— Однако, Виктор Сергеевич, — заметил капитан, — для сугубо штатского человека вы неплохо владеете специальным оружием.

— Господин Еремин — агент государственной тайной полиции, — Веристов завязал узел на самодельной повязке, похожей на чалму. — Надеюсь, это исчерпывающий ответ на многие вопросы, которые вы бы хотели ему задать.

"Что это?" — подумал Виктор. "Благодарность за спасение жизни? Или попытка завербовать? Вряд ли этот молодой и перспективный столь наивен, что полностью мне поверит. Это ведь и немецкая разведка могла инсценировку устроить. Или он так и думает? И затеял со мной игру? Что за более крупная задача? Веристов о ней для отмазки сказал? Или интрига намного глубже, чем я ее себе представляю?"

— Что я слышу! — воскликнул капитан. — Загадочный Снарк оказался Бужумом, как говорил старина Льюис? А мы ведь тоже здесь благодаря Еремину. Вы, Виктор Сергеевич, подали мне идею насчет радиоустановки. Не долее, как к вечеру меня осенило насчет реквизита танцовщицы Суон, который никто не может видеть, и который постоянно таскают на извозчиках из гостиницы и обратно. В покоях мадемуазель мы обнаружили передатчик, устройство для пробивания дырок в бумажной ленте для ускоренной передачи, которое она прятала в пианино, и шифровальную книгу. Вещи были почти собраны. Мы сразу бросились сюда. Я понял, что Айзенкопф собирается обсуждать на вашей квартире не прокатку шестерен.

— Ну что ж, теперь пианистка в наших руках. Можно вести радиоигру.

— Увы, господа! Не хотел говорить при Айзенкопфе. К сожалению, актриса при аресте отравилась синильной кислотой. Не уследили.

"…Наверное, вы правы. Мне повезло. Скоро все кончится, и наступит покой. Покой, которого я так долго ждала…"

И тут Виктор вспомнил.

Он вспомнил, что это была за песня — та, странная, что Анни исполняла в "Русском Версале" в тот самый вечер, когда он, ничего не подозревая, сидел за одним столиком с Добруйским и Брусникиным.

Это был слоуфокс "Первый знак" из довоенного фильма "Шпион в маске". Из фильма тридцать третьего года.

Виктор смотрел этот фильм. В конце инженер Ежи смертельно ранит шпиона, лицо которого скрыто противогазом, срывает с него маску и видит под ней лицо актрисы Риты Хольм, с которой он был близок, и которая исполняла эту песню в варьете.

"Скоро все кончится, и наступит покой. Покой, которого я так долго ждала…"

— Плохо, — произнес Виктор.

— Плохо, капитан, — повторил он. — Я рассчитывал на ее перевербовку после ареста барона. Новый агент, которого немцы наверняка забросят, скорее всего, вышел бы на нее.

— Увы, — Брусникин печально развел руками.

— В вещах попадалось что‑то странное… необычное?

— Да. Мы раскрыли секрет молниеносного переодевания. Наряды мадемуазель были на лентах — на одну пришита полоса шерсти, на другую — репьи, закрепленные какой‑то особой смолой. Стоит чуть прижать полоски — и они соединятся, будто склеенные.

— Застежка — липучка.

— Да, мы тоже так назвали.

— А из чего сделаны крючки… репьи?

— Обычный репейник. Только неизвестно чем обработан. Впрочем это все на один — два номера, прислуга все время перешивала на запасные. Осыпаются.

Попаданец не стал бы лепить горбатого, подумал Виктор, придумал бы нейлон и ультрафиолет. Они ж на мелочи не размениваются, эти попаданцы, им надо осчастливить человечество, или хотя бы нагнуть полмира. Значит, у немцев попаданца не было… Да нет, же, это ничего не значит, сказал себе Виктор. Попаданец может ни бум — бум в технике и химии. Немцы ищут человека из будущего, они верят в невозможное, значит причины были. Оттого агентура и бросилась, как преступники, вошедшие в азарт при виде легкого, неслыханного куша. Анни наблюдает, как ее подельщики убивают людей, и играет в дамский роман на фоне трупов, играет самозабвенно, уходя в роль всем телом и душой. Флукос создает образ демонического злодея в маске, Ярчик — Айзенкопф — благородного рыцаря, что возвращает пленнику его шпагу. Как там, у Стругацких — "Отягощенные злом"? Черта с два, это окрыленные злом. Веристов рассчитал точно — пустил слух именно в тот день, когда они были готовы слететь с катушек. И Айзенкопф не стал готовить ситуацию, а бросился напропалую втирать со Швейцарией…

— Николай Семенович! Вы живы? Да как же это… Разве можно?.. А ну как убили бы… весь розыскной пункт же без начала… черт…

Из коридора, споткнувшись о ближнее тело в темно — синей поддевке, валявшееся ничком, пробирался Дионисий, в расстегнутом мундире, пряча в кобуру угрожающего вида "Кольт — Браунинг". Следом за ним в дверях возникло некое подобие омоновцев — трое в черной фоме, в здоровенных солдатских ботинках, черных стальных шлемах Адриана и обшитых тканью бронежилетах из прессованной проволоки. Двое из них были с уже знакомыми Виктору подобиями "Стена", третий держал в руках нечто более внушительное, с деревянным прикладом. Девайс напоминал "Томми — ган", но отличался огромным, как у "Льюиса", диском магазина и торчащими книзу пулеметными сошками.

"Вот и верь в советские фильмы про жандармов…"

— Дионисий Павлович, приведите форму в порядок и доложите обстановку, — поморщившись, отрезал Веристов.

Дионисий застегнул пуговицы и вытянулся в струнку.

— Докладываю. Наш человек доложил о стрельбе из аптеки по телефону. В оружейной мне доложили о том, что вами взят по оперативной надобности малый пулеметный пистолет системы Прилуцкого. Прибыл на место со штурмовым полувзводом.

— Полувзвод отправьте в казармы. Вышлите мой автомобиль и с ним человека три из лучших стрелков, поставьте рядом с домом в переулке. Организуйте наблюдение за толпой и домом силами агентуры из близлежащих домов. Когда народ разойдется, подошлете агента в штатском для дальнейших указаний. Вопросы есть?

— Никак нет — с!

— Исполняйте.

От виселицы, похоже, отвертелся, подумал Виктор. Пока отвертелся. Непонятно, почему начальник гостапо сдал всю добычу конкурентному ведомству. Впрочем, в шкуре гостаповца немецкие шпионы донимать точно не будут. Как там у Кэрролла — Снарк оказался Буджумом? Хоть горшком, лишь бы не в печь.

Дальше размышлять не хотелось. Не хотелось задавать вопросы капитану и узнавать подробности, не хотелось строить из себя суперагента. К горлу накатывал комок, вызывая тошноту — не из‑за крови и трупов, нет. В ушах, как сигнал поломанной материнки, стоял тонкий комариный звон; он понял, что их заложило, как после самолета.

На автомате Виктор почувствовал, что надо прийти в себя, а для этого чем‑то себя занять. Он нагнулся и поднял залетевший под кровать браунинг, еще хранивший тепло выстрела, достал обойму и начал по одному снаряжать возвращенными патронами. Кто знает, может тут через секунду опять понадобится. Потом надо будет почистить.