У него работало видео. Мониторились все входы в здание, плюс к тому через патио неплохо просматривалась и сама квартира. Какие-то беспроводные камеры. Господи боже мой!

— Доброе утро, — сказал Родригес, указывая кивком на стул, прикрепленный к полу, но не намертво, а на шарнирах. Своего рода комфорт. Я уселась, и он задвинул дверь.

— Кофе?

— Насквозь уже им пропиталась, — ответила я, протягивая ему чашку, которую принесла с собой. — Вот, свежий апельсиновый сок. Моя сестра взялась за дело с энтузиазмом и выдавила на завтрак сок из половины урожая штата.

— Я знаю, — отозвался он, указывая жестом на монитор, отслеживавший вид через патио. Сара стояла у раковины, мыла посуду, которую Имон вытирал и ставил сушиться. При этом они находились в такой близости друг к другу, что создавалось ощущение, будто эти люди не посуду моют, а заняты куда более интимным делом, и даже одежды на них меньше.

— Надо не забыть задернуть шторы, — сказала я.

Он потянулся, взял чашку, но к соку не притронулся, просто поставил чашку рядом.

— Боишься, что яду подсыпала? — спросила я.

— Простая осторожность, — ответил он. — Без обид.

— Ладно. Тебе же хуже. Ты все это записываешь — я о видео?

— Да.

— Есть там что-нибудь, что могло бы смутить мою сестру?

Легкая улыбка так и не коснулась его бесстрастных глаз, но я ее уловила.

— Не без того.

На этом шуточки кончились. Повисло молчание, напряженное и тягостное. Он изучал меня настороженным взглядом. И ждал.

— Послушай, детектив Родригес, — не выдержала я. — Что нужно для того, чтобы побудить тебя, ну, понимаешь…

— Отвалить? — подсказал он и откинулся на стуле напротив меня. Как я отметила, не на таком удобном. — Ответы. Я хочу, чтобы ты рассказала мне все, от начала до конца. Ничего не упуская.

— Для того и пришла. Я расскажу тебе всю историю, но честно предупреждаю, радости тебе от этого не будет. И с доказательствами не густо, так что лучше бы тебе это дело оставить и сохранить душевное спокойствие. Ведь все, что у тебя будет, это мое слово, а у меня такое впечатление, что оно для тебя не больно-то весомо.

Некоторое время он сидел, глядя на меня, потом взял сок, понюхал и отпил глоточек.

— Ну, вообще-то я немного изменил свое мнение, — промолвил Родригес. — Прошлой ночью. На пляже.

— С чего бы это?

Он не ответил. Повернулся на стуле и посмотрел на экран, где моя сестра и ее новый возлюбленный мыли посуду и смеялись.

— Откуда он взялся? — спросил детектив. — Этот новый друг семьи.

— Сара познакомилась с ним в торговом центре. Между прочим, в тот самый день, когда я познакомилась с тобой. Правда, наша встреча не привела к таким замечательным последствиям.

Он посмотрел на меня со значением.

— Интересная, я гляжу, у тебя жизнь.

— Ты просто понятия не имеешь, какая она насыщенная. Так все-таки что тогда, на пляже, заставило тебя изменить свое мнение?

Он отпил еще соку.

— Тут два момента, один из них к пляжу отношения не имеет. Когда ты столкнулась со мной в первый раз, ты была страшно разозлена, но не напугана. Люди, чувствующие свою вину, пугаются, выкручиваются и все такое. Ты повела себя совсем по-другому.

Ладно, приятно было это слышать.

— А что второе?

— Виновные люди не спасают жизни в темноте. Я к чему — убийца очень даже может спасти кого-то, это в его духе. Он может войти в горящее здание и вынести из огня ребенка, рискуя собственной шкурой. Может даже огорчиться, если это у него не получится. Но ни один из них не станет ввязываться ни во что подобное при наличии выбора, во-первых, и при отсутствии свидетелей и выгоды, во-вторых. Если кто-то истекает кровью в темном переулке и все, что нужно, это позвонить в Службу Спасения, убийца звонить не станет, если только не имеет на то резона — если кто-то его не видит, не ждет от него подобных действий или от этого может выйти какая-то польза. Уловила, о чем я? Их волнует не жизнь, которую можно спасти, а то, как это будет выглядеть.

Он пожал плечами и опрокинул стакан, вылив в горло тонкую золотистую струйку.

— А тебя волновала жизнь. Потому что тебе ни черта не стоило свалить потихоньку, оставив этих бедолаг засыпанными в их норе: никто бы все равно не узнал.

— Никто, кроме меня.

— Вот именно. Это меня и убедило.

Кое-что из сказанного им зацепило мое внимание.

— Ты сказал, что убийца способен войти в пылающий дом и спасти из огня младенца… ты ведь о Квинне думал, правда?

Он помедлил, явно не испытывая большого желания признаваться в этом.

— Было кое-что в том, как он все проделывал. Стоял на улице, прикидывал, углы высчитывал. Кругом собралась толпа, мать вопила, умоляя о помощи, а у него как будто внутри маленький встроенный компьютер работал, вычислял возможную выгоду. Заметь, я тебе не врал, Квинн был славным парнем, он мне нравился. Но быть славным парнем еще не значит не быть плохим человеком.

— Детектив, поосторожнее, а то так ты можешь далеко зайти.

Он одарил меня странной, слабой улыбкой.

— Ни в коем случае. Я хороший коп. Если я не способен что-то увидеть, ощутить, прочувствовать и растолковать присяжным, я в это не поверю. А Квинн, он весь был на интуиции. Ум словно прыгающий боб: все для него было вроде игры. Состязания, типа, кто тут самый толковый парень.

Теперь Родригес сидел, сцепив руки, и смотрел на свои большие пальцы, медленно вращая один вокруг другого.

— Могу я поверить, что он был не тем парнем? Да, могу. Мне этого не хотелось, но я думал об этом, и я наблюдал за тобой. Ты не меняешься, когда тебя никто не видит. Ты говоришь то, что имеешь в виду, и говоришь это всем, кто будет слушать.

— Ты хочешь сказать, что я не больно-то нежная?

— Ты такая же нежная, как кирпич. Но расценивай это как комплимент. Героические личности, как правило, не больно-то нежные.

Героические личности, надо же!

— Что-нибудь еще скажешь?

— Не без того, — ответил он. — Тот неряшливый парень, который ночевал у тебя в квартире, стянул деньжат у тебя на кухне. А другой малый, тот, с которым ты разговаривала перед уходом на работу, заставил его положить все обратно.

Ну конечно, и Кевин, и Льюис, каждый действовал в соответствии со своей природой. Это вызвало у меня улыбку.

— Ну и наконец, — заключил он, — ты классно выглядела на экране телевизора, а твоя сестра в голом виде — так вообще пальчики оближешь. А теперь давай выкладывай, что там на самом деле было с Квинном.

Я понимала, что, раз уж дело дошло до такого разговора, я не могу не рассказать ему о Хранителях и, паче того, о джиннах. Он должен был понять, с чем мы имеем дело и каковы ставки в нашей игре. Он должен был понять, что то, чем занимался Квинн, выходило далеко за пределы обычной юрисдикции, и он не мог понести наказание в рамках действующей правовой системы.

В двух словах все это было не изложить, поэтому рассказ продолжался долго. Так долго, что у меня голос охрип, и Родригес угостил меня водой, а когда к этому добавилась еще и нервная дрожь, переключил меня с воды на холодное пиво. А на каком-то этапе, когда за обрез моей белой майки на лямках начал затекать пот, включил шумный кондиционер.

Если рассматривать эту процедуру как допрос, то выглядела она странно: он в основном молчал и слушал, лишь изредка задавал уточняющие вопросы, ни с чем не спорил, не выражал ни в чем сомнения и уж, во всяком случае, не называл меня чокнутой и не крутил пальцем у виска.

Что я, сидя вместо него на не самом удобном стуле и выслушивая столь невероятную историю, наверняка бы сделала.