Мабри пристально смотрела, как огонь пожирает последние странички рукописи.

— А ведь Шон очень любил тебя, — ни с того ни с сего сказала она.

Кэссиди чуть призадумалась, потом сказала:

— Я знаю.

— Отправляйся с Франческой и Альбой, — посоветовала Мабри. — Когда самолет приземлится в Лондоне, ты можешь даже не покидать его, если захочешь. Сердце само подскажет, как быть. Видишь ли, милая, иногда за счастье нужно бороться. Царапаться. Уж больно наша жизнь скоротечна.

— Я не могу.

— А почему?

— Потому что все зависит только от него. Все или что-то, точно не знаю. Но я не могу бегать за ним, не могу броситься к его ногам, не могу постоянно предлагать себя. Либо он сам сделает встречный шаг, либо я ему не нужна. А он сейчас слишком занят личными делами и своей семьей, чтобы хотя бы вспомнить обо мне. Позже, может быть, вспомнит, через несколько месяцев. Или лет. А то и никогда.

— И ты собираешься сидеть сложа руки и проливать горючие слезы от жалости к собственной персоне? — едко спросила Мабри, разворачиваясь и глядя на нее в упор.

— Ну а что тут такого? — грустно промолвила Кэссиди. — У меня это наследственное. Моя мамочка всю жизнь только и делает, что жалеет себя.

— Кэсси…

— Хватит, Мабри. Мне нужно подумать. Пожалуйста, прошу тебя. — Голос ее слегка дрогнул.

Прекрасное лицо Мабри немного смягчилось.

— Хорошо, милая, будь по-твоему. Но вот что мне делать с лишним билетом, который я для тебя купила?

Кэссиди заставила себя улыбнуться.

— Скажи, а ты сама давно не была в Италии?

Со времени возвращения из больницы Кэссиди покинула квартиру отца лишь в третий раз. Альба, привыкшая путешествовать первым классом, заказала лимузин, и до аэропорта имени Кеннеди они прокатились не только с ветерком, но и весело. Франческа и Кэссиди распили по бутылочке кока-колы, а Альба отыскала в крохотном холодильнике бутылку шампанского, которую они с Мабри и опустошили в рекордно короткое время. Кэссиди проводила женщин до стойки таможенного контроля и потом долго махала им вслед.

Когда они наконец скрылись из виду, у Кэссиди едва не онемели щеки от напряженной гримасы, которая должна была изображать улыбку. Повернувшись, она, не разбирая дороги, начала пробираться сквозь толпу к выходу. Она осталась одна и собиралась разобраться в себе. В пустой квартире она вволю наплачется, закатит настоящую оргию горя и страдания. Уж теперь ей на все хватит времени: и повыть, и покричать, и порыдать, разрывая на себе одежды и молотя кулаками по стенам. Ей пора осознать и свыкнуться с мыслью, что Ричарда Тьернана ей больше не видать как своих ушей. Что он навсегда сгинул из ее жизни.

Выбор у нее есть. Она может попытаться и заставить себя смириться с потерей Ричарда. С тем, что больше никогда его не увидит. Но может настроить себя, заставить поверить свое сердце, что Ричард ей вовсе и не нужен. Впрочем, пока она не представляла, какой из двух вариантов окажется менее болезненным.

Водитель лимузина ждал ее на прежнем месте. Каким-то образом он ухитрился за это время пополнить запас кока-колы. Удобно устроившись на мягком кожаном сиденье, Кэссиди потягивала любимый напиток и в течение всей поездки наслаждалась тишиной, обвеваемая прохладным кондиционированным воздухом. Да, давно уже она не оставалась в одиночестве.

Пожалуй, вернувшись в квартиру, она поест. Что, интересно, осталось в холодильнике? Хорошо бы поесть макарон с сыром, свежих плюшек и кренделей и запить все кока-колой. Потом полакомиться шоколадными батончиками с вафлями, и, может, выпить еще стакан теплого молока…

И вдруг Кэссиди, разом отогнав все эти мысли прочь, прижала руку к губам, почувствовав, что сейчас разревется. Господи, о чем она думает? Ведь она возвращается в пустую квартиру! В давящую тишину и гнетущую пустоту. Где не от кого прятаться и некому отвечать на неприятные вопросы. Ей придется заново учиться жить. Если это вообще возможно.

— Рад видеть вас в добром здравии, мисс Кэссиди, — приветствовал ее Билл, помогая выйти из лимузина. — Если вам вдруг понадобится моя помощь, вы всегда меня здесь найдете.

Кэссиди вспомнила, при каких обстоятельствах он в последний раз сказал ей примерно те же самые слова. Когда наверху, в квартире отца, ее поджидал Ричард Тьернан. Билл тогда был всерьез озабочен этим обстоятельством.

Но сегодня ее встретит пустая квартира.

— Спасибо, Билл, — кивнула Кэссиди, и двери лифта закрылись за ней.

Войдя в квартиру, она заперла дверь на оба замка и сбросила туфли. Лодыжка по-прежнему ныла, и Кэссиди медленно похромала в кухню. Она похудела, и длинная юбка свободно болталась. Шон был бы горд за нее.

Остановившись посреди коридора, Кэссиди закрыла глаза. Шон! Ну почему она простила его только теперь, после его смерти? Почему не могла помириться с отцом раньше, когда он был жив? Возможно, тогда и в ее жизни многое сложилось бы иначе.

Но Шон О'Рурк не был создан для мирной жизни. Он и умер бурно, как и жил. Интересно, что бы он сделал, узнав, что его великое творение так и не будет опубликовано? Что-то подсказывало Кэссиди, что он все-таки одобрил бы поступок Мабри.

Кэссиди вошла на кухню и проковыляла к холодильнику. Раскрыв его, с отвращением уставилась на всевозможные деликатесы, и вдруг по спине ее пробежал холодок.

Медленно, очень медленно повернулась. В глубине кухни, едва различимый в полумраке, стоял Ричард Тьернан. Он молча смотрел на нее.

Кэссиди охватил панический страх. Вот он, последний шанс, окончательный выбор. Все, конец отговоркам, конец побегам.

— Почему ты здесь? — пролепетала она еле слышным, как дуновение ветерка, голосом. И тут из ее глаз полились прозрачные, чистые слезы. Целый водопад слез. Она готова была выслушать все: и слова извинения, и очередные требования… Она не собиралась ни защищаться, ни нападать. Она решила отдаться на его волю.

— Я приехал за тобой, — просто ответил Ричард. И Кэссиди поняла, что ждала этих слов очень давно.