Около десяти часов вечера президенты распрощались. Как вспоминает А. Яковлев, Горбачева, который всю мучительную операцию по передаче ключей провел “спокойно и достойно”, он застал уже лежащим на диване в комнате отдыха за его рабочим кабинетом с красными глазами. “Вот видишь, Саша, вот так”, — сказал он».

25 декабря Ельцин выступил перед Верховным Советом РСФСР и объявил об отставке бывшего президента страны. В интервью телекомпании Си-эн-эн он сказал: «Сегодня у Михаила Сергеевича трудный день. И, поскольку я испытываю к нему большое личное уважение, и мы стараемся быть цивилизованными людьми, стараемся сделать цивилизованное государство, я не хочу сегодня разбирать ошибки бывшего генерального секретаря».

Уход был, как принято говорить в таких случаях, и впрямь «цивилизованный».

Выступая перед Верховным Советом, Ельцин сказал, что было важно сломать «вредную традицию», когда руководители страны покидают свой пост и оказываются выкинутыми из жизни, а потом их перезахоранивают после смерти, обливают грязью…

26 декабря над Кремлем был спущен старый советский флаг и поднят новый — российский триколор.

В этот же день Горбачев передал Ельцину так называемый «ядерный чемоданчик». Пульт управления стратегическими силами страны. И впрямь — небольшой чемоданчик, который круглосуточно охраняют два офицера, легендарный символ власти, ключ к страшной силе, которой обладал СССР.

Горбачев с усталым раздражением сказал:

— Берите, теперь это ваше.

Передача состоялась.

Ельцин напишет об этом моменте в своих мемуарах с нескрываемыми нотками победителя. Между тем в том, что сказал Горбачев, «передавая» кнопку (на самом деле, передача была чисто символической), можно уловить не только раздражение, но и некоторую долю злорадства: мол, берите, теперь на ваших плечах этот тяжкий груз, на вашей ответственности ядерная безопасность целого мира, вам расхлебывать всю эту кашу.

А расхлебывать было что.

Распад СССР, помимо всех остальных проблем — межнациональной, экономической, геополитической, создал еще одну, едва ли не главную головную боль для всего мира: проблему контроля над ядерными силами бывшего СССР.

Ситуация с «ядерным чемоданчиком» проливает некоторый свет на уже упоминавшийся звонок Ельцина из Беловежской Пущи в Вашингтон.

Президент России звонит Бушу, чтобы сообщить: угрозы нет! Несмотря на то, что Союз распался, это не заговор, не переворот, ядерные силы СССР по-прежнему находятся под контролем Горбачева, уход последнего из власти будет спокойным и мирным. Это — гарантии безопасности США в этот момент, а не политический реверанс.

Если бы этого звонка не было, мы можем только предполагать, какой была бы реакция США на распад ядерной державы.

Словом, СССР, если исходить из этих существенных деталей, вполне добровольно прекратил свое существование.

Сошлюсь на мнение премьер-министра Великобритании Маргарет Тэтчер: среди глав правительств стран «Большой семерки» она была единственной, кто считал, что распад СССР неминуем, но бояться его не надо.

Все остальные, пишет Тэтчер, включая Буша-старшего, который дружил с Горбачевым, боялись этого и не хотели распада Союза…

В XX веке развалились все империи до единой (Испанская, впрочем, развалилась еще раньше, в XIX): Британская, Французская, Португальская, Австро-Венгерская, Османская (Турция), ушли заморские территории от Германии и Голландии, в общем, не осталось никого.

И каждый раз процесс распада сопровождался острым ощущением национального позора, национальной катастрофы. Вот что говорил Уинстон Черчилль в 1942 году: «Мы намерены удержать то, что является нашей собственностью… Я стал премьер-министром его величества не для того, чтобы председательствовать при ликвидации Британской империи». Англичане в 50-е годы XX века отчаянно сражаются за Суэцкий канал, уже отдав Индию после кровопролитной войны. Французы ведут кошмарные войны в Индокитае и Алжире. Когда де Голль решает прекратить алжирскую войну, он чуть не ввергает нацию в состояние гражданского конфликта, его враги приговаривают генерала к смерти и едва не приводят приговор в исполнение…

Но всё проходит. Проходит это ощущение, что «всё проиграно», которое двойственно нациям, пережившим имперский крах.

…Остается главный вопрос: что потеряно вместе с империей?

9 декабря 1992 года. В Москве продолжается Седьмой съезд народных депутатов РФ. Ельцин приезжает на дачу в Барвиху вечером в крайне подавленном настроении. Ни с кем не поздоровавшись, идет в баню и запирается. Запирается надолго. Наина Иосифовна пытается выяснить: что случилось? Почему Б. Н. в таком состоянии?

Господи. Семья в ужасе. Никому ничего не нужно объяснять. Все помнят 1987 год.

Вот как сам Б. Н. описывает этот вечер и эту ночь в «Записках президента»:

«В тот вечер, 9 декабря, после очередного заседания я вернулся на дачу не поздно. Увидел глаза жены и детей. Рванул в баню. Заперся. Лег на спину. Закрыл глаза. Мысли, честно говоря, всякие. Нехорошо… Очень нехорошо».

И далее.

«…Кто-то из домашних сказал: надо спросить у людей — или ты, или они. Народ все прекрасно понимает. И вдруг я зацепился за эти слова. Идею референдума мне подсказывали давно политологи и юристы… Бог надоумил в тот вечер моих самых родных людей. Я сразу попросил соединить меня с Илюшиным. Ночью к работе подключился Шахрай, спичрайтеры. Над моей короткой речью, кроме меня, трудились еще четыре человека».

Как всегда у Ельцина, во всех его действиях, речах, мемуарах, «записках», «исповедях», «дневниках» присутствует этот спасительный момент из русской сказки, из бодрого советского детства: умылся, собрался, переоделся… И работа закипела.

Да ведь это не просто речь. Это сказочное деяние, палочка-выручалочка, меч-кладенец.

…В жизни всё происходит не всегда последовательно, по законам линейного сюжета. Ельцинская ракета совсем не так бодро взмывает в воздух. Вечером 12 декабря 1992 года, когда на съезде уже, казалось бы, достигнут компромисс, Наина Иосифовна позвонила Егору Гайдару: «Вы такие молодые, такие умные, ну придумайте что-нибудь… помогите Борису Николаевичу. Он немолодой человек, ему тяжело». И разрыдалась в трубку.

Эти рыдания всегда сдержанной Наины Иосифовны — точное свидетельство, что Ельцин трудно переживал события съезда. И что 12 декабря он, возможно, находился в состоянии еще худшем, чем 9-го. Но почему?

Давайте попробуем разобраться.

В начале 1990 года Ельцин покупает свой первый в жизни автомобиль. Свою личную машину. Серебристый «Москвич-2121». В юности он получил права как водитель грузовика на стройке. Его рассказ о том, как грузовик застрял на железнодорожном переезде (заклинило передачу) и он не знал, что делать, спасать себя или спасать машину перед приближающимся, страшно гудящим локомотивом, — один из его самых излюбленных. Это один из тех рассказов, которые все слушают, затаив дыхание, на которых строится его личный образ, то, каким он сам себя видит. В этом рассказе он не бросает государственную технику и путем каких-то страшных, титанических рывков заставляет грузовик стронуться с места.

Однако хочется снова сесть за руль, доказать себе, что он не разучился, что не может разучиться. Что все это действительно было.

Итак, справа садится телохранитель, который умеет водить, на заднее сиденье Таня, которая водить пока не умеет, за руль «москвича» усаживается президент Российской Федерации Б. Н. Ельцин, последний раз делавший это 40 лет назад, и вот трое этих смельчаков отправляются в путь.

Доехать от Белорусского вокзала до Кремля, в общем-то, плевое дело, минут пятнадцать по прямой. Ельцин, то и дело поворачивая голову назад, вместо того чтобы посмотреть в зеркальце заднего вида (Таня в эти секунды закрывает глаза от страха), продвигает «Москвич-2121» по Тверской улице — несколько напряженно, но и победно.