С ноября 1942 г. настроения в немецком обществе стали ухудшаться, росли опасения, что Сталинградская битва в итоге будет проиграна и последуют новые жертвы. Камердинер Гитлера Линге вспоминал, что в начале ноября 1942 г. после прочтения очередного донесения СД фюрер был очень огорчен и даже сказал, что он сам во всем виноват. Правда, через мгновение Гитлер возмущенно заметил: как баварцы могут возмущаться плохим качеством пива, когда сотни тысяч солдат в жутких условиях борются за будущее страны. Особенно Гитлера расстроили строки из донесения, в которых говорилось, что процесс образования и распространения слухов практически невозможно контролировать^{448}.

СД передавала, что «если многие немцы — бойцы по натуре — восприняли Сталинград как решающий вызов перед конечной обязательной победой, за которой должно последовать неминуемое и желанное окончание войны, то скрытые конформисты стали рассматривать Сталинград как начало конца»^{449}. По поводу Сталинграда Черчилль остроумно заметил, что это еще не конец, это даже не начало конца, но конец начала. После Сталинграда немцы научились выделять в военных сводках новые формулировки: например, «подвижная оборона», «планомерный отход»^{450}. СД передавала, что после Сталинграда общественное мнение в Германии стало более самостоятельным, немцы научились различать нюансы, научились читать между строк^{451}. В информации с мест в этот период по-прежнему говорилось о нерушимой вере немцев в фюрера и Третий Рейх, но на последних страничках отчетов выяснялось, что объектом критики часто становился и сам фюрер, который до Сталинграда обещал слишком много. Слова Гитлера о скорейшем взятии Сталинграда и выходе к Волге называли «преждевременными и неосмотрительными». Ходили слухи, что бывший начальник Генштаба Франц Гальдер предрекал роковые последствия одновременного наступления на Сталинград и на Кавказ — это, как считал народ, явилось причиной его отставки. В одном из донесений Борману говорилось, что в гау Галле-Мерзебург возникла дискуссия о том, почему военное руководство проморгало начало советского наступления. В ходе дискуссии было сказано, что пророчества фюрера в отношении Сталинграда вообще ни на чем реальном не основывались, а были чистейшей фантазией, что недопустимо в столь ответственных операциях^{452}. Эта острая критика, однако, не означала, что гитлеровское военное и политическое руководство в глазах народа было окончательно дискредитировано — на самом деле авторитет Гитлера не был поколеблен практически до самого конца войны. При этом следует иметь в виду не только действие репрессивных мер, но и несомненные успехи режима предшествующего периода. Фронт и тыл и после Сталинграда остались едиными. После Сталинграда Гитлер выступал по радио в День поминовения героев — 21 марта 1943 г. СД передавала, что немцы были рады, что Гитлер не ранен и не заболел (об этом ходили слухи). Что касается Сталинграда, то его фюрер в своей речи вообще не упомянул. Слова Гитлера, что до сего момента вермахт потерял в боях 542 тыс. человек, были восприняты немецкой публикой скептически, также как и уверение, что Восточный фронт стабилизировался^{453}.

Между тем 13 мая 1943 г., три с половиной месяца спустя после гибели 6-й армии, немецкой общественности было объявлено, что «героическая борьба немецких и итальянских солдат в Африке завершилась: последние группы наших солдат, окруженные в Тунисе, вынуждены были прекратить борьбу вследствие полного истощения боеприпасов, воды и горючего. Они покорились судьбе не вследствие напора врага, но из-за отсутствия всяких припасов. Их борьба и многомесячное сопротивление превосходящим силам врага не пропали даром, а пошли на пользу другим участкам нашего фронта, который получил необходимую разгрузку». По свидетельству камердинера, текст известия о прекращении борьбы в Африке Гитлер сочинил сам^{454}.

Осведомители СД передавали: среди немцев ходили слухи о том, что немецкие солдаты в Африке были бесконечно рады окончанию войны и чуть ли не бросались на шею англичанам, зная о гуманных условиях содержания в английском плену^{455}. Немецкие военнопленные писали из Канады родственникам, что их содержат исключительно хорошо, что питание великолепное^{456}. Канадцы даже разрешили вручить очередную воинскую награду (Дубовые листья к Рыцарскому кресту) в плену (!) знаменитому немецкому подводнику Кречмеру… С другой стороны, и сами немцы подчас были склонны к проявлению рыцарских правил поведения на войне. Так, английский летчик майор Дуглас Бейдер был сбит, и у него сломались алюминиевые протезы ног. С согласия фельдмаршала Хуго Шперле руководство 3-го флота люфтваффе направило англичанам сообщение об этом, и через двое суток протезы майора Бейдера были сброшены с парашютом на аэродром Сент-Омер^{457}. Сущность войны на Западе весьма точно отражало название военного дневника Роммеля — «Война без ненависти».

Подобная романтизация войны смаковалась немецкой публикой (как передавала СД), но не особенно приветствовалось пропагандой, ибо это снижало готовность к сопротивлению и к беспощадной борьбе.

Совершенно неожиданно весьма важным фактором динамики общественных настроений и в целом повседневности в Германии стали массированные налеты союзнической бомбардировочной авиации. К этому времени Геринга в Германии называли не иначе как «Майером», так как он в 1939 г. имел неосторожность заявить: пусть меня зовут Майером (для немецкого уха — это чисто еврейская фамилия. — О. П.), если хоть один вражеский самолет сможет пересечь немецкие пределы». В июне 1944 г. для отражения налетов вражеской авиации люфтваффе располагали 472 одномоторными и 272 двухмоторными истребителями, а месяц спустя — соответственно 83 и 42 самолетами^{458}. Это было ничто против десятков тысяч дальних бомбардировщиков англо-американских союзников под мощным истребительным прикрытием. Гитлер совершил ошибку, положившись на обещания Геринга; еще в 1940 г. фюрер заявил: «Если британская военная авиация будет сбрасывать на нашу страну 2, или 3, или даже 4 тыс. килограммов бомб, то мы тут же ответим 150 тыс., 180 тыс., 230 тыс., 300 тыс., 400 тыс., 1 млн. килограммов бомб. Если они объявят, что будут разрушать наши города в больших размерах, то мы вообще сотрем их города с лица земли! Мы пресечем преступную деятельность этих ночных пиратов, и в этом праведном деле нам поможет бог. В противостоянии очень скоро один из нас будет сломлен и это будет не национал-социалистская Германия»^{459}.

Хотя летом 1942. г. вновь были отмечены значительные боевые успехи вермахта на Восточном фронте, для гражданского населения бомбежки были гораздо важнее, чем положение на фронте^{460}. Первый воздушный налет англичан на гражданские объекты в Германии был осуществлен в Мангейме 16 декабря 1940 г. Самолеты бомбили не промышленные предприятия, а центр города — так началась практика коврового бомбометания «по площадям» (area bombing). Техника такой террористической бомбежки вскоре стала «утонченной»: сначала «зажигалками» вызывали в городе пожар, вторая волна бомбардировщиков уже при соответствующей «иллюминации» бросала мощные фугасные бомбы. Эта тактика стала особенно действенной после 1942 г., когда стал ощущаться интенсивный отток сил на Восточный фронт; особенно чувствительной была нехватка 88-мм зенитных орудий, которые на Восточном фронте использовали для борьбы с танками.