намокшие в облаках, обледенели. Воротники превратились в ледышки. Хочется [79] съежиться, закутаться и сидеть неподвижно. Но надо работать. Ну что ж, начнем, пожалуй. Я включаю радиоприемник, в наушниках которого слышны две буквы радиомаяка - одна громче, другая слабее.

- Алло, летчики, доверните влево два градуса, - подаю я команду.

- Из-за такой мелочи не стоило летчика беспокоить, - возразил Пусеп, доворачивая машину.

Большой багрово-красный солнечный диск показался на горизонте. Быстро поднимаясь, солнце все более белело.

Наступил новый день. В самолете погасли огни.

- Сергей Михайлович, послушай радиомаяк, - обратился я к Романову и добавил: - одно ухо хорошо, а два лучше.

- По-моему, буква «а» громче, чем «н», - ответил Романов, прослушав радиомаяк.

- Два уха хорошо, а три лучше, - сказал Пусеп. - Включите мне, старому маячнику, телефон, и я скажу точно, какая буква громче, какая слабее.

- Без сомнения, «н» громче, чем «а», - сказал Пусеп, внимательно прослушав сигналы.

- Так держать, - резюмировал я консилиум радиомаячников.

Радисты запросили радиопеленг, проложив который на карте, мы убедились, что все благополучно и если и были отклонения от маршрута, то такие незначительные, что из-за них действительно не стоило беспокоить летчиков.

Чем ближе мы подлетали к радиомаяку, тем громче были его сигналы, тем острее была его зона, тем точнее надо было выдерживать курс, чтобы вести самолет по зоне радиомаяка. Это нам было совершенно необходимо для выхода на радиомаяк, над которым мы наметили пробиваться вниз под облака к аэродрому. [80]

Высота полета 2000 метров, температура воздуха 0. Самолет быстро несется у самой поверхности белых ровных облаков, и временами брюхо его касается мягких белых гребней.

Радисты через каждые десять минут подают радиограммы с сообщениями о погоде. На аэродроме высота нижнего края облаков опустилась до 500 метров. Нам предстоит пробиться сквозь слой облаков толщиной 1500 метров. Очередная радиограмма гласила: «Горы покрыты облаками, будьте осторожны при подходе к аэродрому». Очень хорошая радиограмма, но мы и без нее знали, что все горы на острове Исландии вершинами уходят в облака, и давно уже наметили план действий.

Мы решили выйти на радиомаяк, от него развернуться и пробивать облака курсом в океан, равным 270 градусов. Все другие курсы снижения ведут от радиомаяка в горы, закутанные облаками. Хорошо, что у нас есть карта крупного масштаба с рельефом местности и расположением радиомаяка.

Сигналы все громче и громче. Радиомаячная зона все острее. Работа напряженнее. Команды отрывистее.

- Два градуса вправо! Так держать! Чуть-чуть влево, еще малость. Так, хорошо!

Быстро нарастает слышимость сигналов, гремит в телефонах. И вдруг на несколько секунд все оборвалось. Потом снова громоподобный звук сигналов - маяк под нами.

- Летчики, взять курс 270 градусов, снижаться под облака, под нами аэродром!