— Сын… внуки… вся семья. Все сгорели. А я вот…
— Ты видел, кто это сделал?
Унферт с трудом шевелил губами, обнажая почерневшие зубы.
— Дракон… Дракон… Твой дракон, государь.
Король взглянул на стража. На лбу его кровоточила рана, лицо окровавлено, губы судорожно подергиваются, но, в общем, ему повезло намного больше, чем хозяину.
— А ты видел что-нибудь?
— Причины не ведаю, государь. Но результат— точно как сказал господин мой Унферт. Вся семья и большинство слуг сгорели. Не пойму, как мы-то уцелели.
— Сын мой… — Унферт закашлялся, изо рта выступила кровь. — Из-за того, что этот кретин Каин нашел твой дурацкий рог. Ведьма… Договор… Ведьма все увидела в своем очаге… Дракон… У тебя было соглашение… с нею… Но теперь, когда рог вернулся, соглашение нарушено.
— Он бредит, государь, — пояснил страж. — Все время бредит, ничего не понять. Повредился рассудком. Знамо дело, такое увидать…
— Твой проклятый рог… Соглашение нарушено… Сын погиб…
— Что ты говоришь, Унферт? Какое соглашение? — вмешался Виглаф. — Кто тебе сказал?
Оставшимся глазом Унферт посмотрел на Виглафа.
— Уж ты-то должен знать, Виглаф мой добрый». Даже ты… Даже ты ни о чем не знаешь?
— Бредит, — повторил страж, сам, очевидно, близкий к нервному срыву. — Господин мой Унферт, похоже, близок к кончине, надо бы мне священника отыскать.
— Грех… — пробормотал Унферт. — Грехи отцов. Вот что я услышал, Беовульф. Последнее, что я услышал перед криками моих… все сгорели… Грехи отцов…
— Кто? Кто это сказал? Унферт, кто сказал это?
— Он… — Хрип Унферта искажали его обожженные губы. Из пузыря, лопнувшего в углу рта, потекла желто-розовая струйка. — Красавчик с золотыми крыльями. Он сказал. Красивый сынок у тебя, государь… Блестящий…
Унферт закрыл глаза. Виглаф увидел в толпе священника, все еще плетущегося за королевой, похожего на побитую дворовую собаку, и указал на него стражу. Тот подхватил умирающего и поплелся со своею скорбною ношей в указанном направлении.
Виглаф запустил пальцы в бороду.
— Конечно, он повредился. Не диво после такого.» Я видел, во что превратился его дом Собственно, ни во что, яма на месте дома… Дракон. Огнедышащий дракон. Как ты думаешь? И что мы можем предпринять? Ума не приложу…
«Красавчик с золотыми крыльями».
— Какая разница, что я думаю? Какая разница, что каждый из нас думает, во что верит. Унферт верил, что крест его спасет. Я верил, что век монстров минов;гл. К демонам веру, Виглаф, к демонам всех богов, старых и новых, верь лишь глазам своим, тому, что видишь в данное мгновение. Конечно, это не человечьих рук дело.
— Значит, дракон…
— Или что-то похожее. Сзывай офицеров. Встреча в арсенале.
— Кого найду. Наверняка не все живы.
— Кого найдешь. Времени мало. Мы должны обнаружить чудовище в его логове, прежде чем оно вернется, чтобы закончить то, что начато сегодня. И надо укрепить оборону… спасти то, что возможно. Ох, как оплошал я, Виглаф… Скотина я тупая…
— Перестань. Ни один король так не защищал данов, как ты. И если этот… дракон…
— По крайней мере у нас снова появился реальный шанс найти место в Вальхалле, Вместо того чтобы угаснуть больными в постелях и направиться к вратам Хель.
«Прекрасный сынок…»
Виглаф кивнул. Но в глазах у него была неуверенность.
— Но это не тролль. И не мамаша его… Гм… Дракон… Надо же… — покачал он головой.
— Хватит разговоров, Виглаф. Поторопись. День недолог. Что враг замышляет, мы не знаем.
Виглаф оставил его в окружении мертвых и умирающих. В сознании его все еще бушевали пожары, вздымались к небу столбы дыма, свистели в ночном небе громадные крылья.
* * *
Дневной свет скупо просачивался сквозь узкие окна королевской опочивальни. Ни тепла, ни радости не было в этом свете. Предместья крепости все еще горели, высланные для тушения пожаров отряды докладывали о трудностях подавления пламени. Огненное дыхание вёрма превращало все, к чему прикасалось, в горючее, и пламя не удавалось сбить ни водой, ни землей. Горела даже сама земля, снег полыхал! Удалось лишь предотвратить распространение пожаров в крепости.
Король закрепил на себе нагрудный панцирь. Давно не надевал он воинское снаряжение, тяжкой ношей показалась ему кольчуга. Выбрал меч, щит, взял большой лук. Бросил взгляд на ложе, которое делил сначала с Вальхтеов, затем с другой женщиной… Женщиной? Она ему во внучки годилась. Но все это теперь не имело значения, отошло на второй план. Более не суждено ему делить ложе ни с женщинами, ни с девушками… Его ждет то, что бедный, свихнувшийся от горя, умирающий Унферт назвал «грехами отцов». Цена прожитой жизни.
«…Жизни, которую дала мне она», — подумал Беовульф, снял с крюка большой боевой топор и направился к двери.
Виглаф и офицеры уже получили указания короля по занятию позиций. Беовульф заметил в глазах Виглафа сомнение, вполне объяснимое для воина, сознающего силу такого противника. Но увидел он в глазах Виглафа и твердую угрюмую решимость.
Сняв с железного крюка тяжелый плащ, сшитый из медвежьих и волчьих шкур, он накинул его на плечи. Почувствовал на себе чей-то взгляд. Урсула стояла в дверях, глаза ее были заплаканы.
— Не оставляй меня… Пожалуйста…
— Ты свободна, — сказал он, стараясь, чтобы в голосе не проскользнули теплые нотки. — Найди доброго парня, молодого, здорового. Роди ему детей… сына роди.
Она подошла вплотную, и Беовульф принял в заскорузлые свои ладони ее нежное лицо.
— Сделай как я прошу, дитя. Я йе хочу идти в бой, зная, что ты плачешь по отжившему свой век, обреченному старику.
— Мне никто не нужен. Кроме тебя, государь.
— Я не таков, каким ты меня воображаешь, Урсула.
— Ты король Беовульф. Великий воин, герой. И я знаю, что это так.
— Ты знаешь легенду. Знаешь то, что воспевают скальды.
— Я верю… — начала Урсула, но Беовульф зажал ей рот, не желая больше ничего слушать.
— Тогда ты такая же дура, как и все они, — намеренно грубо оборвал он ее. Урсула вспыхнула, оттолкнула его и выбежала, прижав к губам крепко сжатый кулак.
Беовульф проводил ее взглядом, вздохнул, отвернулся и посмотрел на свое отражение в отполированном щите.
— Старый пес, — обратился он к самому себе. — Отправляйся за своею смертью.
— Пожалуй, ты прав, муж. — Беовульф обернулся и увидел стоящую в открытой двери королеву Вальхтеов. Ее меховой плащ, лицо и волосы были измазаны сажей и кровью умирающих. — Да, муж, ты действительно усталый старик. Надев доспехи молодого Беовульфа, моложе не станешь.
— Женщина, тебе нечем больше заняться? Хочешь посмеяться надо мной? Займись лучше со своим попом благотворительностью во имя вашего плаксы милосердного, Христа Иисуса Спасителя.
Вальхтеов зашла в колшату и закрыла за собой дверь.
— Почему бы тебе не провести остаток дней с этой милой девочкой. Пусть нашим спасением займется, как прежде, какой-ни будь молодой герой, пришлый, с чужих берегов. Свион или фриз. Дуралей, ищущий славы и золота. Новое время — новые дурни, но все повторяется снова и снова… Новые дурни, но древние глупости.
Беовульф смотрел на нее, чувствовал исходящий от нее запах сажи.
— И начать все снова, весь кошмар? Нет. Сначала Хродгар, затем я. Хватит. Надо положить этому конец. И я этим займусь. Я должен с нею покончить, разорвать кольцо.
Фиалковые глаза Вальхтеов, не померкшие с возрастом, глядели на него так же пристально, как его глаза смотрели на нее. Она подошла вплотную. Во взгляде ее появилось что-то давно позабытое.
— Она… красавица? — В голосе королевы слышался тщательно скрываемый гнев. — Беовульф, неужели есть на свете красота, ради которой можно допустить все то, что ты видел сегодня?
— Я мог бы соврать. Мог бы сказать тебе, королева моя, что приобретенная с годами мудрость научила меня, что никакая красота не стоит таких жертв. Мог бы сказать, что проклятая морская ведьма меня околдовала, заставив вообразить, что она красива. Но зачем? Да, Вальхтеов, она прекрасна настолько, что забываешь обо всем и всем готов пожертвовать. Ради такой красоты боги Асгарда могут пожертвовать собой.
