Страшная новость мгновенно облетела Москву. Ярость народа стала такой сильной, что ее физически можно было ощутить, даже не находясь в стане защитников Белого дома.

Вообще ситуация, конечно, находилась на волоске. Экипажи БМП, которые не смогли совершить передислокацию в ту ночь, находились среди возбужденной толпы. У многих в руках они видели бутылки с зажигательной смесью. Но, слава богу, ни одна машина не сгорела, не взорвалась. Если бы это случилось, очереди по толпе были бы неминуемы.

В своих воспоминаниях офицеры группы «Альфа», элитного подразделения КГБ, обученного именно как «группа захвата», пишут, что они «отказались» в ту ночь штурмовать Белый дом. Нет никаких оснований им не верить.

Но войти туда (по плану, разработанному в военном штабе ГКЧП) они смогли бы только через «коридоры», проложенные в толпе десантниками и БМП. Никаких «коридоров» проложено не было, так как толпа не подпустила БМП к зданию.

В шесть утра, под проливным дождем, когда движение техники уже было остановлено, пронесся слух о том, что сейчас начнется штурм — уже без боевых машин, просто силами пехоты и спецназа. Люди, сцепив руки, встали в несколько рядов — в последний раз.

Но штурма не было. Отдать приказ о его начале стало уже невозможно. Офицеры, после двух дней бесконечного ожидания, противоречивых приказов, публичного позора и сумятицы, отказывались идти на штурм.

Над Москвой повисло хмурое дождливое утро.

Этим утром состоялся еще один примечательный телефонный разговор. Я не могу привести его дословно, но общий смысл постараюсь передать.

Павел Грачев позвонил своему непосредственному начальнику, министру обороны СССР, члену ГКЧП Дмитрию Язову.

Смысл его вопроса был прост: что делать дальше?

— Пошли они на х…, — сказал Язов. — Я больше в этом г… не участвую[19].

Грачев понял приказ начальника и начал вывод войск из столицы.

Танки возле Белого дома взревели и отправились домой. Счастливые танкисты прощались с девушками, которые успели одарить их за эти дни большим количеством улыбок и телефонных номеров.

Все было кончено.

Самолет с членами ГКЧП срочно вылетел в Форос, к Горбачеву. Теперь они просили у него защиты!

Еще один не до конца проясненный момент путча: привезти Горбачева из Фороса предложил членам ГКЧП… сам Ельцин. Этот факт подтверждает Татьяна, дочь российского президента: «Папа позвонил им и сказал, чтобы они вылетали в Форос за Горбачевым».

Но в тот момент, когда гэкачеписты уже мчались в аэропорт, у него возникло ощущение, что оставлять Горбачева наедине с ними просто опасно.

События развивались с калейдоскопической быстротой, счет шел на минуты. Вскоре из Внукова вылетел уже второй самолет «за Горбачевым».

Горбачев не стал разговаривать с путчистами и сел в самолет, в котором с автоматчиками прилетел вице-президент России Александр Руцкой.

В своей первой речи, которую Горбачев произнес, едва сойдя с трапа во Внукове, он поблагодарил «российское руководство».

Вечером 21 августа путч был закончен. Официально.

Когда я начал писать эту книгу, то вдруг, даже как-то неожиданно для себя, спросил у своего младшего сына-студента, о чем ему было бы интересно узнать из биографии Ельцина.

Ответ он дал такой:

— Подробности перестрелки.

— Какой перестрелки? — изумился я. «

— Той перестрелки, в 91-м году.

— А что ты вообще знаешь о 91-м годе? — спросил я его с интересом. — Что вам об этом в школе говорили?

— Я был тогда маленький, — уклончиво ответил сын.

И верно, тогда ему было три года.

— А ну-ка, — осенило меня, — принеси мне, дружок, какой-нибудь школьный учебник истории!

Он, порывшись на полках, принес мне «Пособие по истории отечества для поступающих в вузы» (М.: Простор, 1993. Ред. коллегия А. С. Орлов, А. Ю. Полунов, Ю. А. Щетинов).

В главе «Ново-Огаревский процесс» я прочел одну фразу (!) о путче 1991 года. Вот она, подчеркнута мной, следите, пожалуйста, за контекстом:

«Проект договора об ССГ предусматривал преобразование союзного государства в конфедерацию с ликвидацией многих полномочий центра, но с сохранением системы президентской власти. Предпринятая 19–21 августа 1991 года попытка центра вооруженным путем предотвратить эту перспективу закончилась поражением. Начался новый и заключительный этап распада СССР». Вот и все о путче для юных граждан Российской Федерации, для абитуриентов, поступающих в вузы! В то время как теме «нормализации отношений с США, Китаем, другими странами» отведено полторы страницы убористого текста.

Другому поколению старшеклассников повезло чуть больше.

В новом учебнике (История России для 11-го класса / А. Левандовский, Ю. Щетинов, С. Мироненко. М.: Просвещение, 2007) о путче читаю:

«ГКЧП объявил о введении чрезвычайного положения в отдельных районах СССР, о расформировании структур власти, действовавших вопреки Конституции СССР 1977 г., о приостановлении деятельности оппозиционных партий, о запрете митингов и демонстраций, о контроле над средствами массовой информации. В Москву вошли войска.

Население страны в целом сохраняло спокойствие. Продолжалась работа шахт, заводов, фабрик, учреждений, транспорта, в деревне — уборка скудного урожая. Лишь в Москве, а затем и в некоторых других крупных городах России Президенту РСФСР Б. Н. Ельцину (избранному на этот пост всенародным голосованием в июне 1991 г.) удалось организовать тысячи своих сторонников на активное сопротивление мерам ГКЧП (митинги протеста, строительство баррикад у здания Верховного Совета РСФСР и т. п.)… В условиях, когда ГКЧП практически бездействовал, этого оказалось достаточно для ликвидации путча».

Вот, пожалуй, и все, что жители Российской Федерации пятнадцати-двадцати лет знают сегодня об этом.

Людям, которые захотят рассказать о путче 1991 года своим детям по-другому, я и посвящаю эту главу.

Почти сразу после падения ГКЧП и возвращения в Москву Горбачев хочет подписать указ о присвоении Борису Ельцину звания Героя Советского Союза.

Ельцин Отказывается от высшей награды страны. «Герои — это те, кто был на баррикадах», — передает советское телевидение его слова.

В Москве 25 августа проходят похороны Дмитрия Комаря, Ильи Кричевского и Владимира Усова. Не менее миллиона людей прошли от Манежной площади до Белого дома, а затем до Ваганьковского кладбища. Другие стояли вдоль улиц и держали в руках цветы. Стометровый российский триколор был развернут над шагающей толпой. Такого гигантского флага с той поры я никогда не видел. Он плыл над головами людей, как живое существо, гигантское, невиданное, колышущееся от ветра.

Траурное шествие в прямом эфире транслировало Центральное телевидение. Это был последний гвоздь в могилу ГКЧП и, в каком-то смысле, в могилу советской власти — всесоюзная трансляция с этих похорон.

Почти 100 лет назад с другой грандиозной траурной процессии — похорон Николая Баумана, в которых приняли участие десятки тысяч москвичей, — начались баррикады 1905 года. Вот и эти похороны были грозными. Они предвещали новую русскую революцию.

Над Москвой плыла жара.

Можно было задохнуться от подступающих к сердцу предчувствий, от жалости к этим героическим мальчикам, от ощущения какого-то огромного бесконечного дня, который вроде бы кончился, но на самом деле — только начинается.

Ельцин выступил на траурном митинге с речью. Он сказал то, что от него ждали — о свободе, о независимости России, о героях, которые не пожалели своей жизни ради этой независимости и свободы.

И, наконец, произнес самое главное. «Простите меня… — сказал Ельцин. — Что я не уберег ваших детей».