Он завел машину и сам удивился, как легко все получается. Оставалось завершить еще одно дело, последнее.

Дома он застал полный разгром. Должно быть, когда полицейские пришли арестовывать отца, все перевернули вверх дном, разыскивая Иеронимуса. Или… все это мама устроила? Отца забрали только вчера. Заметила она или нет? Могла она разнести весь дом, отыскивая что-нибудь поесть? Иеронимус еще в коридоре услышал, как она всхлипывает. Этот звук он слышал всю свою жизнь.

А потом раздался новый звук — вой полицейской сирены. Они знают, где он. Пускай ловят. Он уже дома, а то, что ему нужно сделать, не займет много времени.

— Мам, — сказал Иеронимус, входя в комнату.

Как он и ожидал, в спальне творилось нечто невообразимое. Полка сорвана со стены, вся одежда из шкафа выброшена на пол. В луже воды, разлившейся из бутылки, валяется сама бутылка. Осколки треснувшей вазы.

Барби лежала в кровати в дождевом плаще и плакала. Рыжие волосы спутались горестным клубком. Она посмотрела на сына, не утирая слез.

Вой сирен за окном приближался.

— Мама, это я! Твой сын, Иеронимус. Я пришел домой. Я вернулся.

Безумная, все так же всхлипывая, уткнулась лицом в подушку. Иеронимус встал на колени, чтобы быть к ней ближе.

— Послушай, мам! Не знаю, услышишь ты меня или нет. Мы с тобой всю жизнь прожили рядом и ни разу не разговаривали. Ты не виновата, так уж получилось. И все-таки я твой сын. Другие мамы разговаривают со своими детьми, иначе мы все просто сироты, а мне надоело жить сиротой.

Из коридора донесся грохот. Наверное, полицейские выбили дверь квартиры. Раздался топот тяжелых башмаков. Сирены за окном выли не умолкая.

Иеронимус снял очки и швырнул их через всю комнату. Он знал, что сейчас будет.

— Посмотри на меня, мама! — сказал он с уверенностью и отчаянием. — Времени мало, сейчас меня уведут. Пожалуйста, посмотри на меня!

Барби Рексафин посмотрела на Иеронимуса. Она реагировала на четвертый основной цвет совсем не так, как другие, — может, потому, что и так была не в своем уме. Она смотрела ему в глаза скорее с любопытством.

В коридоре снова загремело. Послышались отрывистые команды. Трое полицейских ворвались в комнату Барби и кучей повалились на пол под взглядом Иеронимуса.

— Нашли! — закричал кто-то. — Он там, прячется в спальне!

Иеронимус вновь повернулся к маме. Впервые в жизни она на него по-настоящему смотрит!

— Я знаю, ты не сможешь со мной разговаривать. Это ничего. Понимаешь, мам, я, кажется, придумал, как нам…

Он вытащил экземпляр пропавшего маминого романа «Страна дождей».

— Это твоя книга, мам. Ты ее написала. И знаешь, что я придумал? Я почитаю ее тебе вслух, вот сейчас. Прочту, сколько успею, пока меня не забрали. Может быть, мы никогда больше не встретимся, но этого они у нас уже не отнимут.

На лице рыжеволосой женщины появилась нечто, почти похожее на улыбку. Иеронимус раскрыл книгу и начал читать своей маме ее же собственные слова.

«Когда я была еще девочкой, в родной стране, откуда я изгнана и куда мне уже не вернуться никогда, потому что этой страны больше нет, у меня был друг. Не знаю, настоящий ли. Мама и папа утверждали, что я его выдумала. Это был мальчик, его звали Иеронимус. Видите ли, у меня было семеро братьев, и все старшие, а Иеронимус был младше меня. Когда он возникал из теней, я так радовалась, что для кого-то я — старшая сестра. Когда я спала, он странствовал со мной по моим снам, когда просыпалась — он весь день оставался рядом. Он был моей тайной. Если кто-нибудь входил в комнату, Иеронимус тихонько исчезал, растворялся в тенях. Я держала занавески постоянно задернутыми, чтобы Иеронимусу было уютно. А когда он опять появлялся, мир наполнялся светом, и мне никогда не было одиноко.

Он был очень умный и смешной. Когда меня дразнили, Иеронимус прятался у меня в ухе и нашептывал остроумный ответ, который мог сразить наповал самого нахального противника. Иеронимус был всегда на моей стороне и знал меня лучше, чем я сама.

Он меня спасал из черного провала необъяснимой грусти, откуда так трудно было выбраться. Только с ним я чувствовала себя нормальной. Он слушал меня, мы смеялись, нам было так весело! Когда я наконец рассказала о нем родителям, они ужасно расстроились. Они не понимали, но и поделать ничего не могли. Я сама его придумала, и для меня он был настоящим.

Замечательнее всего в моем Иеронимусе были сияющие глаза. Он умел видеть в темноте, а еще сквозь стены. И людей он видел насквозь, часто мог заранее сказать, что ты сейчас сделаешь. Однажды я заблудилась в лесу. Было темно, я ужасно испугалась, а потом из мрака моих слез появился Иеронимус и отвел меня домой, освещая дорогу светом глаз вместо фонарика.

Благодаря моему воображаемому другу я жива до сих пор. Когда на неделю зарядили ужасные дожди и вся моя страна ушла под воду, мы всей семьей забрались в лодку, причаленную к крыше дома, — так высоко поднялась вода. Ветер сбил меня с ног, и, к общему ужасу, течение потащило меня прочь. Я увидела плывущий стол и забралась на него. Я плакала от страха за братьев и маму с папой. У меня ничего не было, только дождевик. Вдруг рядом появился Иеронимус и стал меня успокаивать. Сказал, чтобы я ничего не боялась. Когда стемнело, я при свете его чудесных глаз выбралась на сушу. Вода все еще поднималась, а Иеронимус находил для меня такие места, куда она не могла добраться. Он сказал, что видит, куда пойдет вода, потому что у него глаза светятся.

Из всей семьи спаслись только я и бабушка. Мы стали беженцами и уехали в чужие края. Мне было ужасно одиноко.

После наводнения Иеронимус исчез. Я всех потеряла, родных и друзей, настоящих и выдуманных. С этим трудно было смириться. Я рассердилась на Иеронимуса за то, что он меня покинул, и отказалась вылезать из кровати. Я нашла где-то дождевик и никогда его не снимала. Во сне я возвращалась к наводнению. Я хотела спасти своих родных, я хотела, чтобы меня спас Иеронимус. Но я так ничего и не сделала, только плакала, почти не останавливаясь.

Из-за депрессии я попала в больницу.

И там однажды ночью Иеронимус вернулся ко мне. Он вышел из теней — их было много в палате, и все такие зловещие… Я тогда была уже взрослой девушкой, и воображаемый друг явился мне в образе юноши. „Я вернулся, Барби, — сказал он мне, — но ты изменилась, и я не смогу остаться надолго“. Я так обрадовалась ему! Я сказала: „Милый Иеронимус, у тебя глаза светятся, ты видишь, как темно у меня на душе. Ты можешь вывести меня из этого безумия, как вывел тогда из потопа? Помоги найти дорогу из печальной чужбины, с обратной стороны души, где тени такие длинные и ночь никак не кончается!“

Иеронимус только улыбнулся. В следующий раз, когда мы встретимся, так он сказал, я буду настоящим и больше не исчезну среди теней. А тебе не понадобятся больше чужие светящиеся глаза — твои собственные слова превратят ночь в день и покажут тебе путь к спасению от потопа, который промочил твой мир тоскою насквозь, так что слезы твои никак не останавливаются. Я вернусь и услышу твои слова, которых я ждал от тебя всю мою жизнь.

Когда-нибудь ты будешь надевать дождевик только в дождь».

Если меня просят подвезти, я никогда не отказываю. Обратная сторона Луны — самый настоящий край света, и у меня просто духу не хватит бросить человека посреди Нулевого шоссе. Так вот, вы не поверите, кого я подобрал на прошлой неделе. Девчонка, ну очень странная. Настоящая лисохвостка, кстати. Я сначала подумал, обкуренная, но нет, с этим все в норме. Я, как обычно, ехал от шахты до Коллинзберга, смотрю — стоит у дороги. Даже руку не поднимает. Говорю вам, красотка — обалдеть можно! Фигурка такая… Ну, вы меня поняли. Я, конечно, остановился, говорю: «Привет, симпомпошечка! Хочешь прокатиться?» А она этак посмотрела и говорит: «Нет, спасибо, я лучше пешком». Я тогда спросил: «Тебе куда нужно?» Она уже ответила спокойней: «В округ Коперника».