Литмир - Электронная Библиотека

Пенелопа вышла из кареты сама, не опираясь на его сильную, обтянутую перчаткой руку, поднялась по ступеням и вошла в холл городского дома, где не было ни единого слуги. Майкл шел следом, но она, не задержавшись ни на мгновение, направилась прямиком к лестнице и стала подниматься наверх.

— Пенелопа, — позвал он ее снизу, и она зажмурилась, не желая слышать свое имя, срывающееся с его уст и своей нежностью причиняющее ей такую боль.

Она не остановилась.

Он медленно шел следом, сначала по лестнице, затем по длинному темному коридору до ее спальни. Она оставила дверь открытой, зная, что он войдет, даже если она запрется изнутри, и пошла к туалетному столику, на ходу снимая перчатки и аккуратно положив их на стул. Он закрыл дверь за собой и повторил:

— Пенелопа. — В голосе прозвучала твердость, требующая повиновения.

Ну, с повиновением она покончила.

— Пожалуйста, посмотри на меня.

Она не дрогнула. И не ответила.

— Пенелопа... — Его голос замер. Краем глаза она заметила, что он запустил пальцы в волосы, взъерошив их — так красиво, так нехарактерно для него. — Я десять лет жил этой жизнью. Месть. Возмездие. Это меня питало — поддерживало меня.

— Ты ошибся, — сказала она, подходя к умывальнику у окна. — Это тебя отравило.

— Может быть.

Она налила в таз холодной, чистой воды и опустила в него ладони, глядя, как они бледнеют и расплываются на фоне фарфора. Вода меняет их истинный вид. И заговорила она, обращаясь к этим чужим конечностям:

— Ты ведь знаешь, что это не поможет, верно? — Майкл не ответил, и она продолжила: — Знаешь, что, осуществив свою драгоценную месть, ты захочешь чего-нибудь еще. Фальконвелл, Лэнгфорд, Томми... что потом? Что будет следующим?

— Потом жизнь. Наконец-то, — просто ответил он. — Жизнь, избавленная от призрака этого человека и того прошлого, которым он меня наградил. Жизнь без возмездия. — Он помолчал. — Жизнь с тобой.

Сказав это, он оказался рядом — ближе, чем она предполагала. Пенелопа вынула руки из воды и повернулась. Слова обожгли — причинили ей настоящие мучения. Именно их она так отчаянно хотела услышать... с самого начала их брака... может быть, задолго до него. Может быть, с тех пор, как начала писать ему письма, зная, что он их никогда не получит. Но как бы сильно она ни хотела их услышать, оказалось, что поверить в них она не может. j :

— Ты ошибаешься. Ты не изменишься. Ты просто останешься во тьме, закутавшись в свое отмщение. — Она помолчала, зная, что ему просто необходимо услышать то, что она скажет дальше. А ей — сказать это. — Ты будешь несчастлив, Майкл. И я буду несчастлива с тобой.

Его челюсть напряглась.

— А ты у нас такой эксперт? Ты, со своей праведной жизнью, там, далеко в Суррее, ни мгновения риска, ни единой помарки на твоем безупречном, добродетельном имени. Ты ничего не знаешь о гневе, о разочаровании, о душевном опустошении. Не знаешь, каково это, когда твою жизнь выдернут из-под тебя и когда ты хочешь только одного — наказать человека, сделавшего это!

Негромкий голос разорвал тишину в комнате, как пушечный выстрел, и Пенелопа поняла, что больше не может сдерживаться.

— Ты... страшный... эгоист. — Она шагнула к нему. — Думаешь, я не знаю, что такое разочарование? Думаешь, я не испытывала разочарования, когда все вокруг — подруги, сестры — выходили замуж? Думаешь, я не испытывала душевного опустошения, когда обнаружила, что мужчина, за которого я собиралась выйти замуж, любит другую? Думаешь, я не испытывала отчаяния каждый день, просыпаясь в отцовском доме и понимая, что никогда не достигну счастья... никогда не обрету любви? Думаешь, так просто, когда женщину вроде меня перекидывают от одного мужчины к другому, чтобы он ею распоряжался — отец, жених, а теперь муж?

Она наступала на него, оттесняя к двери, слишком взбешенная, чтобы заметить — он послушно движется вместе с ней.

— Нужно ли тебе напоминать, что я в жизни своей не имела права выбора — никогда? Что все, что я делаю, все, что я есть, — это во благо другим?

— Это твоя вина, Пенелопа, не наша. Ты могла отказаться. Никто не угрожал твоей жизни.

— Еще как угрожали! — взорвалась она. — Угрожали моей безопасности, моей защищенности, моему будущему! Если бы не Лейтон, не Томми, не ты, то что? Что было бы, когда мой отец умрет, а у меня нет ничего?

Он подошел к ней вплотную, взял за плечи.

— Да только все это было не ради самосохранения, верно? Тобой двигало чувство вины и ответственность, и желание дать своим сестрам жизнь, которой тебе не досталось.

Пенелопа прищурилась.

— Я не собираюсь просить прощения за то, что делала ради них. Мы не все такие, как ты, Майкл, испорченные и эгоистичные, и...

— Только не останавливайся, милая, — протянул он, отпустив ее и скрестив руки на широкой груди. — Ты как раз подошла к самому интересному. — Пенелопа промолчала. Он поднял бровь. — Трусиха. Нравится тебе это или нет, но именно ты сделала свой выбор, Шестипенсовик, и никто другой.

Она возненавидела его за то, что он сейчас назвал ее этим прозвищем.

— Ошибаешься. Думаешь, я бы выбрала Лейтона? Думаешь, выбрала бы Томми? Думаешь, я бы выбрала...

Она осеклась... отчаянно желая закончить фразу, сказать «тебя». Желая сделать ему больно. Наказать за то, что он все так сильно усложнил. За то, что любить его невозможно.

Он все равно понял.

— Скажи это.

Она замотала головой:

— Нет.

— Почему? Это правда. Будь я последним мужчиной в Британии, ты бы все равно не выбрала меня. В этой пьесе я играю роль злодея, того, кто вырвал тебя из безупречной сельской жизни, весь исполненный жажды отмщения и гнева, слишком черствый, холодный, не заслуживающий тебя. Твоих чувств. Твоего общества.

В нем что-то вдруг изменилось, и в первый раз после венчания она не увидела в его глазах никаких чувств.

Пенелопа кивнула, каждой клеткой своего существа противясь этому, желая закричать во весь голос о несправедливости происходящего.

— Если ты настаиваешь на мести, осуществляй ее без меня. Я не на твоей стороне.

Она знала, что он никогда не примет ее ультиматума, но это не ослабило удар, когда он произнес:

— Да будет так.

Глава 17

«Дорогой М.!

Сегодня вечером я была в театре и услышала твое имя. Несколько дам говорили о новом игорном зале и его скандальных владельцах, и я невольно прислушалась, когда услышала, что они упомянули тебя. Так странно слышать, когда тебя называют Борном, — это имя у меня до сих пор ассоциируется с твоим отцом, но полагаю, оно принадлежит тебе уже целых десять лет.

Десять лет. Десять лет с тех пор, как я видела тебя и говорила с тобой. Десять лет с тех пор, как все изменилось. Десять лет, а мне до сих пор тебя не хватает.

Без подписи.

Долби-Хаус, май 1826 года».

Письмо не отослано.

Неделю спустя Майкл поднимался по ступеням в Долби-Хаус по приглашению своего тестя, явившегося в «Адский дом» утром, когда Майкл в своем кабинете боролся с желанием промчаться сквозь дом, схватить жену и доказать раз и навсегда, что они женаты и она принадлежит ему.

До чего дошло... постыдная правда заключалась в том, что теперь он большую часть времени проводил дома, прислушиваясь к ее шагам за дверью, надеясь, что она придет к нему и скажет, что передумала и умоляет прикоснуться к ней.

В точности как он мечтает, чтобы она прикоснулась к нему.

Шесть ночей подряд он провел дома, избегая встреч с женой, но при этом стоял возле этой проклятой двери, соединяющей их спальни, и слушал, как слуги наполняют ее ванну, болтая с Пенелопой, потом она опускается в воду, а он терзается искушением.

Желанием доказать ей, что достоин ее.

Переживания были пыткой. Но он это заслужил, это стаю наказанием за то, что он отказывается войти в ее комнату, вытащить ее из ванны, уложить на кровать, роскошную и мягкую, и овладеть ею. И когда он отворачивался от двери, дразнившей его скрытыми за ней тайнами, испытывал только сожаление. Пенелопа была всем тем, чего он хотел, и всегда большим, чем он заслуживал.

53
{"b":"261766","o":1}