Немецкая действительность, как она разворачивалась перед моими глазами с 1970 по 1975 год, стала прекрасным подтверждением моих опасений. Внешнеэкономическое согласование, нашедшее свое выражение в неоднократном освобождении валютного курса по отношению к доллару с 1969 по 1973 год, и первый нефтяной кризис, начавшийся осенью 1973 года, внесли дополнительную турбулентность при стабильности цен и конъюнктуры.
Социал-либеральное правительство не справлялось, кажется, не только с консолидацией бюджетов. Несмотря на созданную Карлом Шиллером акцию «Согласованные действия» (институционализованный «круглый стол» с работодателями и профсоюзами), оно, очевидно, не владело ситуацией сторон в тарифном соглашении: зимой 1974 г. профсоюзу государственных услуг, транспорта и перевозок удалось добиться, несмотря на начинающийся экономический спад, заключения скандального тарифного соглашения для государственных услуг в 10 %, которое своим сигнальным эффектом дало толчок для уже 6 %-ного уровня инфляции и обнаружило дополнительные дыры в бюджете. В 1973 и 1974 годах Федеральный банк резкими повышениями процентных ставок попытался побороть инфляцию, что сдержало дальнейшую конъюнктуру.
В федеральных землях началась серия сенсационных поражений СДПГ на выборах. Авторитет федерального канцлера Брандта понизился. Из-за скандала с Гийомом в мае 1974 г. он ушел в отставку. Его преемником стал Гельмут Шмидт.
Осенью 1973-го я стал секретарем в плановом отделе постоянной комиссии СДПГ при фонде Фридриха-Эбберта. Эта комиссия под названием «Ориентировочные рамки ’85» должна была разработать долгосрочную программу для СДПГ. Для такого молодого человека, каким был я, стало очень увлекательно наблюдать в течение полутора лет за дискуссиями между членами комиссии, а также за тем, как конструктивные утопии боролись со все более мрачнеющей действительностью. Я впервые близко видел в действии политиков, многих высоких должностных лиц, а также молодых, подающих надежды партийцев в действии. Я видел, какое влияние оказывали идеология и интересы. Я видел, как достигались компромиссы.
И как бы высоко я ни ценил участников и ни восхищался ими, но этот длившийся полтора года процесс только укрепил мои консервативные экономические и финансово-политические убеждения. Этому креативному хаосу необходимо было придать совершенно узкие рамки в плане формирования политики фискального и экономического порядка! К моей радости, наконец удалось включить в текст программы совершенно разумные экономические и финансово-политические ключевые идеи. Эта задача облегчилась благодаря тому, что нефтяной кризис становился все драматичнее, а экономический спад все более резким. Тогда я понял: «Тот, кто пишет, тот останется». Первоначальные проекты текстов к экономической части программы, по меньшей мере в первом проекте, выходили из-под моей руки. Очень трудно, и почти невозможно, превратить последовательный текст в его противоположность простым переформулированием.
Непосредственно после завершения проекта программы в начале 1975 года я перешел в федеральное министерство финансов, где сначала работал в главном отделе по налоговой политике, потом в отделе «Финансовые вопросы промышленной экономики». В начале 1975 года вступила в силу большая реформа подоходного налога со значительным уменьшением нетто. Она стала необходимой в связи с налоговой структурой, но при повышении чистого дохода она одновременно принесла чрезвычайно желанный кейнсианский сдвиг. Уже летом 1975 г. экономика снова начала расти и вскоре прошла самую низкую точку кривой развития. Однако безработица с 1973 года выросла почти в четыре раза и достигла в 1975 г.6 более миллиона безработных. В то время это считалось невероятно высоким показателем.
Убытки от преодоленного спада для государственного бюджета были существенными. Пришлось поплатиться за то, что перед началом экономического спада вовремя не начали консолидацию. Новые задолженности государственного бюджета составляли в 1975 г. 64 млрд ДМ, или 6,2 % валового национального продукта. Хорошие годы послевоенного времени прошли. Только мы этого еще не знали. С той поры вплоть до сегодняшнего дня нас будет сопровождать постоянное увеличение коэффициента задолженности. В 1975 г. оно имело с сегодняшней позиции невероятно низкий уровень 24,8 % ВВП (сегодня 81 %).
С 1976 по 1978 год начался новый экономический подъем. Он прекратился из-за последствий нефтяного кризиса. Спад возник в 1979 году с революции в Иране и свержения шаха. Новое повышение уровня инфляции заставило Бундесбанк с 1979 по 1982 г. вновь проводить очень жесткую денежную политику.
В 1975/76 годах я работал в главном отделе федерального министерства финансов на самых разных финансовых участках, как мелкий референт-помощник без права принятия решений, но при этом я получил представление о масштабах топтания на месте, привычках и резервах в государственном аппарате и различных категориях государственных услуг7.
Страны с профицитом как козлы отпущения: «теория локомотива»
В 1977 г. меня направили на 6 месяцев в Международный валютный фонд в Вашингтон8. Большей частью там я проводил время в Европейском департаменте в отделе Северной Европы и интенсивно занимался довольно новыми в практике эмиссионных банков «промежуточными денежными задачами»9. Такие промежуточные задачи в области денежной политики (как, примерно, денежная масса в определенном разграничении) считались в то время еще новыми и спорными, но находили все большее применение в практике некоторых эмиссионных банков.
Концепция Милтона Фридмана о том, что эмиссионный банк должен концентрироваться на ограничении и краткосрочной стабилизации роста денежной массы, что это его лучший вклад в стабильность цен и устойчивый рост экономики, через полтора десятилетия дошла до эмиссионных банков и МВФ и активно обсуждалась там.
Неудачи валютной и экономической политики последних 10 лет были также очевидны: созданная на конференции в 1944 году в Бреттон-Вудсе международная валютная система с твердыми курсами валют рушилась, утраты покупательной способности крупных валют драматически выросли, как и государственные долги. Этим подогревались инфляционные ожидания, повышение заработной платы рабочих и служащих было недопустимо высоким.
Освобождением валютных курсов федеральный банк использовал полученную дополнительно степень свободы в денежной политике и существенно снизил инфляцию и инфляционные ожидания с помощью жесткой политики в области процентных ставок и сокращением денежной массы. В 1977 г. повышение потребительских цен в Германии составило 3,7 % по сравнению с 6,5 % в США, 9,4 % во Франции, 15,8 % в Англии и 18,5 % в Италии (статистика МВФ).
Но одновременно ФРГ и Япония имели высокие и растущие профициты затратно-доходных балансов, в то время как их экономический рост скорее был замедленным. США, Англия, Франция и Италия и многие другие индустриально развитые страны, наоборот, испытывали дефицит затратно-доходных балансов, которые имели тенденцию к еще большему увеличению в связи с политикой стимулирования спроса.
Тогда возникла так называемая «теория локомотива»: согласно мнению, преобладавшему в МВФ и прежде всего в странах, имеющих профициты доходно-расходных балансов, Германия и Япония имели слишком высокую склонность к экономии и проводили слишком осторожную макроэкономическую политику. Им следовало сильнее стимулировать их внутренний спрос, и тогда они подобно «локомотивам» взяли бы на буксир страны, испытывающие дефицит затратно-доходных балансов, и таким образом дали бы толчок развитию конъюнктуры. Такой пример мышления приводится и сегодня еще там, где возлагаются надежды на «координированную» экономическую и финансовую политику. В конечном счете, она лежит в основе французских представлений об «экономическом правительстве» для стран евро. Но об этом пойдет речь в другом месте.
