Мы подходили к последним постройкам, как вдруг гул моторов заставил нас остановиться. Со стороны высоты появилось несколько бомбардировщиков с черными крестами. Где-то сбоку отозвались очередями пулеметы, а у леса застучала зенитка.

Самолеты сделали широкий круг и, зайдя с востока, словно голодные ястребы, начали падать вниз. Один, второй, третий…

Бомбы летели, завывая. Задрожала земля, лопались стекла в окнах, покрывались трещинами стены домов. Ужасающий гул, густой дым и свист летящих осколков.

Из-под крыльев с черными крестами летела смерть, а самолеты круто взмывали вверх, делали следующий заход, чтобы снова разрушать и убивать.

Жители скрывались в подвалах, канавах, некоторые бежали на огороды и в поля.

— Сволочи… Бомбят мирное население. В деревне пет никаких наших воинских частей, — ругался побледневший старший лейтенант Пономаренко.

— Гады… Это им не впервые, — цедил сквозь зубы старший сержант Коля Усиченко.

Я молчал. Мы лежали в какой-то яме, рядом со старой избой. Перед нами уже загорелся коровник. Одна из бомб упала недалеко от нас. Огонь охватил соломенную крышу. Внутри ревела корова.

Самолеты, сбросив часть смертоносного груза, набирали высоту, чтобы вновь возвратиться. Мы глазами искали какое-нибудь укрытие, как вдруг… Из избы выбежала женщина в клетчатой юбке и белой блузке. Ни на что не обращая внимания, она влетела в пылающий коровник.

— Сержанты, надо помочь! — коротко бросил старший лейтенант. Мы с Колей побежали. Я перерезал веревку, а Коля выгнал корову во двор. А там!.. Рядом с избой лежал наш офицер, своим телом прикрывая двоих маленьких ребятишек: мальчика и девочку. Над ними низко пронесся самолет и, выпустив пулеметную очередь, скрылся за деревьями.

Уже догорал коровник, с треском рухнула крыша. В деревне пылали постройки, слышались стопы и крики. В глубине леса умолкало эхо разрывов последних бомб, стук зенитки. Я стоял и смотрел во двор. Там худенькая, тонконогая девочка склонилась над лежащим офицером, а мальчик играл с шапкой, трогал маленькую красную звездочку.

Коля сильно схватил меня за плечо… Я шел, а ноги мои отказывались идти. К детям бежала перепуганная мать, чтобы расцеловать своих невредимых малюток и поблагодарить офицера за их спасение. Подбежала и… остановилась, как окаменевшая.

Молча мы сняли фуражки.

Много раз видел я на фронтовых дорогах, когда люди благодарили за спасение. Однако не всегда можно было сделать это. Сейчас был один из таких случаев.

«Многие тысячи советских воинов отдали свою жизнь за освобождение польского народа. Потери 1-го Белорусского фронта убитыми и ранеными на польской территории за август и первую половину сентября 1944 г. составили 166 808 человек, а потери 1-го Украинского фронта только за август — 122 578»[61].

Навсегда остался в Польше старший лейтенант Алеша Пономаренко. Лежит он в одной из двадцати шести братских могил на кладбище советских солдат, на северо-восточной окраине Бжозува.

А мы вместе с ним шли сюда от самых Кавказских гор.

Конец лета 1944 года застал нашу батарею на подступах к Карпатам. Помню, на рубеже июня — июля мы форсировали Днестр, а уже в конце августа наша пехота дошла до Сана — самой длинной реки польских Бещад.

И фронт опять остановился. Начались упорные позиционные бои, от которых, по правде говоря, мы в то время уже несколько отвыкли.

Тогда мы еще не знали, что войска 4-го Украинского фронта, в составе которого теперь находилась и наша дивизия, встретили здесь особенно ожесточенное сопротивление войск немецкой группы армий «Северная Украина». Как позже выяснилось, Гитлер придавал особое значение этому оперативному направлению, являвшемуся воротами в Чехословакию. Немецкое командование не считалось с потерями техники и тысяч солдат, которые своими трупами теперь устилали бещадскую землю. В Красной Армии же человек составлял наибольшую ценность, поэтому командование частей стремилось к достижению результатов в боях при минимальных потерях. К каждому новому сражению подготовка велась очень старательно. Поскольку ведение наступления в горах требовало специальной подготовки войск и особых методов управления ими, Ставка Верховного Главнокомандования 5 августа образовала новый, 4-й Украинский фронт, а в его состав вошли войска левого крыла 1-го Украинского фронта: 1-я гвардейская и 18-я армии, а также управления 8-й воздушной армии.

По распоряжению Ставки Верховного Главнокомандования с 15 августа войска 4-го Украинского фронта перешли к обороне, чтобы, после того как будут подтянуты силы и проведена подготовка, возобновить наступательные действия в направлении Карпатских гор.

А между тем мы уже вели бои на участке юго-восточного района польской земли. За нами остались полностью освобожденные от фашистских войск районы советской Западной Украины.

Но не только! Работники партийно-политического аппарата работали оперативно, и благодаря этому мы неплохо ориентировались в действиях наших войск на других участках фронтов. А поэтому мы уже знали, что 18 июля несколько армий 1-го Белорусского фронта прорвали немецкую оборону западнее Ковеля, форсировали Западный Буг и вступили на территорию Польши, а уже через пять дней боев освободили Люблин. В этих боях участвовали также артиллеристы 1-й Польской армии. Сражаясь в составе советской 69-й армии, они внесли свой вклад в освобождение польской земли от оккупантов: свыше 26 000 снарядов выпустили из 260 орудий и минометов на позиции гитлеровских войск. 20 июля 7000 польских солдат-артиллеристов первыми перешли вместе с советскими войсками реку Западный Буг. Спустя два дня остальные соединения 1-й армии Войска Польского, уже как второй эшелон 1-го Белорусского фронта, также вступили на родную землю. 100-тысячная армия, хорошо оснащенная, обученная и сплоченная, боевой путь которой на советской земле начался от белорусского местечка Ленино, наконец дошла до своих родных мест. И произошло это благодаря помощи братского советского народа и великой Коммунистической партии Советского Союза. 25 июля советская 2-я танковая армия достигла Вислы в районе Демблина и, передав через два дня подошедшей сюда 1-й армии Войска Польского свой участок, повернула на северо-запад в направлении Варшавы.

Трудным было лето 1944 года.

Уже по всей ширине фронта на территории Польши сражались воины Красной Армии, чтобы освободить измученный братский народ.

«Польский народ, преданный своими профашистскими правителями, — читали мы в те дни на страницах газет «Правда» и «Красная звезда», — пять лет жил под ярмом гитлеровских оккупантов. Немцы бесчеловечно терзали живое тело Польши. Они превратили ее деревни в пепелище, а города в руины, залили ее потоками крови. Теперь пробил час возмездия».

До конца августа почти четвертая часть территории Польши, на которой проживало в то время свыше пяти миллионов человек, была уже свободной. Мы, советские воины, имели теперь возможность наглядно убедиться, чем была эта пятилетняя гитлеровская оккупация для польского народа. Страшный террор и многочисленные концентрационные лагеря, массовое уничтожение людей, грабеж и нищета — вот чем столько лет жила эта жестоко истерзанная страна — моя родина.

Но мы видели только часть этого чудовищного зла. Мы не знали еще тогда, что около шести миллионов польских граждан было уже истреблено, а сотни тысяч вывезено на каторжные работы в гитлеровскую Германию. Тогда мы не знали еще и о том, что уцелевшим от пули или газа людям фашисты уготовили незавидную судьбу.

«Мы добьемся того, чтобы стерлось навеки самое понятие Польша. Никогда уже не возродится Речь Посполитая или какое-либо иное польское государство», — так цинично уверял гитлеровский наместник в Польше военный преступник Ганс Франк. Но он не только говорил, а и осуществлял это на деле. О том, какие размеры получил немецкий террор в оккупированной Польше уже в начале 1940 года, дают представление слова того же Франка, сказанные 6 февраля 1940 года по поводу сообщения, что Нейрат (наместник Гитлера в Чехословакии) приказал развесить в Праге объявления о казни семи чешских студентов: «Польских лесов не хватило бы на бумагу для объявлений, если бы я отдал приказ оповестить о казни каждых семи поляков».