– Минут через десять буду!
Я положила трубку и уставилась на Витьку.
– Ну что смотришь? Пошли вниз, машина с минуту на минуту будет.
Машина оказалась тем самым уазиком, что меня и привез сюда. И менты в ней были те же самые. Мы с Витькой и папаней уселись на заднем сидении, сделав попытку размазать по стенке тонким слоем того самого вредного мента, что огрел меня дубинкой. Мент крякнул, но промолчал.
Охранники в холле моего дома как по команде на меня уставились, когда мы зашли.
– Идите, идите, – подтолкнул он нас с отцом. – А я тут с ними потолкую.
Я обожгла охранников ненавидящим взглядом, подхватила папеньку и направилась к лифту.
– Постойте, – приподнялись оба охранника.
– Спокойно, ребята, – краем глаза я увидела, как Корабельников пошел к ним, доставая корочки.
Мы загрузились в лифт, тормознулась на четвертом этаже и я забрала ключ-карту от своей квартирки у бабы Грапы. После чего снова подхватила папеньку и поднялась на свой этаж.
Не передать, какое счастье охватило меня, когда я наконец-то попала к себе в квартиру. Черт возьми, приехала, называется из Швейцарии! Здравствуй, родной город, блин! Хорошо ж меня тут встретили! Не успела явиться – в ментовку замели!
Папеньку я со зла разместила на неудобной раскладушке в Каморке – будет знать, как собственную дочь так подставлять. После чего почистила зубы и умылась, собираясь в кроватку, поспать.
И тут в дверь позвонили.
Зверея, я пошла открывать. Посещение ментовки в качестве потенциального кандидата на нары никого еще в пасторально – просветленное состояние не привело.
На пороге стояли охранники. Оба.
– Магдалина Константиновна, мы пришли принести свои извинения, – хмуро сказал Саня.
– А нафиг мне ваши извинения? То, что я по вашей милости пережила, не изменится, – резонно заметила я.
– Простите нас. Пожалуйста, – глядя в пол, буркнул второй.
– А зачем? – страшно удивилась я. – Вы причинили больной девушке большие неприятности, и я вас же и должна простить, чтобы у вас не было неприятностей с начальством и неприятного осадка на душе?
– Да что неприятности с начальством… – тихо сказал Дима, не поднимая глаз.
– А чего же вы боитесь? Только не говорите что совесть замучила.
– Да про вас тут всякое говорят, – честно признался Саня.
– А, что я ведьма? – буднично сказала я. – Так я и правда собираюсь на вас импотенцию наслать. Я думаю, это справедливо – за мою прогулку по такой погоде в одном свитерке. Меня там, кстати, еще и били.
У парней в глазах одновременно мелькнул неприкрытый ужас, они переглянулись и Саня, схватив мою руку, страстно заговорил:
– Не губите, Магдалина Константиновна, все для вас сделаем, клянемся!
Я подумала и царственно кивнула.
– Хорошо. Если вы понадобитесь, я вам скажу. И папеньку ко мне пропускать без проблем – в любом виде.
У парней снова синхронно мелькнуло на лицах – теперь уже облегчение, они начали меня горячо благодарить, но я невежливо закрыла дверь. После чего сходила на кухню, залила кипяточком Колдрекс и выпила его для профилактики – не дай бог простужусь. Подумала об этом – и смешно стало. Все равно скоро помирать.
Последнее что я перед сном сделала – это взяла остатки отвара и поставила его на прикроватную тумбочку. Помирать мне решительно не хотелось.
Снилась мне какая-то хрень, честное слово. Словно я – я! – танцую самбу на широкой, высокой тумбе, разодетая в невероятный костюм – крохотные трусики и корону на голове из гигантских разноцветных перьев – и все! – а у подножия бурлит поток людей. Причем таких тумб полно, и на них на всех девицы интересного вида, прям как и я. Немножко посоображав, я успокоилась. Карнавал в Рио, подумаешь! Около подножия моей тумбы стояла группка итальянцев, изо всех сил выражающая свои восторги. Мною, между прочим. Горячая южная кровь, что поделаешь. Я им благосклонно улыбалась, сама же мучительно припоминала – не входит ли, упаси Боже, в обязанности танцовщиц и оказание секс-услуг желающим? Это было бы досадно. Итальянцы были не в моем вкусе.
А они тянули руки ко мне, швыряли монетки, а один исхитрился дотянуться до моей ноги. Тогда – то я его и заметила. На фоне темной мужской руки, обхватившей мою лодыжку, странно сиял матовым светом белый камень.
«Господи», – поразилась я, стряхивая руку и хорошенечко припечатав ее острым каблучком. Конечно же, я сбилась с ритма. Тут же на сцену вскочила другая девушка, и помахала мне ручкой, мол, освобождай место. На руке ее белой искоркой мелькнул проклятый камень. Я спустилась вниз, в толпу, почему-то уже в нормальной одежде, – и тут же бесцеремонно схватила за руку первую попавшуюся тетку. И на ее руке красовался перстень Клеопатры.
Какие-то мужчины хватали меня за руки, приглашали куда-то, и у каждого на руке тускло мерцало серебряное колечко с лунным камнем. А я ходила в толпе и рассматривала руки людей. Подобные кольца были практически на всех.
Что за глюк? – ошеломленно подумала я и проснулась. В темноте мерно тикали часики. Я с минуту непонимающе пялилась в направлении потолка, после чего перевернулась на другой бок и закуталась в одеяло. Приснится ж такая фигня.
А еще через минуту меня осенило.
Я подскочила на кровати включила свет и подбежала к компу. Пока он загружался, я чуть не померла от нетерпения. Наконец, я нажала на ярлычок адресной книги и быстренько найдя нужный телефон, набрала его. Краем глаза я посмотрела в правый нижний угол монитора – черт возьми, было три часа ночи! Ну что ж, не так уж и поздно, это уже скорее слишком рано. Я отсчитала одиннадцать гудков, когда наконец трубку взяли.
– Алло, – услышала я заспанный голос.
– Дядя Моня! – обрадовалась я. – Простите ради бога, что среди ночи разбудила, только это и правда очень важно.
– Що случилось, детка? – спросил дядя Моня.
– Дядя Моня, миленький, можно я к вам приеду и все объясню? – взмолилась я.
– Таки до утра я думаю, дотерпит, – рассудительно сказал дядя Моня.
– Не дотерпит! – взвыла я. У меня и так времени – кот наплакал.
– Приезжай, – вздохнул он.
– Дядечка Моня, я тебя обожаю! – обрадовалась я и положила трубку. Потом быстренько натянула джинсы, свитер, схватила со стола Оксанины бумажки и ринулась из квартиры вниз, в гараж.
Дядя Моня, по документам Соломон Яковлевич Базилевич, был давним материным поклонником. Видимо потому что мать его больше пяти минут вынести не могла, и дядя Моня вследствие этого не сумел ознакомиться со всеми прелестями материного вредного характера. Наивный еврей даже на старости лет не очухался от юношеского увлечения, и не понял, как ему в этой жизни повезло. Даже то что его счастливый соперник из преуспевающего инженера стал горьким пьяницей ни о чем ему не сказало. Может я и ведьма по профессии, но вот моя маменька – ведьма по жизни. Со временем дядя Моня, понятно женился, у него уж внуки, однако к матери он до сих пор относится нежно. Так что у меня были основания полагать, что мне, дочери его вечной любви, дядя Моня не откажет.
Жил дядя Моня в коттеджике почти в центре города, за филармонией. Я влетела к нему, словно за мной черти гнались, и дядя Моня тут же запричитал.
– Магдалина, ну как ты одета! Кто ж по такой погоде без куртки ходит!
– Я на машине, – отмахнулась я.
– Пошли, чайком тебя напою, – вздохнул дядя Моня.
Я покорно поплелась за ним на кухню, и пока он разливал чай по чашечкам, положила на стол бумажку.
– Ну, що таки тебя привело к старому больному еврею? – осведомился дядя Моня.
– Вот, – кивнула я на бумажку.
Дядя Моня достал очки, сел на стул и внимательно изучил рисунок.
– И это и есть вопрос жизни и смерти? – покачал он головой.
– Да, – твердо ответила я. – Мне с ним не на танцульки бегать. Надо срочно, дядь Монь.
– Материал? – осведомился он.
– Серебро и лунный камень.
– Серебро у меня сейчас сильно плохое, грязное, проба ниже некуда, Магдалина, – вздохнул он. – Подожди немного, сделаю я тебе колечко в лучшем виде.