Кэссиди вспыхнула.

— Вообще-то я…

Но Шон уже поволок Мабри в сторону Парк-авеню, нетерпеливо размахивая руками.

— Позже поговорим! — крикнул он через плечо, а в следующую минуту пара скрылась за углом.

— Он ни капли не изменился — верно, мисс? — послышался знакомый голос.

Кэссиди обернулась и, узнав консьержа, улыбнулась.

— Да, Билл, ни на йоту. Как у него дела, не знаете? Мабри сказала, что он болен.

— Я этого не заметил, — пожал плечами Билл. — Характер у него по-прежнему несносный. Я очень рад, что вы вернулись, мисс. Может, хоть вам удастся его вразумить.

— Господи, и почему все считают, что мне по плечу невозможное? — криво усмехнулась Кэссиди. — Шону слово «осторожность» вообще незнакомо.

— Это верно, — со вздохом подтвердил Билл, сопровождая ее к лифту. — Только бы вы сами это не забывали. Давайте помогу вам чемодан нести.

— Чтобы отец от меня отрекся? — промолвила Кэссиди. — Мы ведь с ним убежденные демократы, Билл. Никому не дозволено нас обслуживать — разве что официантам.

Билл сокрушенно покачал головой.

— Вы уж будьте поосторожнее, мисс. Если вдруг понадобится моя помощь, вы всегда меня здесь найдете.

Кэссиди недоуменно спросила:

— С какой стати?..

Но дверцы лифта уже сомкнулись, а кабина плавно устремилась на двенадцатый этаж.

Лифты Кэссиди любила не больше, чем самолеты, однако ей вовсе не улыбалось восходить на двенадцатый этаж пешком, а Шон любил обитать под самой крышей. В этих апартаментах они с Мабри прожили уже десять лет, и, как ни странно, Кэссиди и впрямь чувствовала себя здесь как дома. Ее так и подмывало побыстрее скинуть туфли и пройтись по квартире босиком, утопая по щиколотку в коврах. Первым делом, воспользовавшись отсутствием отца, она задвинет подальше «Перье» или какую-либо иную минералку — основную пищу Мабри — и проглотит что-нибудь калорийное.

Поставив чемодан на пол прихожей, она избавилась от туфель и глубоко вздохнула, переводя дыхание. Затем осмотрелась по сторонам и повсюду увидела собственное отражение — Мабри, бывшая модель, покрыла зеркалами все стены прихожей. Кэссиди показала себе язык.

Шон пользовался любым поводом, чтобы упрекнуть дочь в неповоротливости и недостатке изящества. Его раздражало, что она намного выше его. Не нравилась Шону и пышная, напоминавшая песочные часы, фигура дочери, которую ничто не могло исправить — ни голодание, ни диеты, ни изнурительная гимнастика. Не радовало Шона и все остальное — светящиеся умом глаза Кэссиди, рыжие волосы и даже выбранная профессия. Одним словом, не обладала его дочь ни единым достоинством.

И при этом, как ни странно, Шон ее любил — в этом Кэссиди нисколько не сомневалась. И это была, пожалуй, единственная причина, заставлявшая ее мириться с отцовским характером и сносить его выходки.

Повесив пальто на спинку стула и взмахнув головой, отчего ее буйные рыжие кудряшки рассыпались по плечам, Кэссиди принялась расстегивать шелковую блузку. Она знала, что по меньшей мере час ее никто не потревожит, и собиралась насладиться каждой минутой блаженного одиночества.

Выбор продуктов в холодильнике оказался на удивление богатым. С «Перье» Мабри переключилась на «Клиали Канадиен». Кэссиди сграбастала бутылку персиковой шипучки и жареную цыплячью ногу, которую тут же принялась с аппетитом уплетать. Несмотря на то что с утра у нее маковой росинки во рту не было, ничто на свете не заставило бы ее утолить голод на вокзале.

Она не слышала ни звука. В квартире стояла гнетущая тишина. Развернувшись на сто восемьдесят градусов, Кэссиди даже не удосужилась вынуть цыплячью ножку, которая так и торчала у нее изо рта. Девушка застыла на месте.

Он заполнял собой весь дверной проем, однако при проникавшем снаружи сумрачном свете лица видно не было. Впрочем, вглядываться Кэссиди было ни к чему. Лишь один мужчина мог стоять и разглядывать ее с таким зловещим молчанием. Ричард Тьернан.

Родной отец отправил ее одну в квартиру, как жертвенного агнца.

Незнакомец шагнул в сумрак кухни, и Кэссиди лишь тогда догадалась вынуть изо рта куриную ножку. Нервно попятившись, она прикоснулась дрожащей рукой к горлу и вдруг с ужасом вспомнила, что стоит в расстегнутой блузке.

— Я не хотел напугать вас, — промолвил мужчина. Голос у него был густой и спокойный, однако в нем едва различимо звучала скрытая угроза.

Кэссиди отступила еще на шаг, интуитивно стараясь увеличить расстояние между ними, а заодно пытаясь вытереть сальные губы.

— Я вовсе не испугалась, — пролепетала она. По лицу незнакомца скользнуло подобие улыбки. Похоже, он был не из тех людей, кого легко рассмешить.

— Не бойтесь, я вас не трону, — сказал он, приближаясь к ней. Теперь, когда их разделяло не более двух шагов, даже сумрачный свет не мешал Кэссиди рассмотреть его. Увиденное не пришлось ей по душе.

Незнакомец был дьявольски привлекателен. Не красив, нет — лицо его было слишком уж суровым, нос немного великоват, а взгляд чересчур мрачен. Однако сила его внутреннего обаяния была столь велика, что легко пробивалась сквозь грубоватый облик, невольно пленяя Кэссиди.

Кэссиди считала себя довольно высокой, но рядом с этим мужчиной казалась маленькой. Он был худощав, жилист и строен, однако лицо выглядело неестественно бледным — тюремная бледность, невольно подумала Кэссиди, — а темные волосы были подстрижены совсем коротко. Темными были и глаза — дразнящие и загадочные, а на щеках темнела двухдневная щетина. Впрочем, от этого незнакомец лишь выигрывал; он относился к тому избранному меньшинству, которым легкая небритость была лишь к лицу.

Скользнув взглядом ниже, Кэссиди рассмотрела измятую рубашку, джинсы и носки — обуви на незнакомце не было. В огромной квартире он почему-то смотрелся как у себя дома.

Наткнувшись спиной на кухонный стол, Кэссиди перестала отступать. Она мучительно раздумывала, застегнуть блузку или лучше не привлекать его внимания.

— Я вовсе не боюсь, — промолвила она с напускным спокойствием. — Меня зовут Кэссиди Роурки. Я дочь Шона.

— Его фамилия О'Рурк.

Она пожала плечами.

— Он сам себя так назвал. Настоящее его имя — Джон Роурки, однако он изменил его, чтобы быть поближе к своим ирландским корням. По его словам, именно такую фамилию носили его предки.

— Это и в самом деле так?

— По-моему, нет. Однако Шона это ни капли не волнует — он всегда идет к поставленной цели напролом. А вы — Ричард Тьернан?

Мужчина остановился было в нескольких шагах от нее, однако даже в самой его неподвижности было нечто устрашающее.

— Виновен, — кивнул он.

При всем желании трудно было придумать более убийственный ответ. Кэссиди вдруг обуял безотчетный ужас. Охваченная паникой, она огляделась по сторонам, думая, не удариться ли в бегство, но Тьернан загораживал дверь. Тогда она решила сменить тактику.

— Неужели? — спросила она с натянутой улыбкой, лихорадочно застегивая пуговицы на блузке. (Тьернан, к ее разочарованию, даже не посмотрел на нее.) — А мне казалось, что вы, напротив, настаивали на собственной невиновности.

И вновь лишь тень улыбки скользнула по его губам.

— Это образный оборот, — произнес он. — Но я не знал, что вы знакомы с моим делом.

Кэссиди вновь пожала плечами, пытаясь придать себе безразличный вид.

— Вообще-то, в отличие от всех остальных я мало что о вас знаю, — призналась она. — Не люблю детективы, да и к поклонницам Стивена Кинга никогда себя не причисляла.

— Если вас пугает Стивен Кинг, то я бы посоветовал вам почаще смотреть, что делается вокруг нас, — произнес он. — На окружающую реальность.

— Мне проще от нее уходить, — сказала Кэссиди. — Во всяком случае — от той реальности, которую создает Шон. Жизнь не должна быть такой отвратительной.

— Но ведь порой и сбежать-то некуда.

С каждой минутой их беседа приобретала все более странный оттенок — двое совершенно незнакомых людей, стоя на кухне, разговаривали о смерти и убийстве.