Братья Кальсабиджи тщетно бились, стараясь пустить в ход свою лотерею, но у них не было ни одного надежного покровителя и их тянули безнадежно долго. Между тем Казанова в один миг так обернул дело, что оно тотчас наладилось на успех, в лице его, очевидно, приобретался надежный компаньон, и братья с великой радостью вошли с ним в соглашение.

Между тем Дювернуа, видимо, поколебленный доводами Казановы, созвал целую комиссию для обсуждения проекта, в которую был приглашен и знаменитый д’Аламбер. Казанова в трехчасовом заседании этой комиссии смело и решительно встретил все нападки и возражения; он был неистощим в доводах, и дело было сразу решено.

Тем временем Казанова успел познакомиться со знаменитой Помпадур, которой его представил все тот же благодетель Берни. Представление состоялось в Версале. Маркиза сделала реверанс нашему герою, подошла к нему и сказала, что слышала его историю и очень ею заинтересовалась. Узнав, что он не имеет никакой надежды примириться с венецианским правительством, она выразила надежду, что он больше не покинет Парижа.

— Это венец всех моих стремлений, — отвечал Казанова, — но я нуждаюсь в покровительстве и знаю, что в этой стране оно оказывается только истинным талантам, а это обескураживает меня.

— Напротив, — возразила маркиза, — я уверена, что вы можете питать полную надежду на успех, у вас есть хорошие друзья. Я и сама воспользуюсь первым же случаем, чтобы быть вам полезной.

Недели через две участь лотереи была решена окончательно, и она была открыта. Продажа билетов производилась в семи конторах. Главная из них была отдана Кальсабиджи, Казанове же были переданы шесть отделений. Ему сверх того было назначено вознаграждение в 4 тысячи франков. Он начал с того, что продал пять отделений другим лицам за 2 тысячи каждое. Каждое отделение давало известный доход, в виде процента с суммы, вырученной от продажи билетов. Сверх того, в силу договора с казной, Казанова мог оставить службу по своему произволу, и тогда ему должны были выплатить жалованье в капитализированном виде, именно в сумме 100 тысяч франков. Повторяем, все это изложено в записках Казановы сжато и неясно.

Он остался хозяином одного из отделений по продаже билетов, нанял хорошую квартиру, роскошно ее отделал и обставил и поручил продажу конторщику. Уплата выигрышей по уставу лотереи должна была производиться в течение первой недели после тиража. Казанова, чтобы привлечь к себе публику, объявил, что в его отделении выигрыши будут выдаваться через сутки после тиража. Перед первым же тиражом Казанова продал билетов на 40 тысяч франков; уплатить же выигрышей приходилось около 18 тысяч франков, которые немедленно и были выплачены.

По всем отделениям в совокупности продажа билетов дала два миллиона франков, а за уплатой выигрышей и всеми расходами осталось чистого барыша казне 600 тысяч франков. Таким образом, операция сразу показала себя в самом блестящем виде. Притом на долю Парижа пришлось до 20 выигрышей, которые, конечно, сразу возбудили алчность искателей легкой наживы.

Скоро Казанову узнал в лицо весь Париж; к нему всюду, в театрах, в гостях, подходили незнакомые люди, совали ему в руки деньги и просили прислать им билеты лотереи. Он начал носить билеты с собой. Зная, какое значение имеет в Париже внешний шик, он обзавелся каретою и вообще окружил себя блеском, подобающим собирателю королевских миллионов. Никогда еще Фортуна не дарила его своей благосклонностью в таком размере.

Прошло месяца два со дня открытия лотереи. Казанова богател и жуировал. Случился у него новый роман с какой-то барышней, на которой он «чуть-чуть» не женился. Но этих чуть-чуть, как мы уже упоминали, у него было в жизни немало.

Однажды он посетил своего мощного покровителя, аббата Берни. Тот с первых же слов спросил Казанову, чувствует ли он склонность к тайным поручениям. На утвердительный ответ Казановы он порекомендовал ему наведаться к одному из знатных придворных чинов, аббату де-ла-Вилю. Этот сановник тоже заговорил с ним о тайных поручениях, но опять-таки ничего решительного не сказал, а только оставил у себя обедать. На этот раз дело тем и кончилось. Но через несколько дней Берни вновь направил нашего героя к тому же аббату де-ла-Вилю. Тогда тайное поручение, которое собирались дать Казанове, было, наконец, ему сообщено. Дело шло о том, чтобы отправиться в Дюнкирхен, где в то время стояла военная эскадра. Надо было познакомиться с офицерами этой эскадры, посетить суда, высмотреть их вооружение, запасы провианта, численность экипажа и пр. и обо всем представить подробный доклад. Ему предложили на дорогу денег, но он отказался, прося сначала принять его доклад, а затем уже оценить его услугу.

Он немедленно отправился в Дюнкирхен. У него оказались там знакомые. Через них он сошелся в самое короткое время с морскими офицерами и, уверив их, что сам служил у себя на родине во флоте, принялся, со свойственным ему уменьем, разглагольствовать о судоходстве, вооружении, строении и снаряжении судов, о командовании ими, о морском бое и т. д. Знаний по этой части у него не было, но зато был никогда не покидавший апломб, великое умение пустить пыль в глаза. Моряки охотно с ним беседовали, передружились с ним и в конце концов начали его приглашать к себе на суда обедать. Этого только ему и хотелось. Он все высмотрел, все выспросил, и ему доставили все сведения с величайшею готовностью, ничего не подозревая. Он в секрете, по ночам, записывал все, что узнавал в течение дня. Не более как через три недели у него был готов доклад весьма внушительного объема, и он отправился обратно в Париж. Там он прежде всего представил свой доклад Берни. Тот просмотрел его, посоветовал кое-что выкинуть, кое-что исправить. После того доклад был подан де-ла-Вилю. Через месяц наш лазутчик получил в награду 500 луидоров. За ним утвердилась репутация человека, который способен успешно исполнять тайные поручения. Это ему пригодилось впоследствии.

Около этого времени Казанова познакомился в Париже с одной интереснейшей старушкою, маркизою Дюрфэ, от которой он впоследствии немало поживился. Эта почтенная дама была всей душой предана изучению тайных наук — алхимии, астрологии и т. п. дребедени, в которую в то время многие верили. Она уже давно слыхала о Казанове, который успел прославиться своею кабалистикою, и очень желала с ним познакомиться. Казанова подробно рассказывает свою долгую беседу со старушкою о разных небылицах, которую едва ли будет интересно здесь передавать. Наш герой был большим знатоком по этой части, и нет ничего удивительного, что он сильно заинтересовал старушку. А это стоило труда, потому что маркиза Дюрфэ была страшно богата. Маркиза со своей стороны тоже, вероятно, была убеждена, что Казанова человек для нее бесценный. Он искусно дал ей понять, что ему известны такие вещи в области тайных наук, которых, кроме него, быть может, не знает никто на свете!

Маркиза познакомила его со всеми своими друзьями. В числе их оказался и знаменитый граф Сен-Жермен. Казанова обедал с ним. Граф говорил без умолку; Казанова заметил даже, что он почти ничего и не ел, до такой степени любил он разглагольствовать. Правда, и Казанова тоже почти не ел; он слушал графа, разинув рот. Он признается, что в жизнь свою не встречал человека, который до такой степени способен был интересовать и увлекать своею беседою, как Сен-Жермен. А Казанова и сам был великий краснобай.

Сен-Жермен свободно объяснялся на любом языке. При весьма неказистой наружности этот граф (в сущности, кажется, просто-напросто португальский еврей) обладал множеством талантов: он был отличный музыкант, опытный алхимик и великий покоритель женских сердец или, лучше сказать, душ. Он всего охотнее вел дела с дамами, снабжал их румянами и прочими косметиками, а главное соблазнял перспективою сохранения их прелестей в неувядаемом состоянии бесконечно долгое время. Он очень быстро приобрел благосклонность маркизы Помпадур; та, разумеется, познакомила его с королем, и Сен-Жермен заинтересовал короля алхимиею и устроил ему лабораторию; король любил приготовлять краски. Ловкий авантюрист сумел выманить у Людовика сто тысяч ливров на устройство большой алхимической лаборатории в Шамборе, который был отведен королем для жительства своего алхимика. В то время, когда Казанова с ним встретился, Сен-Жермен уверял, что ему триста лет; впоследствии он щедро увеличивал эту цифру и, если не ошибаемся, подробно рассказывал о своем переходе с Израилем через Черное море. Он страшно и непомерно хвастал и лгал, но в то же время так гипнотизировал своим краснобайством, что его слушали и никак не догадывались, что он просто только враль и нахал и больше ничего.