Урсула и Вальхтеов замерли. Огонь устремился ввысь, образуя над башнями дымное темное облако, из которого повсюду выскакивали искры.

Беовульф кричал от боли, равной которой он не испытывал никогда за всю свою жизнь, полную страданий. Сотрясающие тело дракона судороги сбили Беовульфа с ног, он едва удерживался одной рукой.

— Все, милый. Забирай меня, забудь о них.

Голос золотого сына смолк в его голове. Краем глаза Беовульф увидел на мостике крепко схватившихся друг за дружку Урсулу и Вальхтеов, обожженных и испачканных, но живых.

Жизнь покидала тело дракона.

— Богами клянусь, все кончено, — тихо сказал Беовульф и опустил голову на грудь дракона. — Умирай.

Но огнедышащий монстр снова распахнул челюсти и… раздался лишь хриплый выдох, глухой скрежет донесся из глубины его могучей груди. Ни пламени, ни дыма. Беовульф понял, что все-таки повредил какой-то жизненно важный орган. Взбешенный дракон бил межбашенный мостик когтями и челюстями, разрушая кладку, вырывая камни и сотрясая стены. Урсула завопила, Вальхтеов закрыла лицо руками, но обе женщины остались вне досягаемости чудовища.

В голове Беовульфа всплыли слова золотого человека:

— Как ты меня убьешь, отец? Зубами, пальцами, руками?

Беовульф, напрягая остатки сил, засунул недогоревший остаток руки в глотку дракона, просунул руку внутрь по самое плечо, стремясь нанести как можно более чувствительные ранения. Дракон захрипел, закатывая глаза.

— Пошли… — прошептал Беовульф, сам не понимая, кому. — Пошли, сынок, — прохрипел он из последних сил.

Голова дракона замерла, оказавшись почти вплотную к двум женщинам. Мгновение — и тело его сорвалось вниз, крылья стали уже неуправляемы, он падал кувырком. Беовульфу казалось, что падение длится вечность.

Натиск дракона окончательно разрушил межбашенный мостик. Конструкции его начали разваливаться со все возрастающей скоростью. Урсула и Вальхтеов, пережившие на-

падение огнедышащего крылатого убийцы, оказались перед лицом смерти в падающей массе грубо обтесанного гранита. Вальхтеов в отчаянии смотрела в сторону восточной башни, где только что видела Виглафа, но он куда-то исчез. Парапет разваливался, в разные стороны летели осколки, с дымом пожара смешивались облака строительной пыли и штукатурки. Вальхтеов и Урсула крепко держались друг за друга, обнимались последним

объятием, ожидая неминуемого конца.

— Извини, — всхлипнула Урсула, и Вальхтеов принялась утешать ее, уверять, что нет за нею никакой вины.

— Я взяла его у тебя.

— Дитя, ты подобрала то, что мне уже не

принадлежало.

Оглушительный грохот сделал дальнейшие объяснения невозможными. Мостик накренился, падая к морю, и открыл узкий проход, свободный от огня. Виглаф звал их, махал рукой.

— Живей! — толкнула Урсулу Вальхтеов. — Бегом!

— Но… — не видя ничего за пеленой слез, пробормотала Урсула.

— Шевелись, демон тебя дери! — толкнула ее Вальхтеов к Виглафу, который начал продвигаться к ним.

Урсула рванулась к Виглафу, за ней Вальхтеов. Но мостик дрожал, раскачивался, продолжал разваливаться; королева споткнулась и упала в развал камней, подняв облако пыли, тело ее сразу поехало под уклон… Урсула едва успела ее подхватить, но сил у нее не хватало, она лишь задержала движение Вальхтеов, и теперь они обе медленно сползали к краю.

— Отпусти, убегай, — просила Вальхтеов, но Урсула не отпускала ее, и Вальхтеов резким рывком выдернула свою руку, чтобы упасть в бездну. Урсула вскрикнула, но в последний миг Виглаф подхватил королеву и нечеловеческим усилием вырвал ее из лап смерти.

— Давайте-ка, милые дамы, уберемся отсюда, — пыхтел он, подталкивая их к лестнице. И как только они оказались в башне, последние остатки мостика устремились вниз. Камни отскакивали от прибрежных скал, неслись навстречу морским волнам.

Беовульф очнулся от холода пены морской, лежа на песке за большим валуном, как ему показалось, на теле мертвого дракона. Но, открыв глаза, он увидел, что лежит рядом с золотым человеком из пещеры морской нимфы. Ужасная рана вскрыла горло и грудь молодого человека. Глаза его внимательно следили за бегущими по небу серыми облаками.

— Отец… Ты здесь? Я тебя не вижу.

— Я здесь, — ответил Беовульф. Не обращая внимания на боль, он подполз ближе и устроил голову сына на своей уцелевшей руке. — Извини…

— Мы умерли?

— Почти.

Очередная волна оказалась особенно мощной. Она накрыла их обоих, а когда схлынула, Беовульф обнаружил, что остался он один на песке. Золотой человек исчез, вернулся к матери. Король данов откинулся назад, устремив взгляд в облака, проносящиеся мимо, не стараясь различить, что течет по его лицу: слезы, дождь или соленая морская вода.

«Чуть полежу, — подумал Беовульф. — Чуть поживу еще. Небо… Облака…»

Он услышал шаги, и вот уже над ним склонился Виглаф, косясь на обожженный обрубок правой руки.

— Ничего, ничего, могло быть хуже, — улыбнулся друг, стремясь подбодрить умирающего. — Ох, стары мы уже, в герои не годимся. Барды будут петь о тебе новые песни. А раны скоро заживут.

— Нет, друг. Мне конец. И не самый плохой. Будет что рассказать в чертоге Одина.

— Будет, будет, но не сегодня. Я лошадь свежую привел.

Беовульф улыбнулся и закрыл глаза, вслушиваясь в прибой. Что-то вплеталось в биение волн, какой-то новый звук, как будто прекрасный женский голос.

— Слышишь ее? — спросил он Виглафа.

— Кого? — удивился Виглаф. — Только море да чайки.

— Песня, Виглаф, глухой ты демон. Мать Гренделя, мать моего сына… моя… — Он забылся, так и не выбрав слова: моя любовь, моя судьба, моя проклятая доля…

Он снова открыл глаза. Песня теперь слышалась ясно, заглушала рев моря. Виглаф смотрел испуганно.

— Государь, не говори такого. Ты убил мать Гренделя. Когда мы были молодыми… Саги…

— Врут саги. Врут. И ты это знаешь. Всегда знал.

Виглаф не ответил. Беовульф закрыл глаза, околдованный чудесной песней.

— Теперь с враньем покончено, — прошептал он.

Большая волна обрушилась на берег, окатила Виглафа, и, когда он снова опустил взгляд на бледное лицо Беовульфа, увидел, что он один остался на берегу. Король Беовульф умер.

В центре мира растет ясень Иггдрасиль, самое большое и самое красивое из всех деревьев. У корней Иггдрасиля восседают три девы, норны, заняты они жизнями каждого мужчины и каждой женщины от рождения и до смерти. Даже боги Асгарда — всеголишь нити под их руками, даже они, как и смертные, как и гиганты, не могут подглядеть, не могут узнать, что уготовано им ловкими пальцами. Лишь этим трем девам известна длина каждой нити, трем девам, восседающим у подножия Мирового Древа. Так произошло и с Беовульфом, который искал славы и смерти героя, чтобы войти в чертог Одина и драться плечом к плечу с богами, когда придет час и разразится Рагнарёк, когда дети Локи Небоходца и Волка-Оборотня[73] ринутся на космос. К моменту рождения нить жизни Беовульфа уже определилась, и он следовал ею до самой смерти. Так думал новый повелитель данов в зимний день, когда хоронили Беовульфа. Король Виглаф, сын Веохстана, сын гаутской рыбачки, стоял поодаль от остальных, пришедших попрощаться с покойным королем. Сегодня на нем золотая корона, которая украшала голову короля Беовульфа, а до него — голову короля Хродгара по линии предков от Скильда Скевинга. Виглаф провожал взглядом закатывающееся солнце и отходящую от берега погребальную ладью, ту самую, с драконом на носу, на которой тридцать лет назад прибыли гауты во главе с Беовульфом через штормовые воды Иотландсхафа. Теперь она уносила Беовульфа к полям Идавёлля.

На берегу собрались люди, пережившие нападение дракона, прибывшие из дальних уголков земель данов, смотрели молча, перешептывались, переглядывались. На утесе недалеко от Виглафа стоял молодой скальд, пел высоким и чистым голосом: