— Мои сестры, Виктория и Валери. — Подождала, пока он вспомнит близнецов. Когда Борн кивнула, она продолжила: — Их первый сезон начался сразу же после моего скандала. И они от этого пострадали. Мать так боялась, что моя неудача их запятнает, что заставила принять первое же брачное предложение. Виктория вышла за стареющего графа, отчаянно мечтавшего о наследнике, а Валери за виконта, красивого, но денег у него больше, чем здравого смысла. Я не уверена, что они счастливы... но не думаю, что они на это когда-либо рассчитывали, и уж точно не после того, как их супружество стало реальностью. — Пенелопа помолчала. — Мы все всё понимали. Нас воспитывали в убеждении, что брак — это всего лишь деловое соглашение, но я сделала невозможной даже надежду на лучшее.

Она продолжала, не совсем понимая, почему ей кажется, что нужно рассказать ему всю историю:

— Мой брак должен был стать самым, расчетливым, самым деловым из всех. Я собиралась стать герцогиней Лейтон. Вести себя покладисто, выполнять требования мужа и родить следующего герцога Лейтона. Я бы так и поступила. Причем с радостью. — Она пожала плечом. — Но у герцога... имелись другие планы.

— Ты этого избежала.

— Не уверена, что большинство женщин сказали бы про случившееся «избежала». Забавно, как мелочь вроде разорванной помолвки может изменить все.

— Не такая уж и мелочь, мне кажется. Но скажи, как разорванная помолвка изменила тебя, Пенелопа?

Вопрос заставил ее задуматься. За годы, прошедшие после того, как герцог Лейтон вызвал скандал всех времен и народов и уничтожил все шансы на то, чтобы Пенелопа стала герцогиней, она никогда не спрашивала себя, как это ее изменило.

Но теперь, когда она смотрела на сидевшего напротив новоиспеченного мужа — человека, к которому подошла глухой ночью и с которым обвенчалась всего через несколько дней, в голове внезапно прошелестела правда.

Счастье стало возможным.

Пенелопа сглотнула, прогоняя эту мысль, а Борн вдруг подался вперед быстро, почти жадно.

— Вот! Ты ответила на вопрос!

Пенелопа тщательно обдумала свои дальнейшие слова.

— Это заставило меня осознать, что супружество не обязательно должно быть соглашением. Герцог... он любит свою жену просто безумно. Их брак... в нем нет ничего спокойного и уравновешенного.

— И ты хотела этого для себя?

Пенелопа слегка пожала плечами.

— Какая разница, чего я хотела? Теперь я замужем.

Зубы ее застучали. Борн проворчал что-то неодобрительное и пересел на ее сиденье.

— Ты замерзла. — Он обнял ее длинной рукой за плечи, притянул к себе, и от него волной пошло тепло. — Вот так, — добавил он, укутывая их обоих дорожным одеялом. — Это поможет.

Она прижалась к нему, стараясь не вспоминать прошлый раз, когда оказалась так же близко.

— Похоже, ты постоянно делишься со мной одеялами, милорд.

— Борн, — поправил он, плотно укутывая обоих в грубую шерсть, и пророкотал прямо в ухо: — Тут или делиться с тобой одеялом, или позволить тебе стащить его. Пенелопа не сдержалась и рассмеялась.

Они долго ехали молча, и он первым нарушил тишину:

— Значит, все эти годы ты ждала счастливого замужества?

— Не знаю, подходит ли сюда слово «ждала». Скорее надеялась.

— А твой жених, тот, у которого я тебя похитил, — обеспечил бы он его тебе?

Следовало бы рассказать ему правду про Томми. Что они даже не обручились. Но что-то ей помешало.

— Какой смысл думать об этом теперь? Зато я не буду виновата еще в двух несчастливых супружествах. Я не обманываю себя мыслями о том, что мои сестры смогут встретить любовь, но счастливыми они могут быть, правда? Найти кого-нибудь подходящего... или я слишком о многом прошу?

— Честное слово, не знаю, — произнес он, обнимая ее и привлекая к себе. Карета с грохотом въехала на мост через Темзу, ведущий в Лондон. — Я не из тех, кто понимает, как люди подходят друг другу.

Не следовало бы блаженствовать, чувствуя, как обнимает ее его рука, но Пенелопа не могла удержаться. Она прижалась к нему, притворившись на минутку, что этот спокойный разговор просто один из многих, ждущих их впереди. Его рука медленно скользила вверх и вниз по ее предплечью, согревая и даруя еще более чудесные ощущения с каждым ласковым, теплым поглаживанием.

— Пиппа практически уже обручена с лордом Каслтоном. Мы думаем, что он сделает ей предложение через несколько дней после ее приезда в Лондон.

Рука на мгновение застыла, затем снова начала медленно поглаживать.

— Как она познакомилась с лордом Каслтоном?

Пенелопа подумала о заурядном, скучном графе.

— Да так же, как это происходит со всеми остальными. Балы, обеды, танцы. Он кажется довольно славным, но... мне не нравится мысль о его женитьбе на Пиппе.

— Почему?

— Некоторые говорят, что она своеобразная, но это не так. Она книжная девочка, любит науку. Обожает выяснять, как действует то или другое. Он просто не удержится вровень с ней. Но если честно, я не думаю, что ее вообще волнует, выйдет ли она замуж и за кого. До тех пор, пока у нее есть библиотека и несколько собак, она будет счастлива. Мне бы только хотелось, чтобы она нашла себе кого-нибудь... не хочу показаться жестокой, но... более умного.

— Ммм, — неопределенно протянул Майкл. — А другая сестра?

— Оливия, — отозвалась Пенелопа, — очень красивая.

— Похоже, она просто восхитительна.

Пенелопа сделала вид, что не услышала столь восторженной оценки.

— И ей нужен мужчина, который хорошо будет к ней относиться. У кого есть много денег и кто не против тратить их, чтобы побаловать ее.

Снова повисло молчание, но Пенелопа не возражала. Она словно закуталась в его тепло, ей так нравилось чувствовать его рядом. В карете как будто стало намного уютнее. И когда ритмичное раскачивание кареты почти убаюкало ее, он вдруг снова заговорил:

— А тебе?

Глаза Пенелопы резко распахнулись.

— Мне?

— Да. Какой мужчина подойдет тебе?

Она смотрела, как одеяло на его груди вздымалось и опускалось, и эти долгие ровные колыхания странным образом успокаивали.

«Я бы хотела, чтобы мне подошел ты».

В конце концов, он ее муж. Больше, чем просто знакомый. Он мог бы стать для нее другом. Чем-то большим, чем этот холодный, жесткий человек, каким она уже привыкала его считать. Вот если бы этот, другой Майкл, сидящий сейчас рядом, согревал ее, разговаривал с ней, она бы не возражала.

Разумеется, ничего этого она вслух не сказала, а произнесла только:

— Но ведь это больше не имеет значения, правильно?

— А если бы имело? — Он не даст ей уклониться от ответа.

То ли ее разморило тепло, то ли спокойствие, то ли этот мужчина, но она сказала:

— Полагаю, я бы выбрала кого-то интересного, доброго. С кем можно потанцевать... посмеяться... о ком можно заботиться.

«Кому я буду небезразлична».

— Кого-нибудь вроде твоего жениха?

Она подумала о Томми: уж не рассказать ли Майклу, что неизвестный ему мужчина — это друг, которого оба они знали всю жизнь. Сын человека, отнявшего у него все. Но ей не хотелось его расстраивать, только не сейчас, когда им так спокойно и тепло и она может притворяться, что им нравится общество друг друга. Поэтому Пенелопа прошептала:

— Я бы предпочла кого-нибудь вроде моего мужа.

Он молчал так долго, что Пенелопа засомневалась, расслышал ли он. А когда решилась посмотреть на него сквозь ресницы, обнаружила, что он уставился на нее с таким напряжением, что это нервировало, а карие глаза в тусклом свете казались почти золотыми.

На какой-то миг ей показалось, что сейчас он ее поцелует.

Она хочет, чтобы он ее поцеловал.

В лицо бросилась краска, и Пенелопа торопливо отвернулась, снова положив голову ему на грудь, крепко зажмурившись и желая, чтобы эта минута прошла... и ее глупость тоже.

Но было бы неплохо, если бы они подошли друг другу.

«Дорогой М.!