В это время из-за угла появился кто-то громадный и громогласно сказал:

— Батюшки! Вот это встреча! Мирон Иваныч!

Солнышкин отшатнулся и увидел капитана, который был в два раза выше Робинзона. А фуражка на голове у него была такая, что налезла бы на голову двум капитанам вместе.

— Батюшки! — сказал капитан и стал трясти руку старому Робинзону.

— Евгений Дмитриевич, дорогой, так мы, кажется, вчера виделись, — улыбаясь, сказал Робинзон. — Даже точно виделись.

— Неужели? — удивился капитан.

И тут состоялся разговор, от которого Солнышкин весь взмок, а чубчик у него застыл от волнения.

— Евгений Дмитрич, вы помните топчан в каюте старого Робинзона? — начал старый инспектор.

— Конечно. Как же, как же! Разве можно забыть? — воскликнул капитан и вскинул руки, сверкнув золотыми нашивками. Мужественное лицо его стало добрым и внимательным. — Да, да! Я ещё провалился тогда. И подзорную трубу помню. Я ведь в неё увидел мачты своего парохода! А помните, как я затыкал пальцем дырку от сучка в вашем потолке? Помните? — И он захохотал. — Я тогда чуть не проткнул крышу!

— Ах, Евгений Дмитрич, — сказал Робинзон, — конечно, помню. А сегодня на этом месте спал ещё один мореплаватель и смотрел в подзорную трубу на мачты вашего парохода…

И он показал глазами в сторону Солнышкина.

— Так где же он? — засуетился капитан и стал оглядываться вокруг себя, будто потерял иголку и никак не мог ее найти. — А, вот он! Да какой красавец, прирождённый моряк! При-рож-дён-ный! Немедленно выписывайте направление на пароход.

— Но он ещё молод, — сказал Робинзон.

— Ничего, это я всё улажу. Жду, жду, — сказал громовым голосом моряк и побежал на совещание.

Это был капитан парохода «Даёшь!» — Евгений Дмитриевич Моряков.

— Ну вот, Солнышкин, вот и всё, — сказал маленький Робинзон и грустно подмигнул.

Через полчаса он выписал ему направление на судно и, когда Солнышкин уже собрался бежать, остановил его. Он достал из кармана маленький бронзовый компас и протянул Солнышкину.

— Возьми, — сказал Робинзон. — Мне его подарил один старый моряк. Он говорил, что, если у человека в жизни всё правильно, стрелка компаса показывает точно на север — так держать! Если же нет, то она начинает выписывать кренделя. Может быть, это сказка. У меня он всегда показывал на север, а жил-то я, наверное, не очень правильно. Но всё-таки возьми…

Потом он вытащил из кармана пятирублёвую бумажку, дал Солнышкину и весело сказал:

— Когда-нибудь рассчитаемся!

А ещё через минуту он с самым серьёзным выражением лица выдавал направление Ваське-бичу к самому доброму боцману.

Солнышкин летел навстречу морю и кораблям.

Он бежал так, что лужи, как птицы, разлетались из-под его ног.

На щеках у него будто выросло по красному яблоку.

До слуха Солнышкина вдруг долетело чиканье ножниц, стрекот машинки, и он вспомнил, что не мешало бы зайти в парикмахерскую. Он остановился под вывеской, дождался звонка, подошёл к креслу и стал рассматривать себя в зеркале. Уж теперь-то он пошлёт бабушке фотокарточку!

Но тут в зеркале появилась вытянутая физиономия в капитанской фуражке.

— Пересадите его, — сказала физиономия и растянулась, как тесто. — Я бреюсь только у этого мастера.

Солнышкин повернул голову и хотел возмутиться. Он тоже хотел стричься у хорошего мастера. Но тут появился другой парикмахер и, как артист, пропел Солнышкину:

— А я вам не нравлюсь? Прошу, очень прошу!

И Солнышкин согласился. Не потому, что парикмахер ему понравился, а просто Солнышкин не любил обижать людей.

Капитан даже не поблагодарил его и плюхнулся в кресло прямо в фуражке. К нему тотчас подлетел мастер в белом халате. Он был такой чистенький, что на щеках у него отражались бухта, пароходы со спасательными кругами и мелькали быстрые чайки.

— У вас чудесный загар! — с подчёркнутым восхищением затеял разговор мастер. — Вы, наверное, только что из Индии?

— В Африке тоже жарко, — уклончиво ответил капитан.

— А-а-а, — с любопытством протянул парикмахера — так вы из Африки? Ну, как там в джунглях?

Капитан почему-то промолчал, а мастер замурлыкал и стал взбивать в чашечке пушистую мыльную пену.

— Что вам, молодой человек? — пропел, как артист, второй мастер.

— Под бокс, — сказал Солнышкин и посмотрел на себя в зеркало.

Теперь сзади него стояла маникюрша и жевала булку, а сбоку отдыхала детский мастер. Она только что стригла очень упрямого мальчишку и поэтому всё ещё хваталась за сердце.

— А в джунглях свирепствуют львы, — вдруг сказал капитан. — Нет антилоп — хватают слона и глотают с бивнями!

Второй мастер так удивился, что открыл рот и машинкой начал стричь Солнышкину нос. Солнышкин дёрнулся, и мастер стал извиняться.

— Нет слона — хватают автомобиль!

«Глупые шутки», — подумал Солнышкин, но промолчал.

— Потрясающе! — сказал первый мастер. Капитан снова замолчал. Тогда мастер стал намыливать капитану подбородок. Махал кисточкой он так, чтобы не испачкать капитанскую фуражку. Поэтому мыльные хлопья отлетали в сторону. Ляп! — и кусок пены залепил Солнышкину глаз.

Солнышкин сердито утёрся. Ляп! — и пена повисла у него на носу.

— Ну, знаете… — не вытерпел Солнышкин. — Фуражку надо снимать!

— Что? — спросил капитан.

Все мастера испуганно примолкли.

— Фуражку в помещении надо снимать, — сказал Солнышкин. — Это знают даже первоклассники!

Все застыли в ожидании. Что же произойдёт? Маникюрша от растерянности вместо булки затолкнула в рот резиновую грушу от пульверизатора, а детский мастер по привычке, как ребёнку, протянула капитану для успокоения бутылочку из-под одеколона.

— Что?! — заорал капитан. — Ну, знаете ли… Извините! Плавали — знаем! — выкрикнул он, натянул фуражку ещё глубже и с намыленными щеками выскочил на улицу.

Солнышкин быстро забыл о происшествии в парикмахерской и подходил к пароходу. Уже издалека он увидел нечто необыкновенное: вся палуба «Даёшь!» была облеплена моряками. На причале тоже стояла толпа, а на каком-то сторожевике матросы забрались даже на мачты. Все смотрели на трап парохода «Свежая камбала», по которому гордо поднимался Васька-бич.

— Васька, неужто на работу? — кричали отовсюду.

— Разумеется, — отвечал он и размахивал направлением, которое выписал ему старый Робинзон.

Все смотрели на Ваську. Поэтому никто на пароходе не заметил Солнышкина. Один только матрос Петькин оставался равнодушным, но он удил камбалу и ничего не видел вокруг.

Солнышкин взбежал по трапу и взобрался на гору пустых ящиков из-под макарон.

— Поразительно, честное слово, поразительно! — удивлялся капитан Моряков.

— Курица медведя снесёт, — сказал Петькин. Между тем Васька, помахивая рукой, поднимался по трапу, и нос его улавливал сладкий запах компота. Он уже видел вкусные блины, мягкую постель, тёплый уголок в подшкиперской, где можно будет отоспаться во время работы, и думать не думал, какую шутку сыграл с ним старый Робинзон.

Васька шёл с направлением к доброму боцману Шахраю. Но ведь на флоте было два Шахрая! Младший был добряк и филон и не прочь дать храпака. Зато у старшего при виде лодыря и бездельника кулаки увеличивались по крайней мере в пять раз.

— Где боцман? — спросил Васька у вахтенного.

— А вон, — кивнул вахтенный.

Васька двинулся вдоль стенки, и тут его длинный нос столкнулся с крючковатым носом Шахрая-старшего.

— Ко мне? — спросил Шахрай.

— Не… не… — заикаясь, затряс головой Васька и стал пятиться.

— Стой! — крикнул Шахрай и бросился вдогонку. Ему позарез нужны были матросы. Но Васька уже бежал по палубе к борту. А на пароходе «Даёшь!» всё увеличивалась толпа, и судно медленно покачивалось. Там уже надеялись увидеть Ваську в робе, но вдруг раздался пронзительный крик, и растрёпанный Васька-бич выскочил на нос «Камбалы». За ним грохотал сапогами старый Шахрай.