— Покажи глаза! — крикнул кто-то из толпы.

— Ага, точно! — обрадовался другой. — Мус нам свои зенки не показывает, давай ты покажи!

Тут же вспыхнули возражения.

— Нет! Пусть не показывает!

— А мы хотим посмотреть!

— Не надо! Она очки снимет, мы все подохнем!

— Да не подохнем. Говорят, от их глаз прибалдеть можно.

— Окочуриться от них можно, вот что!

— Помните, в позапрошлом году что с Лестером было?

— Лестер сдох от передоза!

— Оттого, что сатанинский цвет увидел!

Четверо дебилов пустили в ход кулаки.

Цихоп задумчиво покачала головой.

— Ты, поганочка, на грубость нарываешься. Больными нас назвала, четверых человек в драку втянула. Видно, ты и правда демон.

Слинни окаменела. Иеронимус, слегка встревожившись, шагнул к ней. Он больше не смеялся.

— Я тоже считаю, что она демон, — объявил чей-то громкий голос возле стойки библиотекаря. — И она, и Мус. Оба они демоны с обратной стороны Луны.

— Постой-ка, ты же ботанка, — раздался вдруг скрипучий голосок Пленнима.

— С чего ты взял? — Клеллен, уперев руки в бока, решительно повернулась к парню с масляным пятном на рубашке. — Мус ни за что не стал бы дружить с этими воображалами!

— Может, не стал бы, а может, и стал бы, — отозвался Пленним. — Просто я слышал, что в классе у ботанов есть шикарная девчонка, стопроцентно лунная и с синими волосами.

Клеллен покачала головой.

— Базза ты обкурился, вот что, чесоточный!

Пленним за словом в карман не лез:

— Ничего я не обкурился, задротка облезлая!

— Ты кого это задроткой назвал, нубяра вшивый!

— Тебя, слякоть, иди в помойку закопайся!

Пленним и Клеллен сцепились, тем самым удачно отвлекая внимание от Слинни. Ее поразило, насколько отрывочными были все их разговоры. Короткая реплика, ответ — и мгновенный переход к физическим действиям, чаще всего в виде потасовки. Все у них состояло из крайностей. Удивительные обзывательства, каких Слинни в жизни не слыхала и смутно представляла, что они значат. Слинни наблюдала за битвой парня с девчонкой. Дрались они страшно, шумно и жестоко. Остальные секунд через двадцать перестали обращать на них внимание. В конце концов к Слинни, слегка смущаясь, подошел Иеронимус.

— Я понимаю, ты, наверное, немного удивилась…

— Дебилы?

— Я… Понимаешь, мне плохо дается математика. И физика тоже.

— Дебилы.

— На самом деле они не такие плохие.

Слинни заглянула ему за спину — там Клеллен только что ткнула Пленнима ножкой стула в лицо.

— Мне велели ходить в коррекционный класс по математике и физике. И по биологии, и по труду. Я половину уроков сижу с дебилами.

Слинни смотрела на него, часто дыша. Потом резко отвернулась и двинулась прочь — сначала медленно, потом бросилась бежать.

На следующий день Слинни попросила поменять ей задание и партнера. Ее поставили в пару с мальчишкой по фамилии Пул — тот был прямо-таки счастлив готовить реферат вместе с синеволосой красавицей.

На Иеронимуса она даже не глядела, не то чтобы сказать хоть слово. Слинни твердо решила больше никогда в жизни с ним не разговаривать.

Две недели спустя Иеронимус прочел на уроке доклад о двух редакциях «Шального древоволка». У Слинни сдавило горло и трудно было дышать. Иеронимус ей больше не нравился. Может быть, она его даже ненавидела. Доклад был блестящий. Впервые в жизни Слинни радовалась, что на ней очки — благодаря им не видно, до чего она растроганна.

Окна Падают На Воробьев рвалась поскорее удрать от измучившей ее назойливыми советами матери и недоумка-отца. То, что ей удалось вытерпеть четырнадцатичасовой перелет с Земли до Луны в тесной семейной каюте, уже само по себе настоящее чудо.

Хотя это, конечно, фантастика — взлететь в небо и, выглянув в иллюминатор, увидеть, как твой родной город превращается в далекую лужицу огней, а потом сливается с другими светящимися лужицами на дряхлом континенте, где ты провела всю свою жизнь. И в такой волнующий момент мамуля начинает задавать дурацкие вопросы о школе, контрольных, домашних заданиях и мальчике из твоего класса по имени Корнелиус. «Такой милый мальчик, тебе надо бы с ним встречаться, а не со всяким отребьем». Вопросы бесконечные, нудные. «Мам, ты, может, не заметила, но мы впервые в жизни оказались в космосе, можно хоть сейчас не обсуждать мою учебу и личную жизнь?» Как же, размечталась! Ее мама, Экзонарелла, лелеяла честолюбивые планы касательно своей младшей дочери и постоянно пыталась жить ее жизнью. Это было страшно утомительно. Женщина она была нервная и, мечтая вырастить дочь уверенной в себе и независимой, вечно донимала ее мелочными придирками и старалась контролировать каждый шаг — чем, разумеется, только отталкивала ее от себя. Так же было и с двумя старшими детьми.

Семейную каюту трясло. Уже две тысячи лет, как люди путешествуют в космосе, а выход из земной атмосферы до сих пор проходит не гладко. Седенкер, муж Экзонареллы и отец раздраженной, резко возненавидевшей все на свете девочки-подростка, тихо радовался, что успел принять большую дозу Е-94 — этот наркотик специально рекомендовали космическим путешественникам. Иначе какой-нибудь новичок мог бы с непривычки заблевать весь корабль. Препарат успешно отключил чувство страха, а заодно и нудную жену, которая, закончив спор с дочерью, накинулась на спутника жизни.

— Когда ты наконец найдешь работу? — поинтересовалась она.

Огромный корабль плавно выполнил поворот, и в иллюминаторах неряшливого вида тучи уступили место сверкающим звездам в лиловой дымке.

— Обязательно именно сейчас об этом спрашивать?

— Не представляю, как нам продержаться следующий месяц, — объявила жена сурово.

— Как раз поэтому, — сквозь зубы прошептал Седенкер, — я и считаю поездку на Сатурн самой идиотской затеей…

Разумеется, эта реплика привела жену в ярость.

— Нет, извини, сколько можно пережевывать одно и то же! Билеты брат нам достал бесплатно, спасибо ему огромное! Часто ли выпадает такая возможность?

Седенкер промолчал. Это он умел виртуозно.

«Слава богу, — думал он, пока жена увлеченно перечисляла его многочисленные недостатки, — слава богу, что меня в полете укачивает, можно закинуться Е-94 и хоть раз в жизни ее не слушать».

Он покосился на Экзонареллу. Ее губы быстро-быстро шевелились. Когда не слышишь, о чем она говорит, его жена — самая красивая женщина в мире.

Семья и в самом деле направлялась к кольцам Сатурна. Их ждал курорт на Титане, под названием «Ле Кракэн-сан». Мега-крейсер звался «Грейдлианская хризантема» и вмещал несколько тысяч пассажиров. Крохотная семейная каюта на троих вполне годилась для короткого перелета до Луны, но Окна Падают На Воробьев заранее ужасалась при мысли о предстоящем путешествии до Сатурна. Три дня сидеть нос к носу с матерью, которая непрерывно выспрашивает, поучает, вслух перечисляет свои нелепые мечты. И отец — полная противоположность, закрылся в скорлупе своего депрессивного невроза, перед ним хоть на коньках катайся по кольцам Сатурна, он и не заметит. Уже три года отец безработный. Чуть-чуть напрягшись, можно вспомнить, каким он раньше был веселым и довольным. В то время она звала его папой. А теперь ничем не занимается, только ищет работу и никогда не находит. Как будто совсем другой человек.

— Пап, ты принял Е-девяносто четыре?

— Принял, Окна Падают На Воробьев.

— Значит, ты принимаешь наркотики?

— Это не наркотик, просто лекарство, чтобы не тошнило, когда мы выйдем в открытый космос.

— Откуда ты знаешь, что будет тошнить, ты же никогда не был в космосе?

— Меня даже в автотранспе тошнит, а уж тут и подавно.

— У тебя глаза совсем красные.

— Да, вроде того.

— Сначала принимаешь Е-девяносто четыре, потом перейдешь на базз и умрешь от передоза.

— Да ну? Можешь обо мне не беспокоиться. Я не собираюсь ходить обкуренный.