Бреттон-Вудская система рухнула из-за того, что участники не играли по тем правилам, которых требовала система. Кто захочет, тот сможет увидеть параллели с современными проблемами Европейского валютного союза.
И в этом месте снова заметим о роли доверия в денежной политике: ценность денег состояла во все времена в том, что их просто было мало. Если их было достаточно мало, то предложение товаров и услуг в соотношении к деньгам было достаточным, и цена денег оставалась стабильной. Если их было слишком мало, то это могло отрицательно сказаться на экономическом цикле и вызвать проблемы сбыта, если цены падали недостаточно быстро.
Денежные монеты вдобавок к доверию в ценность денег вселяли веру в качество государственной печати: чеканка – со времен кайзера Августа часто с изображением государя – гарантировала, что в монете содержалось определенное количество золота или серебра. Чеканка создавала доверие и облегчала экономические связи.
Во все времена – в особенности, когда нужно было финансировать войны, – правители страны часто поддавались искушению снизить содержание драгоценного металла в их монетах и таким образом как бы «удлинить» наличие денег. Как только население это заметило, то добрые старые монеты были изъяты из обращения и переплавлены, и оплата производилась только «плохими» новыми монетами (закон Грешема).
Со времени изобретения бумажных денег государство в дополнение к ухудшению содержания металла охотно прибегало к печатному станку. Так возникали крупные инфляции. Чтобы этого не допустить, возникали стремления ограничить эмиссионные банковские кредиты для государства и обеспечить независимость Центрального банка.
Функционирование бумажных денег зависит от того, что цены не повышаются чрезмерно, и субъекты экономической деятельности имеют доверие, что так и останется. Впредь любые активы, которые эмиссионный банк предоставляет субъекту экономической деятельности на счету Центрального банка, являются в принципе возникновением денег. Создание слишком большого количества дополнительных денег не обязательно способствует инфляции. Возможно, сначала оно снижает проценты или стимулирует экономический цикл. Причинные связи поглощены и даже для участников не всегда полностью понятны. Это облегчает не только заблуждение, но и злоупотребление. Поэтому не случайно спор в Европейском валютном союзе разгорелся особенно по вопросу, имеет ли право Европейский центральный банк покупать государственные долги. Но об этом несколько позже.
Стимул для единой валюты
Созданное в 1958 г. согласно Римскому договору Европейское экономическое сообщество (ЕЭС) имело предоставленные Бреттон-Вудской валютной системой твердые валютные курсы как само собой разумеющиеся предпосылки его функционирования. Таким образом, собственная валютная история ЕЭС началась только после провала этой валютной системы3: в системе твердого курса различные валюты не представляли никакой проблемы ни для таможенного союза, ни для Общего аграрного рынка. Определяющая для Общего аграрного рынка идея единых цен производителя, напротив, была совершенно не совместима со скользящими валютными курсами и через необходимые компенсации и дотации (так называемая компенсация убытков от ревальвации валюты для немецкого сельского хозяйства) вела к новым нарушениям контроля на внутриевропейских границах.
Италия и Франция особенно настаивали на европейском союзе с обменным курсом валют. Немцы сопротивлялись, потому что не хотели отказываться от только что полученной свободы на собственную, ориентированную на стабильность денежную политику. Докладом Вернера 1970 г. тогдашнее ЕЭС предприняло первую попытку систематически формулировать свою собственную валютную политику. Доклад заострял внимание на необходимой параллельности между политическими, политико-экономическими и валютно-экономическими успехами 4 и ясно подчеркнул внутреннюю связь между валютным и политическим союзами, а также необходимый сопутствующий отказ от суверенности в пользу сообщества:
«Эта передача полномочий является процессом решающего политического значения, предполагающего прогрессивное развитие политического сотрудничества. Экономический и валютный союз представляются, таким образом, чем-то вроде фермента для развития политического союза, без которого он не сможет существовать длительное время»5.
С позиции 2012 г. эта более чем сорокалетняя официозная точка зрения тогдашнего ЕЭС представляется пророческой. Однако в то время ЕЭС еще далеко не созрело до политического союза, как сегодня ЕС. В то время в первую очередь осуществлялась так называемая «валютная змея», система твердых, но колеблющихся валютных курсов с взаимным обязательством интервенции. Но и эта система не была стабильной, так как Англия, Франция и Италия не хотели исполнять вытекающую из различных уровней инфляции необходимость своевременного и постоянного регулирования валютного курса в сторону равновесия. В начале 1974 г. эти страны вышли из системы «валютной змеи», и осталась лишь «небольшая змея» с Федеративной Республикой Германией, странами Бенилюкса и Данией.
В 1978–1979 годах созданная по инициативе тогдашнего президента Франции Жискара д’Эстена и канцлера ФРГ Гельмута Шмидта Европейская валютная система (ЕВС) явилась попыткой нового начала6. Обе стороны связывали с этим различные представления и надежды. Французы хотели косвенным образом сильнее связать Федеративную Республику Германию интервенционными обязательствами для более слабых валют тем, что все страны обязывались сохранять стабильным свой курс к валюте – корзине ЭКЮ, расчетной единице7, путем интервенций на валютном рынке. Бундесбанк увидел в этом одностороннее обязательство стран с сильной валютой поддерживать систему, при необходимости также за счет политики стабилизации в этих странах, и ориентировал свою денежную политику в первую очередь и дальше на цели борьбы с инфляцией в Федеративной Республике8. Повторная девальвация франка заставила наконец французское правительство вновь скорректировать французскую денежную политику: с 1983 г. д-марка стала де-факто резервной валютой ЕВС. Все остальные страны-участницы попытались так регулировать обеспечение деньгами, чтобы обменный курс к д-марке оставался стабильным.
Это оказывало благотворное консолидирующее давление. В то время началась длившаяся до начала валютного союза конвергенция уровней инфляции и – с отставанием по времени – процентных ставок в Европе. Выполнения критериев конвергенции до начала валютного союза 9 – основной предпосылки для участия в валютном союзе – удалось добиться в основном ориентированием денежной политики всех участников на резервную валюту – д-марку.
Таким образом, и валютная политика всех участвующих в ЕВС стран оказалась в роли подопечной по отношению к д-марке и к политике немецкого Бундесбанка – трудно переносимое на длительный период состояние, которое было особенно тяжким для французского самосознания.
Жак Делор, будучи министром финансов в 1983 году, добился изменения курса во французской валютной политике и в качестве президента Европейской комиссии с 1984 г. стал инициатором Европейского валютного союза. Экспертная группа под его председательством представила в апреле 1989 г. так называемый доклад Делора10.Этот доклад по содержанию был продолжением доклада Вернера, но сильнее воздерживался от высказывания относительно необходимости политического союза. Однако он четко разработал необходимость более широкой экономической и валютно-политической кооперации, подчеркнул необходимую конвергенцию в процентных ставках, уровнях инфляции, валютных обменных курсах и государственных финансах и, что особенно важно, составил проект устава для независимого европейского эмиссионного банка по немецкому образцу.
Но собственно, неожиданным был не сам доклад. Существовало уже много путеводных докладов, которые исчезли в небытие. Неожиданным было решение глав государств и правительств на самом деле реализовать экономический и валютный союз и запустить начало первой ступени 1 июня 1989 года. В Федеративной Республике политическая волна однозначно исходила от федерального канцлера и министра иностранных дел. Ответственный за валютную политику, вступивший в должность в апреле 1989 г. федеральный министр финансов Тео Вайгель вначале был настроен скептически и нерешительно, а сдержанность Бундесбанка была еще более категоричной.
