В итальянском музее Вот памятник античности. Прекрасно. Должно быть, римлянин стоял со мною рядом. Глядел я долго на него. И не напрасно. Я каменел. Он оживал под взглядом. Я каменел, он оживал под взглядом. Так что же будет? Дальше, дальше, дальше! Но я решил — давно конец балладам. Не надо мне потусторонней фальши. Не оживив античного мужчину, В конце концов я отвернулся, братцы. Я выкинул из жизни чертовщину. Да и в стихах не хочется мараться. Слово
Чтоб от горя и заочно, И впрямую и побочно Не осталось ничего, Надо точно, очень точно Словом выявить его. Только слово в мире прочно. Прочее — житейский вздор. Горе, названное точно. Как сорняк летит в костер! Любовь и дисциплина Средь споров мировых и схваток Себя вдруг спросишь: — Назови, На чем стоит миропорядок? На дисциплине? На любви? Но здесь от страха гнутся спины И я кнуту не прекословь! Где мощный мускул дисциплины. Там изгоняется любовь. Сойдись, любовь и дисциплина, Создай порядок и покой! Где золотая середина? Нет середины никакой! Меж дисциплиной и любовью Который год, который век, Порой отхаркиваясь кровью. Метаться будет человек? И лишь пророки-исполины Напоминают вновь и вновь. Что жизнь без всякой дисциплины Дисциплинирует любовь. Да, государство с государством… Да, государство с государством Хитрит, не ведая помех. И здесь коварство бьют коварством, У них один закон на всех. Но грех чудовищный и низкий На дружбе строить свой улов. Ведь близкий потому и близкий. Что защищаться не готов. Россия пьющая Любовь, разлука, ностальгия — Ряды обиженных мужчин Повсюду пьют. Но лишь в России Своя особенность причин. История — сплошное блядство: Борьба злодея с дураком. Зато и равенство и братство У нас за пиршеским столом. Свобода! Как не расстараться. Как не подняться на волне! — До дна! До дна! Свобода, братцы! Вдруг бац! И сами все на дне. Спасайся от хандры и сплина, С парами алкоголя — ввысь! У нас такая дисциплина: Нам, не допив, не разойтись. Все пьют и даже бьют посуду Недорогого образца. И только мы всегда, повсюду Все допиваем до конца. Не то чтобы от страсти пылкой Горазды выпить тут как тут, Томит сомненье над бутылкой: Грядет запрет? Или сопрут? И кто осудит нашу склонность? У нас национальный стиль! Достигнутая завершенность — Опорожненная бутыль! Над нами шаткость и непрочность, Сердца пустуют и казна. Тем неизменней наша точность — Бутылку допивать до дна. Какая жажда нас изводит? Чем россиянин одержим? Объем обиды превосходит Объем посуды со спиртным. Долой ханжу или невежду! О полной трезвости потом… Сначала выпьем за надежду На паузы между питьем! В Париже на публичной казни… В Париже на публичной казни В толпу Тургенев окунулся. Но сей сюжет кроваво-грязный Не выдержал и отвернулся. В Париже на публичной казни Быть Достоевскому случилось. Глядел он прямо, без боязни, Как с плахи голова скатилась. Кто был добрее и честнее. Неужто спорить нам до гроба? Страны родимой ахинея. И невдомек, что правы оба. Тот страшный мир, где мы замкнулись, Я разомкнул и ужаснулся: Там все от казни отвернулись. Или никто не отвернулся! Совесть Дарвина великие старанья, Эволюции всемирная волна. Если жизнь — борьба за выживанье, Совесть абсолютно не нужна. Верю я — в картине мирозданья Человек — особая статья. Если жизнь — борьба за выживанье, Выживать отказываюсь я. Есть бессовестность, конечно, но не это — Тянут люди трепетную нить — Неизвестному кому-то, где-то До смерти стараясь угодить. Кто создал чудесный этот лучик, И кого он не пускает вспять? Погибали лучшие из лучших. Чтобы этот лучик не предать. Говорить, конечно, можно много. Многое понятно между строк. Совесть есть, друзья, реальность Бога, И реальность совести есть Бог. |
