Нормальный человек никогда не ищет смысла жизни, ибо смысл этот возникает сам из его чувств. Смысл жизни определяется тем, насколько глубоко человек чувствует свою жизнь (жизнь, как свои внутренние переживания). Невротик же, который вынужден отключиться от реального катастрофического смысла еще в раннем детстве, должен постоянно — сознательно или подсознательно — находиться в поисках смысла своего бытия. Он может попытаться найти смысл жизни в работе или путешествиях, и если системы его психологической защиты хорошо функционируют, то такой человек может искренне полагать, что его жизнь исполнена смысла. Другие невротики чувствуют, что им чего‑то не хватает, и принимаются за активный поиск смысла. Для этого они ездят к восточным гуру, изучают философию, восходят к вершинам религии или посвящают себя экзотическим культам — и все это для отыскания смысла, который находится на расстоянии одного шага от них.

Невротик самими своими обстоятельствами вынуждается к непрестанному поиску смысла жизни, ибо реальный смысл — это первичная боль, которой надо всеми силами избегать. Так поиск смысла подменяет собой смысл; так как невротик не в состоянии полностью ощутить свою жизнь, ему приходится искать смысл через других или в вещах, находящихся вне его. Он может найти смысл жизни в детях или внуках. В их достижениях и успехах. Он может найти смысл в высокой должности или в крупном бизнесе, которым он управляет. Невротик начинает по–настоящему страдать, когда эти внешние вещи исчезают. Именно тогда невротик начинает чувствовать: «Какая во всем этом польза?», «Зачем все это?», «Какой вообще во всем этом смысл?».

Нормальный человек живет внутри себя, и не чувствует, что ему чего‑то недостает; в его душе нет недостающих частей. Невротик может почувствовать себя так же, если когда‑нибудь прекратит свою борьбу за утраченную часть своей души. Один пациент выразил это так: «У меня восхитительная работа. Очень плохо то, что она меня совершенно не интересует». Работа перестала составлять смысл его жизни.

Невротик, неспособный полностью прочувствовать смысл своей жизни, часто вынужден изобретать сверх–жизнь или после–жизнь, придумывая для себя места, где он, наконец, заживет реальной, настоящей жизнью. Он принужден воображать, что где‑то там находится реальный смысл и цель всего его бытия. Невротик может воображать, что ученые могут найти для него эту обетованную землю, хотя в действительности только он один может это сделать. Нормальный человек, один раз открыв, что у него есть тело, не имеет нужды создавать особое место, где протекает реальная жизнь. В стремлении невротика искать помощи у психотерапевта скрывается надежда на то, что врач поможет ему отыскать более осмысленную жизнь. Хождение по врачам тоже превращается в долгий поиск. Здоровый человек делает простое открытие: смысл — это не то, что надо найти, это то, что надо почувствовать. Поэтому здоровый человек не ходит на воскресные семинары о том, как надо хорошо жить, находить радость и тому подобное.

Такой невротический поиск хорошо проиллюстрировал один больной, бывший ранее старшим преподавателем философии в колледже. «Мне нравилась философия, потому что она позволяет не знать ничего наверняка. Я никогда не понимал, насколько сильно нуждаюсь в состоянии неопределенности. Я не мог почувствовать, что в жизни правильно, и поэтому неопределенность была для меня спасением. Я искал в небесах и в интеллектуальном тумане некий сверх–смысл — все это делалось для того, чтобы не сталкиваться с докучным домом, но в этом не было никакого смысла. Искать смысл в Декарте и Спинозе — было лишь удобным прикрытием пустоты».

Нормальный здоровый человек не пытается извлечь какой- то особый смысл из каких‑то особых случаев — например, из Рождества или Дня Благодарения (из первичных сезонов, как образно сказал один мой пациент). В праздники невротик может ощущать подавленность, потому что застолья и компании не вызывали у него чувства того, что его любят и не создавали ощущения, что у него есть настоящая, дружеская и любящая семья.

У здорового человека нет потребности лепить из настоящей жизни воображаемую. Ему не приходится проводить для этого обширные философские изыскания. Он просто знает, что просто живет — и удовлетворяется этим.

Можно долго описывать, что такое норма. Но, проще говоря, нормально — это то, что делает здоровый человек — который не проделывает в своей реальной ей жизни бесчисленные ходы, чтобы отделаться от нее ради жизни воображаемой.

Какие пациенты проходят первичную психотерапию? Нет никаких критериев отбора больных, которым показана или подходит первичная психотерапия. Возраст пациентов, прошедших лечение колеблется от семнадцати до сорока восьми лет, с преобладанием людей в возрасте между двадцатью и тридцатью. По роду занятий пациенты варьировали от бывших монахов до профессионалов в разных областях, включая психологов и людей искусства. В то время как для проведения интроспективной психотерапии больше подходят представители среднего класса с высоким образовательным уровнем, первичной психотерапии также хорошо поддаются люди, не обладающие повышенным интеллектом. Больные придерживались самых разнообразных религиозных верований, приезжали со всех концов страны и принадлежали к разным субкультурам.

Больные, в массе своей, ранее в течение многих лет лечились у психоаналитиков, проходили курсы рациональной психотерапии, гештальт–терапии, экзистенциальной терапии, терапии по Райху. За исключением психотерапии по Райху, все остальные методы лечения предусматривают инсайт, интроспекцию (см. ниже). Хотя многие больные одиноки, нередко на лечение приезжали те, кто состоит в браке, или разведенные. Очень часто брачный статус пациента играет очень важную роль. Чем старше больной, имеющий семью, тем тяжелее он поддается лечению. Это происходит оттого, что такой человек, как правило уже успел, так сказать, пустить глубокие нереальные корни в отношениях со страдающей неврозом женой, или давно выбрал для себя нереальную работу или окружил себя нереальными друзьями. Иными словами, такому человеку надо от слишком многого отказаться, чтобы стать реальной личностью. Очень немногие люди соглашаются на это, когда им переваливает за сорок, а тем более за пятьдесят. Если зрелый или пожилой человек, находящийся в невротическом браке в течение десяти — двадцати лет, то супруг или супруга, не прошедшие первичной терапии, начинают подрывать процесс выздоровления, делая лечение неприятным или трудным для пациента. Вероятно, идеальным кандидатом на прохождение первичной психотерапии является молодой неженатый человек, не закостеневший в своей нереальности. Тем не менее, есть множество больных среднего возраста, открытых для благоприятных изменений и достигших замечательных успехов в ходе первичной терапии.

Имеет значение и то обстоятельство, что большая часть больных, пришедших на первичную психотерапию, не представляют себе, с чем они столкнутся. Следовательно, наши результаты в малой степени зависят от предварительных ожиданий больного. Несмотря на революционную форму первичной терапии, больные редко отказываются от такого подхода. Представляется, что лечение сразу обретает в их глазах смысл, независимо от их интеллектуального уровня, социального происхождения и профессии.

Давайте присмотримся к такому больному, который только что прошел курс первичной терапии. Как он выглядит?

Можно сказать, что в его жизни изменяется все. Очень часто такой пациент меняет работу. Многие пациенты, прошедшие первичную терапию, просто физически не способны и дальше делать что‑то нереальное; они, например, не могут больше торговать или заниматься бумажной работой, необходимой при выполнении многих работ. Двое работников органов по условно–досрочному освобождению нашли для себя невозможным продолжать работу, требовавшую надзора за бывшими преступниками, а не оказания им помощи с тем, чтобы избавить их от повторного попадания в тюрьму. Двое психологов, первоначально решивших посвятить себя работе в первичной терапии, предпочли стать обслуживающим персоналом и перестали заниматься психологией, сочтя эту работу нереальной. Один человек был консультантом по вопросам брака, но оставил эту работу, сочтя невозможным вернуться на работу, где принимались во внимание лишь чисто внешние поведенческие факторы. Телевизионный продюсер бросил свою сомнительную должность и начал писать сам. Один рабочий решил пойти в колледж, так как, по его словам, профсоюзный билет окончивших колледж, приносит больше денег, чем неквалифицированный труд. При этом человек не испытывал никаких иллюзий относительно того, чему его научат в колледже. Одна школьная учительница уволилась с работы и перешла в другую школу, так как работать под началом невротического директора стало для нее невозможно.