— Друзья, я бы с удовольствием вступил с вами в дискуссию об этих высоких материях, только вы не понимаете…

— Это ты, друг, не понимаешь. Твои глаза и твой разум способны вместить этот цвет, поэтому ты не представляешь, какой ни с чем не сравнимый опыт получаем мы, когда его видим.

— Мне идти надо! Неизвестно, что там с моей подругой. И ребята в машине ждут.

Молодые люди не сдвинулись с места. Иеронимус заметил у одного из них на свитере надпись крупными буквами: «Государственный Университет Моря Нектара».

Парень сказал:

— Вот представь, что, войдя в этот зал, ты испытаешь нечто невообразимое — к примеру, нечто похожее на смерть.

— Смерть?

— Да.

— Там полно настоящих мертвецов. Пойди, у них спроси.

— Что, если в том зале человек может на краткий миг приобщиться к непостижимому таинству смерти? Неужели тебе не стало бы любопытно?

— Дурацкое сравнение и фальшивое к тому же. Уйдите с дороги!

— Я сравнил со смертью, потому что она не поддается воображению. Она противопоставлена разуму. Четвертый основной цвет существует, потому что ты так говоришь, а вот правительство говорит, что его нету. Когда мы на этот цвет смотрим, то на какое-то неуловимое мгновение видим, а потом разум отталкивает его прочь, словно забытый сон. Потому и ходят нелепые истории про Иисуса и Пикси, и что якобы этот цвет — дьявольский, на самом же деле наш разум ненадолго погружается в пучину истины, и в этот миг истина физической реальности бесконечно превосходит наши способности к постижению.

Иеронимус еще раз прочел надпись на свитере. Ну конечно, все понятно. Это учебное заведение славится больше студенческими попойками, чем качеством образования.

— Вас в Университете Моря Нектара такому учат?

— Неофициально. Мы учимся на факультете философии.

— Ага. Это у вас, значит, домашнее задание?

— Нет, мы от профессора слышали про это место и заинтересовались.

— Похоже, он у вас просто нетопырь безответственный. Говорю вам, там люди умирают!

— Не надо принижать наш университет! Гордон Чазкоффер — один из величайших философов мира, он еще студентом написал фундаментальный труд «Перцептивный анализ меркантильных социальных трансгрессий». И учился, между прочим, в нашем университете.

— Ага, сто лет назад там, может, чему-нибудь и учили. А сейчас это обычная пивнушка, и ничего больше. Посмотрите на себя — вы же просто наркоманы!

— А ты знаешь, что у нас на факультете есть оригинальное издание «Перцептивного анализа»?

— Класс! Я потрясен! Читал в прошлом году. Замечательная книга, но в ней нигде не сказано, что надо обвязываться веревкой и лезть в полную комнату жмуриков, чтобы прибалдеть от цвета, на который вам вообще смотреть не положено.

— В поздних изданиях пропущены три главы, а в них как раз подробно говорится о четвертом основном цвете.

Тут их перебил громкий гудок «Проконга-90» — Пит заскучал. Слинни почему-то не возвращалась, а студенты только что сказали Иеронимусу нечто совершенно невообразимое.

— Что-что?

— У нас есть оригинальное издание «Перцептивного анализа меркантильных социальных трансгрессий», и там три пропущенных главы — за них в свое время Гордон Чазкоффер отсидел. Это единственное опубликованное исследование по четвертому основному цвету. Естественно, запрещенное.

Ничего себе новость! У Иеронимуса даже язык отнялся.

Неужели эти раздолбаи говорят серьезно?

— О чем он там пишет?

— О том, что происходит с человеком, который с умом смотрит на четвертый основной цвет. Если в течение долгого времени повторять короткие воздействия, можно достичь глубокого интеллектуального просветления.

— Просветления? От того, что просто смотришь на какой-то там цвет?

— Вот видишь, тебе не понять. А ведь это вполне реально. Мозг впадает в состояние шока, потом происходит перезагрузка, и человек выходит из этого процесса обновленным. Становится лучше. Умнее. Величайший философ прошлого столетия на себе испытал кратковременные воздействия в течение длительного промежутка времени. Это меняет людей.

Иеронимус не знал, что и думать. Просветленные балбесы… Или просто балбесы, которым лень играть в телебол. Но они изучают философию! Стоят у входа в самое страшное здание на Луне и готовятся к экспедиции, как скалолазы готовились бы к спуску в жерло действующего вулкана. Ничего не скажешь, веревка у них длинная, в самую преисподнюю спуститься можно.

Через несколько секунд из дверей выбежала Слинни. Промчавшись мимо парней с веревкой, она схватила Иеронимуса за руку и потащила к «проконгу», который так и стоял, солидно урча мотором.

Девушка с колтуном на голове сидела на мотке провода, бесконечно повторяя одно и то же странное слово: «Техбольсинатор, техбольсинатор, техбольсинатор…»

Слинни с Иеронимусом забрались на сиденье, и «проконг» двинулся с места.

— Укурки, — вздохнул Пит. — Гадость какая!

— Наверное, тут настоящий притон, — объявила Клеллен таким тоном, словно еще не решила, осуждать или восхищаться. — Та девчонка, по-моему, улетела от эскимо с тройным эс-джемом, а может, кип-капом ширнулась. А те ребята с веревками тоже чем-то неслабым закинулись. Брейгель, что скажешь?

Брейгель в полном унынии только плечами пожал. Пит с опаской покосился на Клеллен. Неуютно было слышать, что она так свободно владеет наркоманским жаргоном, для него совершенно загадочным.

И только двое стопроцентно лунных знали, что происходящее под куполом никак не связано с наркотиками.

Машина постепенно набирала скорость, удаляясь от жуткого здания.

— Что ты сделала? — тихо спросил Иеронимус.

— Нажала на омни-трекере кнопку экстренного вызова полиции и оставила там, посреди зала.

— Зачем?

— Как зачем? Ты тоже свихнулся вроде придурков с веревкой? Этот вертеп нужно уничтожить! Скопище маньяков, и половина из них умирают, потому что в отключке не могут выйти. Случай как раз для полиции…

Иеронимус не слушал. Он думал о том, что ему рассказали трое студентов. Эти ребята, и не только они, стремятся познать то, что не поддается пониманию. Вдруг его осенило: так ведь поэтому и убивают стопроцентно лунных и забирают их глаза! Жажда увидеть запретный цвет настолько сильна, что люди готовы пойти на убийство. Или рискнуть собственной жизнью, вот как студенты с веревкой. Из величайшего философского труда изъяты три главы, а в них рассказано, что происходит, если человек смотрит на этот цвет не как попало, а по определенной системе. Трудно представить себе такую безумную любознательность, хотя, если вспомнить, что он сам натворил с той земной девочкой, а потом со Слинни… Похоже, у всех у них любопытство одной и той же природы, именно его власти и стремятся подавить любой ценой.

«Проконг» мчался мимо покосившихся столбов — когда-то на них держалось ограждение по периметру Джойтауна-8. Долго ехали по травянистой равнине, подскакивая на неровностях почвы, а потом показалась единственная на обратной стороне автомобильная дорога: Нулевое шоссе. Скоро они уже гнали по темной, извилистой четырехполоске, где лишь изредка, примерно через каждые полкилометра, попадались фонари на высоких металлических опорах. На дальней стороне Луны не существовало ограничений скорости. Пит вдавил в пол педаль газа. Мимо проносились причудливые пейзажи, а вверху Иеронимус увидел комету: яркую черточку в сумрачном небе над густо-фиолетовой бездной.

Отвечая на вопросы Пита и Клеллен, Слинни ухитрялась ограничиться полуправдой.

— Как вы добрались в такую глушь? — спросил Пит, не отрывая глаз от дороги.

— Брейгель нас привез, одолжил у своей мамы «пейсер».

— Брейгель, да у тебя и прав-то нет! — расхохоталась Клеллен. — А этот «пейсер»! Сомневаюсь, что он хоть по улице проедет!

— На самом деле у Брейгеля замечательная машина! — соврала Слинни. — И водит он классно. К сожалению, заправка, на которую мы рассчитывали, оказалась закрыта, вот и пришлось оставить машину в Джойтауне-восемь. Надо ее потом забрать… На неделе заедем с запасом горючего.