Вторая наибольшая цена на этом аукционе была заплачена за костюм Трусливого Льва (2400 долларов). Это в два раза больше третьей — 1200 долларов за плащ Кларка Гейбла. Высокие цены на памятные предметы «Волшебника страны Оз» свидетельствуют о силе воздействия фильма на его почитателей — о нашем желании в буквальном смысле облачиться в одежды персонажей. (Между прочим, выяснилось, что туфельки за 15 000 долларов были Джуди Гарланд велики. Вероятно, они предназначались дублерше, Бобби Кошей, — у той нога была на два размера больше. Не правда ли, это правильно, что обувь, изготовленная для дублерши, чтобы дублировать, досталась поклоннику фильма, тоже в своем роде заместителю?)

Если нас попросят назвать наиболее яркий образ из «Волшебника страны Оз», большинство, наверное, вспомнит Страшилу, Оловянного Человека, Трусливого Льва и Дороти, ее скок-поскок по дороге из желтого кирпича (собственно, чем дальше, тем он становится гротескней, превращаясь в настоящий прыг-попрыг). Странно, что самый знаменитый эпизод этого очень киношного фильма — фильма, напичканного техническими фокусами и спецэффектами, — оказался не столько киношным, сколько театральным! Но, возможно, это не так уж удивительно, поскольку указанный эпизод представляет собой часть фантастической комедии; вспомним столь же вдохновенную клоунаду братьев Маркс[17]. Шутовское действо с потасовками не допускало иной съемочной техники, кроме самой примитивной.

«Где водевиль?» Где-то на пути к Волшебнику, как будто. Страшила и Оловянный Человек ведут свое происхождение от театрального бурлеска: нарочито громкий голос, размашистые жесты, комические падения (когда Страшила слезает с шеста), невероятные, нарушающие законы равновесия наклоны (когда Оловянный Человек танцует) и, разумеется, изобретательный стёб:

Венчает всю эту клоунаду шедевр комедийного жанра — Трусливый Лев в исполнении Берта Лара, его протяжные гласные (Подними-и-и-и-и их), чудные рифмы (увалень/вывалень), показная бравада и опереточный, тягучий, скулежный страх. Всех троих, Страшилу, Оловянного Человека и Льва, можно назвать, пользуясь выражением Элиота, «полыми людьми». У Страшилы в самом деле голова, увы, набита соломой, но Оловянный Человек тоже пустой: он даже бьет себя в грудь, доказывая, что у него нет внутренностей, так как Лудильщик, его призрачный создатель, забыл дать ему сердце. Лев, лишенный главного львиного свойства, жалуется:

Может, потому, что они полые, нашему воображению ничего не стоит в них проникнуть. То есть именно отсутствие у них доблести и прочих выдающихся качеств сводит их к нашему, или даже меньшему, размеру, так что мы можем общаться с ними на равных, как Дороти с Жевунами. Постепенно, однако, мы обнаруживаем, что вместе с «обычным человеком» Дороти (она играет в этой части фильма ту же роль, что и несмешной брат в квинтете братьев Маркс, единственный, кто может петь, выглядеть привлекательно и все такое) они воплощают собой одно из «посланий» фильма: то, что мы более всего стремимся обрести, у нас уже есть. Страшила регулярно высказывает светлые идеи, не забывая при этом принижать свой ум. Оловянный Человек способен плакать от горя, еще не получив от Волшебника сердца. Когда Дороти попадает в плен к Колдунье, Лев ведет себя мужественно, хотя и умоляет друзей: Отговорите меня.

Но все же, чтобы это послание обрело полную силу, мы должны понять: решения нужно искать не вовне, а исключительно в самом себе. Мы должны познакомиться с еще одним полым человеком — самим Волшебником страны Оз. Как Лудильщик оказывается несостоятелен в качестве творца Оловянных Людей, как бог Оловянного Человека оказывается смертен (фильм чужд религии), так и нашей вере в Волшебника назначено разрушиться, чтобы мы смогли поверить в самих себя. Мы должны выжить на страшном маковом поле, в чем нам поможет таинственный снегопад (с какой стати снег пересилил дурман маков?), и прибыть, в сопровождении небесных хоров, к городским вратам.

И тут фильм вновь меняет направленность. Теперь он повествует о прибытии провинциалов в столицу — одна из классических тем американского кино, отзвук которой мы находим в фильме «Мистер Дидс переезжает в город» и даже в «Супермене» — там, где Кларк Кент является в редакцию «Дейли плэнет». Дороти — провинциальная простушка («Дороти маленькая и тихенькая»), ее спутники — шуты из захолустья. Да, обычный голливудский прием: серые мышки, простые деревенские обитатели являются и спасают положение.

Столицы, подобной Изумрудному городу, никогда не существовало. Со стороны он выглядит как волшебная сказка Нью-Йорка: лес зеленых башен-небоскребов. Но в самих городских стенах не перестаешь поражаться всяким странностям. Как ни удивительно, горожане (многие из них сыграны Фрэнком Морганом — помимо прочего, он и страж городских ворот, и кучер, и стражник во дворцах профессора Марвела и Волшебника) разговаривают с английским акцентом, схожим с незабываемым кокни Дика ван Дайка из «Мэри Поплине». Куда хотити, туда и свезу, — говорит кучер и добавляет: — Свезу-ка я вас туда, где нужна малость прибраться, лады? Прочие члены городского сообщества, одетые как коридорные из роскошного отеля или как гламурные монахини, произносят или, скорее, выпевают что-то вроде: Отличнейшая потеха. Дороти тут же начинает им подражать. За Мытьем и Приборкой (дань городскому техническому гению, не имеющая ничего общего с темными сомнениями «Новых времен» и «Огней большого города»), наша героиня и сама переходит на английскую речь:

Большинство горожан веселы и приветливы, тех же, кто настроен иначе (страж городских ворот, дворцовый стражник), легко можно к себе расположить. (В этом отношении они опять же непохожи на типичных горожан.) Наши четверо друзей получают доступ во дворец Волшебника, после того как Дороти заплакала с досады и этим вызвала бурный ответный поток слез у стражника, настоящую Ниагару, при виде которой поражаешься тому, как часто персонажи фильма плачут. Помимо Дороти и стражника плачет Трусливый Лев, когда получает в нос от Дороти; плачет Оловянный Человек, который от слез едва заново не покрывается ржавчиной; снова плачет Дороти, попав в плен к Колдунье. (Если бы в одном из этих случаев Колдунья оказалась поблизости и промокла, фильм можно было бы существенно укоротить.)

Итак, мы во дворце, следуем по сводчатому коридору, который выглядит как удлиненный логотип фильма «Луни Тьюнз», и наконец встречаемся с Волшебником, чьи иллюзорные атрибуты — гигантская голова, вспышки света — мешают нам (правда, недолго) разглядеть в нем черты сходства с Дороти. Он, как и Дороти, попал в страну Оз издалека; позднее выясняется, что он тоже из Канзаса. (В повести Волшебник явился из Омахи.) Оба они иммигранты, но, чтобы выжить в новой, незнакомой стране, выбирают разный образ действий. Дороти неизменно любезна, осторожна, благовоспитанна, «маленькая и тихенькая», в то время как Волшебник окружал себя громами и молниями, пыжился и произносил громкие речи, чем и проложил себе путь наверх — взлетел, так сказать, на собственноручно нагретом воздухе. Но Дороти убеждается в том, что одного смирения мало: Волшебник же, потерпев вторую неудачу со своим воздушным шаром, понимает, что на горячий воздух не всегда можно полагаться. Мигрант вроде меня не может не усмотреть в этих поворотах судьбы притчу о том, каково приходится нашему брату мигранту вообще.