Руководители, подводя посетителей к животным СССР, старательно разъясняют степень пользы или вреда, приносимых ими. При громадной посещаемости зоопарка эти объяснения несомненно имеют большое воспитательное значение. Ведь ни в одной стране мира не истребляется столько полезных животных, как у нас. За примером ходить недалеко. Есть такая птица — пустельга. Крестьяне принимают ее за ястреба и беспощадно истребляют. А между тем птица эта чрезвычайно полезна. Питается она полевыми мышами и уничтожает их в огромном количестве. Перед клеткой пустельги сотрудники зоопарка любят рассказывать, что в Германии существует обычай ставить на полях для этой птицы высокие шесты. На этих шестах отдыхает и дежурит пустельга, зорко следя за появлением вредителей на своем участке.

Недавно в газете промелькнула заметка о том, что где-то за Волгой один крестьянин поставил такие шесты на своих полях. Мне хочется думать, что здесь дело не обошлось без влияния зоопарковских разъяснений.

Но вернемся к хищникам. Кормят их в три часа, и к этому времени павильон битком набивается посетителями. Хищникам дают сырое свежее мясо, по виду превосходного качества. Задолго до появления сторожей звери начинают выказывать признаки нетерпения. Бьют хвостом по полу, рычат, кидаются друг на друга. Взоры их устремлены на дверь, откуда должны появиться сторожа. Заметно волнуются и зрители, особенно женщины. Глаза их возбужденно блестят, губы полуоткрыты. Они жадно устремляются от одной клетки к другой на рев зверей. При появлении сторожей с ведрами, наполненными мясом, волнение достигает апогея. Рыканье львов мешается с ревом тигров и пантер. Пронзительно рыдает гиена. Сторожа проходят вдоль клеток и быстро проталкивают железными палками куски мяса беснующимся зверям. Только пума спокойно лежит в темном углу своей клетки. Сторож бросает ей окровавленные почки. «Друг человека» как-то брезгливо принимается за еду.

Сожран последний кусок. Звери начинают дремать. Удовлетворенная публика валом устремляется к выходу, и шумный павильон затихает. В один из моментов такого затишья я и окончил рисунок тигра. Я устал. Захотелось бросить работу совсем, чтобы не возвращаться больше в зоопарк, но я вспомнил, что еще не нарисовал ястребов, и решил притти на другой день в последний раз, чтобы поработать над ними.

Ястреба помещались в том же порядке, что и филины. В клетке их было кажется три. Вероятно потому, что так же жадны и хищны, они напоминали мне леопардов. Из-за рубленного мяса ястреба подолгу дерутся, так что не редкость видеть их окровавленными. Жрут еще дольше. Жрут до тех пор, пока не начнет раздуваться шея. Мясо, как и орлы, закрывают крыльями.

Нарисовал их быстро, за один прием. Сдал работу и тут же на радостях уехал домой, в провинцию. Так и кончилось мое трехмесячное пребывание в зоопарке.

Летом я получил от редакции «Всемирного Следопыта» предложение поделиться с читателями моими впечатлениями. Я согласился. Пришлось снова отправиться в зоопарк, чтобы возобновить в памяти забытое. Сразу я не узнал зоопарка. Весь в зелени. Толпы народа. На аллее, где я так долго работал, ряд перемен. Нет четырех филинов, пуста клетка лис. Оставшиеся обитатели перетасованы заново.

— Где же лисы? — спросил я картавого сторожа.

— Пелевели на новую толлитолию, — ответил он.

Я толкнулся в дверь павильона хищников. Но и тут неудача. На двери висела надпись: «Павильон закрыт».

Мне захотелось увидеть моего приятеля-марала. Он лежал на горе, в углу загона, за грудой камней. Виднелась только его голова с ветвистыми рогами.

— Марал! Маральчик! — неуверенно позвал я.

Но мой друг даже не повернул ко мне головы.

Около белых медведей — густая толпа народа. Протиснувшись вперед, я увидел своих старых знакомцев. Они похудели, но были так же веселы и подвижны, как и зимой. Лето принесло им новое удовольствие. Ров был наполнен водой, и мишки с наслаждением купались. Самец то-и-дело выскакивал на берег и бросался в воду вниз головой. Делал он это не хуже самого искусного пловца.

Я направился к «острову зверей». Помещение белых медвежат было пусто.

— Продали мишек в Германию, — сообщил мне сторож.

Меня заинтересовало совместное купанье бурого и белого медведей. Бурый плавал тяжело, стараясь держать голову повыше, чтобы не замочить ее. Так плавают обыкновенно неумелые люди. Белый все время нырял под него с таким расчетом, чтобы подбросить приятеля вверх и погрузить его с головой, в воду. Под смех зрителей бурый спасся наконец на берег.

Почти все звери зоопарка линяли и имели далеко не презентабельный вид. Песцы, например, ходили наполовину покрытые шерстью, наполовину голые. Исключение составляли северные олени. Вместо огрызков карандашей на голове их красовались ветвистые рога, как будто обтянутые сукном. Глаза казались обведенными черным бархатом, и не было видно красных белков. Олени заметно пополнели и бродили по парку, пощипывая траву.

На обратном пути я снова зашел на старую территорию. Недалеко от грифов увидел сидевшую на песке посреди клетки небольшую рыжую суку с глазами навыкате. Около нее бродили щенки, ростом и видом напоминавшие лохматых фоксов. Какой-то фотограф снимал рыжую суку. А потом вместе со сторожем зашел внутрь и долго нацеливался аппаратом на суку и ее щенят. Видимо его интересовал семейный портрет. Щенята разбегались, а сторож подталкивал их к суке. Только тогда я сообразил, что передо мною молодые тигрята и их кормилица. Мне показалось, что сука не особенно охотно подпускала к себе тигрят, по крайней мере она как-то конфузливо отворачивала от них голову.

Оттого ли, что парк теперь был совсем не похож на зимний, или оттого, что для зверей я стал совсем чужой, мне стало немного грустно. На площади, у главного входа толпились все новые и новые посетители. «Чепуха! Сентиментальная чепуха! — подумал я. — Роль зверей теперь гораздо почетней и значительней. Они обслуживают не меня одного, а массового зрителя».

Осенью 1926 года Бегичев стал собираться в устье Пясины на промысел за песцами. Исследуя побережье Полярного моря во время поисков норвежцев, он обратил внимание на изобилие в прибрежной тундре полярных мышей — верный признак того, что там должны были водиться песцы. Полярная мышь составляет главную пищу этого драгоценного зверька. Ехать надо было на всю зиму, и требовались хорошие товарищи, У Бегичева были на примете несколько видавших виды охотников, но вышло так, что в нужную минуту под рукой их не оказалось, и артель пришлось составить из случайных людей. В нее вошли Натальченко, Семенов, Горинов, Сапожников и долган[31] Береговой Орды Николай. Бегичеву очень хотелось захватить с собой своего друга Егора Кузнецова, совершавшего с ним поход к Таймыру, но тот, ссылаясь на плохое здоровье, отказался ехать. Он и Бегичеву не советовал связываться с этими людьми.

— Кроме долгана среди них нет ни одного надежного человека, они будут выезжать на твоих плечах.

— Морозы заставят их работать, приспособятся, — возражал Бегичев. — Когда я в первый раз пошел в экспедицию с Толем, я тоже не имел понятия о том, что значит зима во льдах.

— Ты — дело другое, а этих людей я вижу насквозь: им только бы из добычи свою часть получить. А вот Натальченко уж совсем тебе не ко двору, ты с ним держи ухо востро.