Он вскинул руку:

– Не надо, не спрашивай – я понятия не имею. Но этот человек, возможно, сумеет направить нас к кому-то, кто что-то знает о големах.

– А ты что думаешь, беспорядки в Лондоне устраивает какой-то чешский волшебник? – спросил я. – Далеко не факт, между прочим.

Он кивнул – по крайней мере, его голова совершила какое-то резкое движение под этой огромной шляпой.

– Разумеется. Глиняный глаз из коллекции Лавлейса явно похитил кто-то из своих – рядом с нами действует изменник. Однако сведения о том, как именно его можно использовать, почти наверняка пришли из Праги. В Лондоне этого прежде никто не делал. Быть может, наш шпион поможет нам. – Он вздохнул. – Хотя я сомневаюсь. Человек, который именует себя Арлекином, по всей видимости, давно уже не в себе.

– Ну уж, не более, чем все вы, с вашими дурацкими фальшивыми именами, мистер Мэнд-рейк. Ну, а мне чего делать, пока ты будешь встречаться с этим джентльменом?

– Спрятаться и смотреть в оба. Мы на вражеской территории, и я не собираюсь доверять ни Арлекину, ни кому другому. А-а, похоже, вот и кладбище. Смени-ка облик.

Мы вышли на вымощенную булыжником площадь, со всех сторон окруженную зданиями с маленькими черными окошечками. Прямо перед нами находилась лестница, ведущая к распахнутым железным воротам в покосившемся заборе. За воротами, точно гнилые зубы, высилась темная неровная масса – надгробия старого пражского кладбища.

Кладбище это было не больше, чем пятьдесят на пятьдесят метров, самое маленькое кладбище в городе. Однако использовали его в течение многих столетий, хороня все новых покойников, и это придавало ему особый стиль. На этом пятачке было похоронено столько народу, что могилы делали многоэтажными, время от времени ставя один гроб поверх другого, пока наконец поверхность кладбища не поднялась на два метра по сравнению с первоначальным уровнем. И надгробия были натыканы густо, как иголки на еже, – большие нависали над маленькими, а маленькие наполовину уходили в землю. Словом, это кладбище, с его неприкрытым пренебрежением к порядку, было как будто нарочно создано для того, чтобы вывести из себя аккуратного Натаниэля.[40]

– Ну, давай, что ли, – сказал он. – Я жду.

– А-а, так ты ждешь? А мне и не видно под этой шляпой…

– Превращайся в смертоносную гадюку, или в чумную крысу, или в любую другую мерзкую ночную тварь, какая тебе по душе. А я пошел. Будь готов защищать меня, если понадобится.

– С превеликим моим удовольствием!

На этот раз я избрал облик ушастой летучей мыши с кожистыми крыльями и хохолком на голове. Я обнаружил, что это весьма маневренная личина – стремительная, бесшумная и к тому же чрезвычайно подходящая к атмосфере полуночного кладбища. Я покружил над нагромождением покосившихся надгробий. Из осторожности я осмотрел все семь планов – там оказалось довольно чисто, хотя здесь все было настолько пропитано магией, что каждый из планов слабо вибрировал от следов былых дел. Никаких ловушек или датчиков я не заметил, хотя на соседних зданиях кое-где обнаружились обереги – по-видимому, там все еще обитали кое-какие волшебники.[41]

Поблизости не было ни души – в этот поздний час узенькие дорожки кладбища были пусты и погружены во тьму. Только на решетчатом заборе кладбища висели ржавые фонари, распространяющие слабый свет. Я нашел накренившееся надгробие и элегантно повис на нем, закутавшись в крылья. Отсюда мне открывался вид на главный вход на кладбище.

Натаниэль вошел в ворота. Гравий на дорожке негромко похрустывал под его ботинками. Как раз когда Натаниэль миновал ворота, на башнях Праги зазвонили колокола, отмечая наступление тайного, полуночного часа.[42] Парень тяжело вздохнул, с отвращением покачал головой и принялся на ощупь пробираться по одной из дорожек кладбища. Поблизости заухала сова – возможно, предвещала чью-то скорую кончину, а возможно, просто хохотала над фасоном шляпы моего хозяина. Кроваво-красное перо трепыхалось у него на затылке, слабо поблескивая в неверном свете.

Натаниэль шагал вперед. Летучая мышь висела неподвижно. Время тянулось медленно, как всегда, когда висишь на кладбищенском надгробии. Лишь раз на улице за забором появились признаки жизни: из ночной темноты выплыло причудливое четвероногое, двурукое создание о двух головах. Мой хозяин заметил его и на всякий случай остановился. Создание прошло под фонарем и оказалось влюбленной парочкой: они брели под ручку, тесно прижавшись друг к другу и сблизив головы. Они смачно поцеловались, немного похихикали и убрели куда-то в другую сторону. Мой хозяин проводил их взглядом – выражение его лица было довольно странным. Кажется, он пытался изобразить презрение.

После этого его продвижение по кладбищу, и без того не особо стремительное, почти застопорилось. Он еле полз по дорожке, пиная невидимые камушки и кутаясь в свое черное пальто с равнодушным, поникшим видом. Судя по всему, мысли его были далеки от того, зачем он сюда явился. Я решил, что его следует подбодрить, подлетел поближе и устроился на одном из соседних надгробий.

– Гляди веселей! — сказал я ему. – Не вешай носа! А то смотри, чего доброго, спугнешь этого твоего Арлекина. Представь, что ты пришел на романтическое свидание с какой-нибудь прелестной юной волшебницей.

Поручиться не могу – темно было, и все такое, – но мне показалось, что он покраснел. Интересно… Возможно, стоит поработать в этом направлении – в свое время.

– Безнадежно! – прошептал он. – Уже почти половина первого. Если бы он собирался появиться, мы бы его уже увидели. Я думаю… Ты меня слушаешь?

– Нет.

Острый слух летучей мыши уловил какой-то шорох довольно далеко от кладбища. Я вспорхнул повыше и вперил взор во тьму.

– Должно быть, это он. Выше перо, Ромео!

Я полетел на бреющем полете среди памятников навстречу идущему, описав изрядную дугу, чтобы не столкнуться с ним.

Парень же тем временем выпрямился. Сдвинув шляпу набекрень и небрежно заложив руки за спину, он стал прогуливаться среди могил, словно бы погруженный в глубокие думы, не подавая виду, что замечает приближающееся шарканье и странный белесый свет, замаячивший среди надгробий.

Натаниэль краем глаза видел, как мышь улетела в сторону векового тиса, который каким-то чудом уцелел на кладбище. С одной особенно иссохшей ветки открывался прекрасный вид на дорожку. Мышь уцепилась за нее и повисла совершенно неподвижно.

Натаниэль перевел дух, поправил шляпу и зашагал вперед настолько беззаботно, насколько мог. Взгляд его был прикован к тому, что двигалось в глубине кладбища. Невзирая на глубокий скептицизм, с которым он относился ко всей этой театральной обстановке, это заброшенное и уединенное место произвело впечатление даже на него. Помимо своей воли, он ощущал, как сердце в его груди отчаянно колотится.

Что же это такое? Мертвенно-бледный огонек приближался, заливая все вокруг себя зеленовато-молочным сиянием, и камни, мимо которых он проплывал, словно бы светились трупным свечением. Позади огонька виднелся чей-то силуэт. Сгорбившись и шаркая ногами, эта фигура двигалась в сторону Натаниэля.

Натаниэль прищурился: на трех видимых ему планах никаких следов демонов заметно не было. Стало быть, это человек.

Наконец этот человек, судя по хрусту гравия, вступил на дорожку, на которой находился Натаниэль. Он двигался вперед не останавливаясь, ровным шагом, и потрепанное пальто – или, может быть, плащ, – жутковато развевалось у него за спиной. Когда человек подошел поближе, Натаниэль разглядел неприятно-бледные руки, торчащие из-под плаща и держащие нечто, испускавшее этот слабый колдовской свет. Натаниэль изо всех сил старался разглядеть лицо, но лица было не видать под тяжелым черным капюшоном, загибающимся вниз, точно орлиный коготь. Виднелись одни только руки. Тогда Натаниэль попытался разглядеть тот предмет, что был в бледных руках, этот светильник, разливавший странное, белесое сияние. Это была свеча, надежно воткнутая в…