Да, выглядел тесть Ричарда Тьернана весьма представительно. Он совершенно не походил на баловня прессы, каким со времен «Бури в пустыне» представляла его Кэссиди. Несмотря на элегантно пошитый гражданский костюм, генерал держался так, словно был в парадном мундире; с горделивым достоинством и мужеством, он просто источал непоколебимую уверенность в собственной правоте и силах. Не удивительно, что он оказался столь могучим свидетелем обвинения.

— Ваш отец — круглый болван, — вдруг заявил он.

— Ничего подобного, — с неожиданной для себя горячностью возразила Кэссиди.

— Тогда он играет в крайне опасную игру, — сказал Эмберсон Скотт, — хотя в свои годы должен представлять, чем это может обернуться. Ричард Тьернан — страшная личность, настоящая угроза для общества. В нем нет ни капли человечности. Лишь настоящий монстр способен хладнокровно убить беременную жену и детей, а после этого еще преспокойно спать по ночам.

— А почему вы считаете, что он спит по ночам? — спросила Кэссиди, прекрасно отдавая себе отчет, что задает совершенно дурацкий вопрос, не имеющий ни малейшего отношения к делу, если не считать воспоминаний о том, как Тьернан подносил ей к губам стакан горячего молока.

Эмберсон Скотт покачал головой.

— Я много раз пытался поговорить с вашим отцом, но он неизменно отказывался даже выслушать меня. Ричарда приговорили, и я очень надеюсь на наше правосудие. Преступник должен понести заслуженную кару. Он заплатит жизнью за смерть моей дочери и ее детей, и я хочу сам присутствовать при казни.

Говорил он настолько спокойно и рассудительно, что Кэссиди ни на мгновение не усомнилась: Эмберсон Скотт отвечает за каждое сказанное слово.

— А что, если вы все-таки ошибаетесь? — спросила она. — Вдруг мой отец сумеет доказать, что Ричард Тьернан невиновен?

Но Скотт только помотал головой.

— Нет, я все-таки был более высокого мнения о ваших интеллектуальных способностях, — вздохнул он. — Ваш отец без зазрения совести раскрыл мне правду. Может, вам стоит самой поинтересоваться у него, о чем именно он собирается писать книгу?

— Я и сама знаю, о чем, — вызывающе ответила Кэссиди. — Он собирается изложить всю эту историю с точки зрения самого Тьернана. Взглянуть на случившееся его глазами. И он докажет, что Тьернан не убивал жену и детей. — Говоря, она и сама не слишком верила в правдивость собственных высказываний.

Генерал Скотт вновь покачал головой.

— Ничего подобного. Да, он изложит эту историю с позиции Тьернана. Но сделает он это для того, чтобы показать, как функционирует мозг убийцы.

— Я вам не верю! — пылко вскричала Кэссиди. Однако душу ее точил червь сомнения.

— Шона О'Рурка никогда не заинтересовала бы банальная криминальная история, — продолжил генерал. — Нет, он рассчитывает создать подлинный шедевр и не постоит ни перед какой ценой.

— И какова, по-вашему, эта цена? — ледяным тоном спросила Кэссиди.

— Если он рассчитывает создать правдивый образ Ричарда, то должен заплатить ту же цену, что и я. Отдать ему жизнь своей дочери.

Ветер усилился; подхваченный порывом обрывок газеты взмыл в воздух и полетел, кружась, над аллеей. Вдалеке Кэссиди увидела неясный образ Ричарда Тьернана и жирный заголовок в одно слово:

УБИЙЦА

Проще всего было бы сейчас уступить страху, ледяные пальцы которого, почти не отпуская, сжимали горло уже почти двадцать четыре часа. Со времени приезда в Нью-Йорк. Но Кэссиди твердо знала одно: ударившись в бега, остановиться уже не сможет. К тому же она пока не хотела покинуть сцену, где режиссер отдал ей главную роль.

Она поднялась со скамьи, высокая и статная, и генерал поднялся следом, вежливый и импозантный, хотя и уступая ей в росте на добрых несколько дюймов.

— Я прекрасно вас понимаю, генерал Скотт, — промолвила Кэссиди. — И очень хотела бы вам помочь, однако боюсь, что…

— И тем не менее вы можете мне помочь, — сказал он, и Кэссиди внутренне ощетинилась, уже понимая, что за этим последует. Он, конечно, попросит ее приглядывать за Ричардом, по возможности, мешать отцу, а также…

— Постарайтесь остаться в живых, — попросил ее Эмберсон Скотт. — Он уже убил по меньшей мере двоих женщин, хотя в полиции бытует мнение, что число его жертв многократно больше.

— Но… — попыталась возразить Кэссиди, чувствуя, как к горлу подступает предательская тошнота.

— Не позвольте ему убить снова. — Голос генерала прозвучал жестко и требовательно. Затем Эмберсон Скотт повернулся и, не попрощавшись, зашагал прочь по аллее мимо рассыпавшихся в стороны голубей.

Когда Кэссиди вернулась, в квартире царила мертвая тишина. Мабри с Шоном, похоже, ушли, а из спальни не доносилось ни звука. Кэссиди заперла дверь, сбросила туфли и устало оперлась спиной о стену.

Было уже за полночь, однако на темных улицах ночного Нью-Йорка она ощущала себя даже в большей безопасности, чем здесь, в отцовском доме. Встреча с генералом Эмберсоном Скоттом потрясла Кэссиди, оставила почти парализованной от страха. Вот и сейчас страх выгрызал ее нутро, и тщетно Кэссиди пыталась уверить себя, что ничего не случилось. Да, за каких-то несколько минут генерал Скотт ухитрился до смерти запугать ее. Она жила под одной крышей с убийцей. И ее глупо, непростительно тянуло к нему. Как, вне всяких сомнений, тянуло к Тьернану и других его жертв.

Кэссиди отправилась по магазинам, надеясь, что яркие огни и красочные прилавки «Блумингсдейла» отвлекут ее от мрачных мыслей. Однако так и не смогла заставить себя купить хоть что-нибудь. Потом она зашла поужинать в ресторан, но сразу убедилась, что напрасно: аппетита у нее не было, и, поковырявшись в тарелке, она оставила еду нетронутой. Тогда она отправилась в кино, и вот там-то обнаружила, что ничего хуже придумать не могла. Кэссиди рассчитывала, что отвлечется, посмотрев какой-нибудь захватывающий фильм в хичкоковском стиле, однако нарвалась на откровенный эротический «ужастик», в котором с экрана лились целые реки крови.

Не удивительно, что в течение всего сеанса из головы у нее не выходили мысли о Ричарде Тьернане.

Фильм закончился поздно, но Кэссиди придумывала любые предлоги, чтобы не возвращаться домой. За один квартал до отцовского дома ее внимание привлек небольшой и уютный ресторанчик, и она завернула туда посидеть над чашечкой кофе с десертом. К тому времени, как припозднившиеся одинокие мужчины начали оказывать ей все более назойливые знаки внимания, Кэссиди поняла: откладывать возвращение уже небезопасно.

И вот, оттолкнувшись от стены, она стянула с плеч пиджак и небрежно бросила его На спинку стула. Затем осторожно, на цыпочках, прокралась по устланному коврами холлу. Лишь добравшись до двери собственной спальни, она услышала доносившиеся с другого конца коридора голоса. Приглушенные и зловещие. Первым она узнала голос Шона; язык ее отца слегка заплетался, очевидно, Шон перебрал своего любимого ирландского виски. Тьернан отвечал ему вполголоса. Говорил он медленно и с расстановкой. Словно гипнотизировал.

Кэссиди уже открыла дверь, собираясь уединиться в тиши своей комнаты, когда вдруг явственно расслышала свое имя. Это ее и доконало, ведь и более стойкие женщины, чем она, в подобных случаях поддавались соблазну подслушать, о чем идет речь.

Она осторожно прокралась по коридору. Мужчины находились в кабинете Шона, дверь которого была чуть приоткрыта. В кабинете царил полумрак, а запах ирландского виски проникал даже в коридор. До ушей Кэссиди донеслось тихое звяканье льда о стекло. Ну да, Тьернан предпочитал виски со льдом, машинально отметила про себя Кэссиди. Ее отец всегда пил неразбавленное виски.

— …не уверен, что она на это пойдет, — сказал он, слегка повысив голос. — Моя дочка ведь себе на уме, всегда такой была. В мать свою пошла, хотя в отличие от Алисы, редкостной стервы, у Кэссиди доброе сердце. С другой стороны, она может запросто оторвать яйца любому мужику, который на нее не так посмотрит. Характерец у нее еще тот, это вы учтите.