«Не забыть:

— военная реформа

— экономический договор (о едином экономическом пространстве)

— не доклад, а как бы обращение к россиянам, депутатам

— по некоторым “тяжелым” мерам указать сроки (месяцы)

— не бояться (сделать доклад продолжительностью до 1 часа)…»

«Не бояться!»

Эти слова, вроде бы относящиеся лишь к форме его выступления (когда и чего Ельцин, в сущности, боялся?), в эти месяцы для него — ключевые.

Не бояться взять на себя ответственность за огромный политический риск. Страна и так наполнена самыми мрачными предчувствиями, взбудоражена, напугана острейшим дефицитом товаров, ростом цен, разговорами о грядущем голоде — и именно в этот момент он предлагает ей «затянуть пояса» и пережить еще более тяжелые испытания.

Он, «народный заступник», «борец с привилегиями», «антикоммунист» — вынужден сейчас сделать стране очень больно. Очень!

Для этого необходимо мужество (два месяца, по признанию Ельцина, он с группой советников обсуждает другие, альтернативные варианты реформы, но отбрасывает их все до единого).

Не бояться!

Но кроме мужества нужна еще и поддержка.

Самое главное — поддержка народа. В газетах, по радио и телевидению растолковывают суть предстоящей либерализации цен, готовят людей. Но и этого мало — сам Ельцин в своих интервью и, наконец, в прямом телеобращении к россиянам 28 декабря 1991 года призывает их к терпению и пониманию, обещает помощь малоимущим, обещает уложить реформу в кратчайшие сроки. И призывает их понять, что без этой реформы будет еще хуже!

Поймут ли?

Идею «шоковой терапии» в штыки принимают и те, кто потенциально мог бы работать в правительстве — например Юрий Лужков (в эти месяцы он занимает пост заместителя председателя Госкомитета по управлению народным хозяйством, особого кризисного органа, и слухи о его назначении премьером — одна из главных тем этой осени). Горбачевские экономисты — Шаталин, Абалкин, Петраков, Бунич — считают гайдаровское правительство слишком молодом и незрелым. Люди из ельцинской команды — Хасбулатов (тоже экономист) и вице-президент Руцкой — крайне недовольны тем, что к формированию правительства причастны не они, а свердловчанин Геннадий Бурбулис.

Все они критикуют программу Гайдара, все они не доверяют новому правительству.

И, наконец, съезд. Съезд российских депутатов обладает огромными властными полномочиями. Они могут завернуть эту программу уже сейчас, на первой стадии.

Ельцин внимательно вглядывается в зал, читая свой доклад.

Не бояться!

Его слушают в абсолютной тишине.

Противники Ельцина (а их почти половина от числа депутатов российского съезда) понимают: возражать сейчас президенту России для них политически невыгодно. Его программа — единственный реально существующий план выхода из кризиса. Ничего другого обществу никто не предлагает. Кроме того, Ельцин просит дополнительные полномочия (предлагает, чтобы его указы на период реформ имели силу законов). То есть берет на себя всю политическую ответственность.

Ну, и самое главное — он сам роет себе могилу!

Они смотрят на него, не веря своим глазам.

У Ельцина была альтернатива: предоставить выработку экономической программы съезду. Он, верховный судия, президент страны, духовный лидер нации, сможет спокойно наблюдать, как слуги народа принимают одну экономическую программу, потом другую, третью… Сохранить свой политический капитал. Отстраниться от болезненных решений. Так на его месте поступили бы многие из тех, кто сейчас сидит в зале и слушает его.

Ельцин поступил по-другому.

Человек, который с таким трудом шел к власти, прорывался к ней сквозь огонь, воду и медные трубы, который только что накопил невиданный политический капитал, — теперь рискует всей своей репутацией, своим политическим ресурсом. Ставит на программу, которая почти наверняка провалится! А если не провалится — то будет еще хуже для него. Он станет виновником роста цен, безработицы, обесценивания сбережений, он навсегда в глазах народа станет тем, кто начал эту страшную реформу, кто разрушил привычное, спокойное, старое, родное… Не безумец ли?

А если безумец — то это хорошо для них?

Или плохо?

Ельцин магнетизирует зал своей решимостью идти до конца. Программа принимается подавляющим большинством голосов при двенадцати проголосовавших «против».

Те самые люди, которые через несколько месяцев будут топтать правительство Гайдара, послушно поднимают руки «за». И хотя Ельцин апеллирует к опыту Польши, депутаты знают: Россия — не Польша, хотя и граничит с ней. В стране, где так сильна память о предвоенной эпохе, где половина населения сама бы хотела иметь свой магазинчик или любой другой частный бизнес, хорошо понимают смысл отпуска цен. Для нашего народа все будет выглядеть совсем иначе…

Понимает ли это он? Понимает ли это молодое правительство? Боюсь, что нет. Б. Н. абсолютно (как всегда!) верит в свою программу, в свой проект, в свое личное усилие, которое может свернуть горы. Он обещает, что «ляжет на рельсы», если не будет реального результата.

…Однако прежде чем присматривать подходящие рельсы, необходимо сдвинуть еще один камень, лежащий на пути реформ.

Власть союзного президента повисла в воздухе и превращается в неприятную политическую проблему в преддверии 1 января 1992 года, когда отпуск цен станет реальностью. В стране, которая разваливается на глазах, не могут существовать два центра власти.

Кроме того, Ельцин должен, просто обязан завершить работу Горбачева и подписать хоть какой-то договор с Украиной, которая вышла из Союза. Без этого договора невозможно создать единое экономическое пространство в рамках бывшего СССР, которое необходимо для проведения реформы. Процесс развала требуется остановить и в этой, политической, области. Договор должен быть заключен! И если этого не может сделать Горбачев, то сделает он…

Вот так, буквально в течение нескольких дней, рождается у него идея Беловежских соглашений.

Соглашений, из-за которых кто-то будет проклинать его еще десятки лет. А кто-то — наоборот.

Чтобы понять суть этой идеи, нужно напомнить, что происходило до этого, в течение 1990 и 1991 годов.

Дело в том, что никакого Союза Советских Социалистических Республик в момент подписания Беловежских соглашений уже не существовало в реальности. Этот Союз уже никто не признавал, ни одна республика.

…Процесс начал сам Горбачев, который в 1990 году объявил о том, что все республики будут подписывать новый Союзный договор. Для чего Горбачев пошел на этот огромный политический риск, для чего вмешался в основу основ, я бы сказал, в саму ДНК союзного государства?

К этому подталкивала его сама жизнь.

Кровавые события начиная с 1988 года шли по всей стране: жуткая резня в Ферганской долине, события в Тбилиси, Риге, Вильнюсе, армянские погромы в Сумгаите и Баку, война в Карабахе, конфликт в Южной Осетии, конфликт в Абхазии, в Приднестровье, огромное напряжение вокруг проблемы крымских татар, волнения в Грозном… Общий счет убитых и раненых в межнациональных конфликтах шел уже не на сотни — на тысячи.

События в Вильнюсе, позиция Ельцина в начале 1991 года качнули маятник в одну сторону, потом в другую. И то, что виделось в начале пути тихим и спокойным политическим процессом, оказалось миной замедленного действия.

Да, Горбачев очень старался. Но стремительно расползающийся экономический кризис, глубины которого не понимали ни бывший премьер Рыжков, ни новый премьер Павлов, ни сам Горбачев, сделал эти попытки безнадежными. Республики СССР уже нечем было удерживать.

В ночь на 20 августа Латвия и Эстония объявили о своей независимости. 24 августа сразу после падения ГКЧП (очень примечательная деталь!) о своей независимости объявила и Украина.

Так кто же виноват в этом?

Кто виноват, что рушится старый дом? Строители? Архитекторы? Время? Подземные толчки? Плохая окружающая среда? Жильцы? Кого судить? Кого привязывать к «позорному столбу истории»?