Уже рассветало, когда наши расчеты подняла команда «Орудия к бою!». Искать удобные позиции было уже некогда. Наверное, пехота настойчиво просила поддержать ее огнем. Тракторы отъехали назад, расположились среди развалин.

Бой продолжался. Мы с Ваней Гришиным и Грицко Панасюком подносили снаряды. По-видимому, гитлеровцы перешли в контратаку.

Туман медленно рассеивался. Показалось яркое торжествующее солнце. Его лучи — предвестники теплого дня — ласково скользили по нашим спинам.

Это был один из многих теплых дней в краю; который славится прекрасной погодой. Однако солнечные дни не радовали нас, поскольку в то время превосходство авиации противника в воздухе было еще довольно ощутимым.

В растворяющемся от золотистых лучей солнца тумане грохотали наши орудия. Мы работали не покладая рук. Из стволов летели смертоносные снаряды, чтобы проложить дорогу нашей наступающей пехоте и обеспечить нам отход на более удобные, замаскированные позиций.

Орудийная прислуга — вся в поту, как после жаркой бани. От снарядов немеют руки.

— Огонь, ребята! Огонь!.. Скорее!

Командир нашего расчета, повторяя команды офицера-корректировщика, то и дело поглядывал на небо. Не увидев ничего на голубом небосводе, сержант Сорокин улыбался нам.

Каждую минуту задирал голову вверх и младший лейтенант Шавтанадзе.

Мы с Ваней Гришиным тащили от прицепа очередной ящик со снарядами, когда раздался зычный голос Шавтанадзе:

— Воздух!.. Маскировать орудия!..

Ветки были заранее приготовлены. Мы быстро накрыли ими пушку.

— В укрытие! — звучали резкие команды командиров расчетов.

Орудийная прислуга быстро спряталась. Мы с парторгом Наумовым и наводчиком Колей Усиченко залегли поблизости в глубокой воронке. Прижались к ее краям, на которых тускло поблескивали осколки. Это были следы проходившего здесь недавно боя…

Воздух дрожал от грохота. Я напряженно смотрел на ясное небо и блестевшие на солнце силуэты вражеских самолетов. Они летели довольно низко, и черные кресты на их крыльях были отчетливо видны.

Самолеты пролетели мимо. Я чувствовал, как медленно разжимаются крепко стиснутые пальцы рук. «Повезло!» — подумал я.

— Пролетели! Не увидели орудий! — раздавались радостные возгласы.

Но наша радость оказалась преждевременной. Развернувшись, самолеты снова появились над нами. Это были бомбардировщики «Юнкерс-87» с воющими бомбами. В действительности этот пронзительный звук издавали во время пикирования подвешенные под крыльями устройства.

Для нас это не было открытием. Мы уже не первый раз слышали этот вой, рассчитанный на психологический эффект. «Юнкерсы» подлетали все ближе и вдруг начали падать вниз. И только у самой земли они резко взмывали вверх. Послышался вой падающих бомб. Вот взорвалась первая из них, вторая… В воздухе застонало, загрохотало. Я почувствовал, как земля заходила у меня под ногами. От рева самолетов и свиста бомб до боли резало в ушах. Казалось, что бомбы летят прямо на меня, что через минуту произойдет ужасное… Мои мысли и движения парализовал страх. Потными дрожащими руками я все крепче обнимал влажную землю, ища в ней спасение.

— Нащупали!.. Пропадут орудия!.. — хрипло заметил парторг Наумов.

Новый взрыв бомбы осыпал нас землей.

— Следующая наверняка накроет нас, — услышал я голос Коли.

— Не каркай! — обрезал наводчика Наумов.

Я молчал, чувствуя, как соленый пот лезет в рот, стекает но лбу и щекам. Заткнул уши руками — никакого эффекта: я все равно слышал каждый взрыв.

И вдруг наступила необычная тишина. Я поднял голову. Сверху еще доносился гул моторов, а на земле раздавались стоны. Я удивленно осмотрелся. Значит, жив! Последний из «юнкерсов» свечой поднимался вверх.

— К орудиям!.. — Хриплый голос командира батареи поднял нас на ноги. С грохотом подъезжали тракторы.

— Орудия, отбой! — прозвучала команда. Обычно она означала преследование отступающего врага. Однако в то время команда «Отбой», к сожалению, не радовала нас, а от каждой минуты промедления зависела судьба батареи, жизнь или смерть каждого из нас.

Так было и на этот раз.

— Скорей, прицепляй орудие! — подгонял нас командир расчета. Однако пронзительный вой самолетов снова разрезал воздух. Взрывы бомб опять подняли вверх фонтаны земли. Со стоном и свистом летели горячие осколки. Я почувствовал, как взрывная волна бросила меня на землю. Удушливый смрад закупорил легкие. Искры посыпались из глаз…

На спину обрушились комья сухой земли.

— Прицепляй орудие!.. Скорее! — будто бы сквозь вату в ушах донеслась до меня команда. Я инстинктивно вскочил, чувствуя, как ноги подкашиваются, становятся какими-то вялыми, ватными…

Скрежеща, подъезжали тягачи.

Как прицепляли орудия? Как спасали их во время бомбежки, от которой дрожала земля и лопались барабанные перепонки в ушах? На эти вопросы я не могу ответить, хотя и пережил все это сам. Бывают минуты, которые кажутся вечностью. В эти минуты, когда решаются судьбы людей, если испугаешься смерти — победит враг и ты погибнешь, если не испугаешься — будешь жить и победишь врага. Наш командир лейтенант Сапёрский был особенно строг по отношению к тем, кто чересчур боялся каждой пули, каждой бомбы. Сколько раз впоследствии я имел возможность убедиться, что эта строгость командира, продиктованная заботой о нашей жизни, о существовании батареи, была необходимой и обоснованной. Так было и на этот раз.

Как мы прицепили орудия к тягачам, когда на батарею пикировали вражеские самолеты? Точно не помню. Во всяком случае, это продолжалось недолго. Действия артиллеристов измеряются секундами. Мы работали как один слаженный механизм. Когда рядом разрывалась бомба, никто не думал о том, что его ждет. Каждый понимал, что это грозит гибелью для нашей батареи, для всех, кто остался жив. Среди дымящихся воронок, по пропитанной порохом земле, мимо развалин станицы ехали наши тракторы. Мы покидали позиции, оставаясь на которых наша батарея была бы обречена на верную гибель. В боевые порядки «юнкерсов» вклинились два краснозвездных истребителя. Это была долгожданная помощь…

Спустя некоторое время снова обрушились на врага снаряды из спасенных нами трех орудий. Первый расчет остался на старых позициях… Одна из бомб разорвалась как раз между станинами этой пушки. Там остался и один из артиллеристов нашего расчета — подносчик снарядов Ваня Гришин.

Над братской могилой с тех пор шумит ветер. Я уже забыл фамилии многих артиллеристов первого расчета. Помню только, что командиром был сержант Григорий Павленко, родом из-под Сталинграда. Он тоже погиб от осколка бомбы… В памяти не сохранилось названия той разрушенной станицы, так же как и многих других, которые мы вынуждены были тогда оставлять, отступая с боями. Таяли наши ряды, и вырастали новые холмики могил среди кубанских степей, ставропольских полей и в сожженных станицах.

Огромный солнечный диск медленно опускался за далекий западный горизонт. Вечер бросал на землю фиолетовые тени.

Командир батареи приказал остановиться. Впереди забитая войсками дорога. Она взбегала на высоту и исчезала где-то в долине, среди степей. По бокам топь — вязкие болота, которые блестели в лучах заходящего солнца.

Недалеко за высотой шел бой. Мы ждали дальнейших приказов. Наши тракторы стояли с невыключенными моторами.

Сидя на прицепе, я наблюдал за высотой, на которой рвались снаряды врага, и видел, как поднимались вверх фонтаны земли.

Мы ждали. Когда же наконец раздастся команда «Вперед»?! Я чувствовал, что начинаю нервничать. Посмотрел на лица товарищей и понял, что им тоже надоело ждать.

За высотой шел бой. Фашисты атаковали наших. Дорога по-прежнему непрерывно обстреливалась. По обочинам дороги, словно живая движущаяся изгородь, шли две сомкнутые шеренги. На подходе к высоте и на самой возвышенности они редели после каждого взрыва. Это наша пехота. Бесконечная человеческая лента медленно взбиралась на высоту, которую вспахивали снаряды вражеской артиллерии.