После того Казанова кружил некоторое время по городам Папской и Венецианской областей. Он передает в своих записках свои дорожные приключения — ссоры, дуэли, бесконечная картежная игра. В это время судьба столкнула его с весьма интересной авантюристкой-француженкой, к которой Казанова чрезвычайно серьезно привязался. Эта девица, а может быть и дама, принадлежала, судя по всему, что о ней удалось узнать Казанове, к знатному роду. Почему она оставила Францию, ради чего скиталась по Италии без гроша в кармане, сходясь чуть не с первым попавшимся кавалером, — все это осталось вечной и непроницаемой тайной для Казановы. И с ним она сошлась и рассталась с непостижимой легкостью. В один прекрасный день она получила какое-то письмо, какие-то тревожные вести и тотчас объявила Казанове, что должна с ним расстаться навсегда. Почему, из-за чего и куда она намерена отправиться — ничего этого она не хотела или не могла сообщить. Она распростилась со своим возлюбленным и как сквозь землю провалилась. Казанова потом уже, через пятнадцать лет, однажды совершенно случайно мельком видел ее. Это был какой-то метеор в образе пленительной женщины. Казанове дорого досталась разлука с этою женщиною. Он страшно затосковал, дошел до полного отчаяния, до мысли о самоубийстве. Но трудный момент жизни, как и много других, посланных судьбой нашему герою, миновал благополучно…

Тем временем его дела в Венеции поправились; оттуда ему дали знать, что все его дебоши, за которые он чуть-чуть не был притянут на расправу инквизиции (дело с мертвой рукой, о котором мы рассказали выше), забылись постепенно и настал, наконец, желанный момент, когда наш рыцарь мог вернуться на родину без особого риска. Он тотчас воспользовался этим и воротился в родной город.

Его покровителей, старичков-сенаторов, поразила резкая перемена, обнаружившаяся в его нраве, — так подействовала на него история с французскою авантюристкою. Он получил отвращение к своей прежней праздной и разгульной жизни и, как водится, впал в противоположную крайность: стал ежедневно ходить в церковь, не пропуская ни одной службы, а остальное время либо беседовал со своими старичками, либо читал. Брагадин не мог на него нарадоваться. Но это был лишь простой пароксизм благонравия. Он скоро прекратился. У Казановы появились новые знакомства; его опять потянуло к развлечениям и к игре. Вдобавок Фортуна сразу заблаговолила к нему: золото лилось в его карманы ручьями.

Весной 1750 года он неожиданно выиграл в лотерею три тысячи дукатов. Этот прилив богатства вновь пробудил в нем одно, уже давно бродившее желание — побывать во Франции, в Париже; его туда тянуло. Кстати подобралась интересная компания, и в июле 1750 года Казанова двинулся в путь.

По дороге в Париж, именно в Лионе, случай свел Казанову с каким-то «важным» лицом, имени которого он не называет. Эта важная особа оказала Казанове свое покровительство и помогла ему поступить во франкмасоны. Наш герой сообщает кое-какие сведения о тогдашнем франкмасонстве, но самые поверхностные. Он распространяется, между прочим, о великом таинстве этого ордена, к познанию которого стремятся все франкмасоны. В чем именно состоит этот секрет, эта заветная тайна — об этом ровно никому неизвестно; все только знают, что у масонов есть какая-то тайна и быть в нее посвященным — это значит добиться такой высокой почести, о какой только может мечтать масон. Утверждают, что эта тайна состоит в каком-то слове, знаке или телодвижении. Казанова, неизвестно почему, утверждает, что это вздор, что кто познал эту тайну, тот уже наверное ее никому не скажет, и потому никто не может знать, в чем она состоит. Точно так же никакие секреты масонских заседаний не могут быть известны непосвященной публике, потому что если и находились люди, которые изменяли ордену и разбалтывали, чему они были свидетелями на собраниях, то все это оказывалось пустяками: главное и существенное всегда становится известным только таким личностям, в верности которых не может быть сомнения.

Из Лиона в Париж в то время ехали в дилижансах дней пять подряд. Дорогою Казанова долго беседовал с каким-то почтенным старичком, который, заметив, что он иностранец, все поучал его, как он должен держать себя с французами. Казанова, например, то и дело говорил «поп» (нет). Собеседник рекомендовал ему отвыкнуть от этого слова и, где только возможно, заменять его словом «pardon». Казанова так проникся этими наставлениями, что едва не нарвался на дуэль из-за своего усердия к слову «pardon». Однажды в Париже, в театре, какой-то молодой франт наступил ему на ногу. «Pardon, monsieur!» — немедленно извинился Казанова. «Я должен извиниться перед вами, а не вы передо мной», — слюбезничал франт. «Нет, я», — настаивал Казанова. «Нет, я!» — настаивал франт. «Ну, коли так, простим друг друга и обнимемся!» — заключил наш герой.

В Париже он прежде всего познакомился со знаменитой тогдашней актрисою Сильвиею. Ее знала вся Франция, и только благодаря ее неподражаемой игре держались на сцене и сохранили свою известность комедии Мариво. Ей в то время было уже 50 лет, но она прекрасно сохранила свою наружность и свой талант. Замечательно, что Сильвия в таком преклонном возрасте заболела чахоткою и хворала ею десять лет; от этой болезни она и скончалась.

У Сильвии Казанова встретил знаменитого драматурга Кребильона. Он очень любил этого писателя и перевел его трагедию «Зиновия и Радамаст» на итальянский язык. Кребильону очень понравился перевод. Слушая болтовню Казановы, он похвалил его успехи во французском языке, но посоветовал, под угрозою насмешек со стороны безжалостных парижан, хорошенько заняться, чтобы избавиться от постоянных итальянизмов в речи; он даже сам взялся учить Казанову, и тот неоднократно посещал маститого писателя. Кребильону было тогда 80 лет. Он был громадного роста и отлично сохранился, обладал добрым желудком, был весел, острил, шутил, у него была львиная голова. Он жил один, с экономкою и поваром. Эта экономка совершенно сжилась с ним и до того вошла в его интересы, что говорила за него: «Мы еще не успели прочесть эту рукопись».

Кребильон много рассказывал Казанове о Людовике XIV. Король, по его словам, не дал ему докончить его трагедию «Кромвель», сказав ему, что «не стоит тупить перо из-за такого негодяя», как герой его трагедии. Он хвалил Вольтера, но обвинял его в краже у него, Кребильона, разных мест из его трагедий. Между прочим, Кребильон уверял Казанову, что знаменитая Железная Маска — чистая выдумка, что никакого узника в такой маске никогда не существовало и что он слышал об этом из уст самого Людовика XIV.

Казанова знал венецианского посла в Париже, Морозини. Через этого сановника ему удалось познакомиться со многими лицами из высшей французской аристократии. Он побывал также в Фонтенбло, где видел короля Людовика XV. По словам Казановы, он обладал чрезвычайно красивой головой и умел держать ее с истинно царственным величием. Наш герой присутствовал при обеде королевы. Стол был накрыт на двенадцать персон. Королева, женщина старческой наружности, с набожным выражением физиономии, молча села на свое место и принялась кушать, не поднимая глаз от тарелки. Какое-то блюдо ей видимо понравилось; она обвела взглядом своих застольников и окликнула одного из них: «Г. Левендаль!». Левендаль тотчас встал с места и подошел к ней с поклоном.

— Это, мне кажется, фрикасе из цыплят, не правда ли? — вопросила королева.

— Я тоже того мнения, государыня!

Королева вновь молча принялась кушать, а Левендаль отошел к своему куверту, не оборачиваясь. Окончив обед, королева так же молча ушла в свои апартаменты.