Ее и Де Гармо проводили в пустую комнату для ожидания. Прошло полчаса, прежде чем появился администратор главного врача больницы и объяснил происшедшее.

Конечно же, врач был пинком. Белый, среднего возраста, жирный и лысый. Он весь обливался потом, так что казалось, будто он только что явился из-под дождя. За десять метров от него несло запахом страха и нервного стресса. Чувства его угадывались также ясно, как помойка по ядовитой вони. Его усы цвета посыпанного солью перца во время разговора как будто стали еще белее.

— Похоже, мисс Лопес, произошла компьютерная ошибка.

— Что, мать вашу так, случилось с…

Де Гармо, чтобы успокоить ее, положил ей на плечо руку.

Эйнджел знала, раз прислали на переговоры начальника, ничего хорошего ждать не приходится. И доктор Варберг — это имя было написано на приколотой к груди карточке — не выглядел бы так, словно в любую минуту был готов наделать в штаны.

— Идентификационный номер Байрона Дорсета был ошибочно присвоен другому лицу, некоему Джону Дуа, погибшему от огнестрельного ранения. По этой причине вам и выдали не то тело.

Эйнджел шумом втянула в себя воздух и, стараясь говорить как можно спокойнее, спросила:

— Хорошо, но так где же тогда Байрон Дорсет?

В комнате сразу стало очень тихо. Где-то в стенах больницы слышалось нечленораздельное бормотание громкоговорителя радиотрансляционной системы. Казалось, что прошла целая вечность, прежде чем они услышали ответ.

— Имя Джона Дуа было занесено в списки… — Варберг замолчал и пухлой ладонью вытер лоб.

— Что случилось с телом? — не унималась Эйнджел, вставая с места.

Ей стоило неимоверных усилий говорить ровным голосом.

— Сегодня в девять тридцать утра оно было кремировано, — спокойно ответил Варберг.

Последовала немая сцена. По правую руку от Эйнджел неподвижно застыл Де Гармо, прямо перед ней стоял Варберг. Воздух словно замерз, ей стало трудно дышать. Она попыталась произнести что-то, но вместо слов послышалось жалкое попискивание.

— Ми…

Тут Эйнджел дико замотала головой и изо всей силы пнула ногой виниловое сиденье, в котором просидела более получаса. Стул изогнулся и, спружинив, подпрыгнул, содрав со стены слой штукатурки. Варберг, ожидая, что пинок достанется ему, попятился к двери.

Эйнджел сделала несколько глубоких вдохов и оглянулась на адвоката. Он уже не сидел и с сожалением смотрел на то, что осталось от стула Эйнджел.

Наконец она обрела голос:

— Ведь у меня есть деньги, так?

Де Гармо перевел взгляд на нее, и ему потребовалось немало сил, чтобы сохранить самообладание.

— Да, я декларировал доход, налог с которого составил пя…

— Хорошо. Я нанимаю вас для ведения переговоров с этой задницей. — Она указала на Варберга. — Раздобудьте то, что осталось от Байрона. Пишите жалобы, иски — все, что там полагается. Пусть его жизнь превратится в кошмар.

Эйнджел подошла к двери и резко распахнула ее.

— А мне нужно сделать еще несколько звонков.

Уходя, она услышала, как Де Гармо говорил:

— Есть в больнице юрист, с которым я мог бы побеседовать?

Дверь с шумом захлопнулась.

Эйнджел направлялась к общественному видеокому, находящемуся в приемном покое. На сегодня собачьей чуши с нее было достаточно.

Почти десять минут понадобилось ей, чтобы через разные коммутаторы наконец связаться с агентством «Субботних новостей залива». С экрана на нее смотрело лицо испанского типа.

С демонической усмешкой, от которой заныл недавно заживший на щеке шрам, она спросила:

— Итак, мистер Паскес, вы хотите получить сногсшибательные новости из первых рук, эксклюзивное интервью?

Битый час изливала Эйнджел свое раздражение на лечебницу Святого Луки, копов, которым ни до чего, кроме ареста «Рыцарей», нет дела, на репортеров, жаждущих превратить ее жизнь в ад, опять на копов, самих «Рыцарей», отца Коллора, снова на копов и так до бесконечности…

Она уже потеряла счет людям, которых была готова представить в черном свете, только бы это пошло в эфир. Но в конце концов на душе у нее стало легче.

Когда пропикало восемь тридцать, Эйнджел переспросила:

— Пять миллионов?

Вместе с Де Гармо она сидела в задней комнате «Ральфа». Они пришли сюда не потому, что Эйнджел снедала ностальгия, а потому, что это было самое близкое место от Святого Луки, пришедшее ей на память, где можно было поговорить.

Представители прессы уже ушли, и теперь здесь собрались промокшие под дождем моро, пришедшие укрыться от непогоды. Кроме Джуди, из людей здесь находился один Де Гармо. Джуди о событиях утра как будто ничего не знала, а Санчеса нигде не было видно.

Ей везло по всем параметрам.

Несколько сидящих в углу крыс оглянулись на нее, когда она вскрикнула. Эйнджел показалось, что черную она узнала.

Де Гармо кивнул.

— Дорсет после уплаты налогов с имущества оставил вам пять миллионов долларов за минусом что-то около ста пятидесяти тысяч.

Он продолжал все также бесстрастно потягивать кофе, словно новости подобно этой ему приходилось сообщать людям довольно часто.

Эйнджел сидела неподвижно и во все глаза смотрела на юриста. Она должна была… — впрочем, нет… Она не знала, что должна была чувствовать. Циничная часть ее души ликовала, неустанно повторяя, что ее курочка снесла золотое яичко. Наверное, ей следовало бы прыгать от радости. Она только что вытащила счастливый билет. Теперь ей ни в чем не придется нуждаться…

Но дело было в том, что эта новость совершенно выбила у нее из-под ног почву, все, что казалось раньше стабильным, рухнуло, как карточный домик. Раз жизнь в одночасье может так круто измениться, то нельзя быть уверенной ни в чем.

Должно быть, Эйнджел слишком долго пялила на него глаза, потому что Де Гармо поставил чашку на стол и взглянул на нее.

— С вами все в порядке?

Эйнджел захлопала ресницами. Было ли с ней все в порядке? Откуда ей было знать, в порядке ли она?

— Думаю, что все нормально. Мне просто нужно еще свыкнуться с новым положением.

— Я понимаю, это задача не из легких. Одной из причин, почему мистер Дорсет нанял меня, как раз и было помочь вам пережить этот наиболее трудный период вашей жизни, конечно, если в этом возникнет необходимость.