— Что тебе сделал Квинн? — спросил Родригес.

У меня вырвался резкий вздох.

— Я уже говорила.

— Ты назвала его насильником и убийцей.

— Опять ты за свое.

— Ты ведь жива. Так что жертвой убийства явно не стала.

Ответа на это не требовалось, и я продолжала бежать молча, пока Родригес вдруг не схватил меня за запястье и резко дернул. Я рухнула на песок. Рядом шумел и плескался, обдавая нас колючими брызгами, прибой.

Выражение его лица мне было не разглядеть. Я поднялась в эфир, для чего мне, кажется, пришлось преодолеть всю тяжесть мира, откуда увидела его в виде расплывчатого оранжевого пятна. У меня нынче не было возможности вникнуть в его чувства, каковы бы они ни были, но даже в свои лучшие времена мне редко доводилось видеть ауру обычного человека, характеризующую его в определенном смысле столь четко и однозначно. Насколько я могла доверять своему восприятию, детектив Родригес, возможно и являвшийся в других отношениях далеко не ангелом, не был убийцей и не имел склонности отворачиваться от правды.

— Тебе досталось от Тома, — сказал он.

— Еще как.

— А доказательства есть?

— Откуда?

— Так почему я должен тебе верить?

Я всмотрелась в него сквозь тьму.

— Да потому, что ты уже знаешь что-то, во что тебе не хочется верить. Правда? Ты знаешь, что он не был тем чудесным парнем, каким казался тебе все эти годы. Ты, кажется, говорил, детектив, что тебе от меня нужна только правда. Ладно, будет тебе правда. Я тебе ее выложу, здесь и сейчас. Получай и проваливай. Ты готов выслушать?

— Я для того сюда и явился, — ответил он. — Слушаю.

И я ему рассказала. Без Ма’ат и джиннов, конечно, что усложняло дело, но костяк событий изложила верно. Я прибыла в Лас-Вегас, чтобы помочь другу, нарвалась на Квинна, и он устроил мне сущий кошмар. И пытался не дать мне открыть правду.

Когда я закончила, Родригес склонил голову, посидел, уставив немигающий взгляд во тьму, и спросил:

— Он действительно мертв?

— Да. Я была там и видела все своими глазами. Но тебе никогда не удастся привлечь никого за это к суду, а если ты будешь продолжать свои попытки, то только навредишь тем людям, которым пытаешься помочь. Я ничего не знаю про жену Квинна, но если она хороший человек, ей вряд ли будет легче жить, когда она узнает, что ее муж таким не был. Пусть все остается, как есть.

— Я могу привлечь тебя за соучастие в убийстве офицера полиции, — промолвил Родригес бесстрастным, лишенным какой-либо окраски голосом.

— Это ты только говоришь, детектив. Я такой перспективы на горизонте не вижу.

Я попятилась на шаг.

— Мне жаль, что с Квинном так вышло, правда. Поначалу он мне тоже нравился, а уж чего мне стоила вся эта история, ты даже представить себе не можешь.

Он отпустил меня, и я побежала обратно, в том направлении, откуда мы явились, по старым следам, с бьющимся сердцем убегая от воспоминаний. Постепенно физическое напряжение помогло раствориться внутреннему беспокойству, разогнало сомнения, страхи, боль. Я была здорова, я была жива и на настоящий момент владела ситуацией.

Если Родригес действительно хотел от меня именно того, о чем он говорил, то сейчас, должно быть, возвращался к своему фургону, размышляя об услышанном. Возможно, он включит ноутбук, сверит мои слова с имеющимися у него сведениями, сопоставит время, факты, чтобы проверить, нет ли у Квинна алиби. И убедится, что я говорила чистую правду. После чего отправится восвояси, оставив меня в покое, благо чего-чего, а проблем, в том числе связанных с угрозой для жизни, у меня и без него хватает.

Избавление хотя бы от одной мороки пробудило во мне осторожный оптимизм, но тут вдруг песок под моими ногами размягчился, раздался, и я провалилась вниз, исчезнув так же мгновенно, как если бы развеялась облачком дыма.

Когда шторм приближается к островам, он нарастает, перемещаясь со скоростью пятнадцати миль в час, но сейчас он уже столь огромен, что увеличение скорости мало что значит. Все, оказавшееся на его пути поглощается, способствуя его усилению. Ветровая волна, катящаяся впереди, такова, что ее мощь сглаживает океанские валы, порождая маслянистые вспучивания, уходящие, одно за другим, к самому горизонту. Медлительные уплотнения служат индикатором того, какая взрывная сила в действительности накоплена в этих тучах.

В природе не существует ничего столь же могучего, неодолимого и разумного, как ураган.

Тучи прорывает яростным ливнем. Здесь, над океаном, нет возможности измерить уровень выпадающих из плотных свинцовых облаков осадков, однако все находившееся на поверхности и поглощенное мерцающей черной завесой шторма уже никогда более не будет увидено. Сила бури такова, что убивает рыбу даже под поверхностью моря. Позади не остается никаких обломков, все оказавшееся на его пути взбивается, как в маслобойке, измельчается, переваривается и усваивается. Шторм уходит, оставив после себя приглаженное, придавленное, онемевшее от потрясения море. Но вода снисходительна, ведь она быстро залечивает свои раны.

Суше так не везет.

Своеобразные, похожие на ленты, вздутия катятся по направлению к земле с немыслимой быстротой, едва приподнимаясь над поверхностью, но стоит им достигнуть мелководья, как они взметываются, с ревом пробуждаясь для безумства. Волны с ошеломляющей силой обрушиваются на камень, песок, на все живое. Они набегают одна за другой, каждая ужаснее предыдущей, повергая в ужас своей чудовищной яростью. Усилившийся ветер с корнями вырывает вековые деревья.

Когда шторм приближается к первому из островов, взбухание поверхности приводит к повышению уровня моря более чем на двадцать футов, так что значительная часть суши оказывается затопленной.

Пережить это не способно ничто.

Это больше, чем смерть.

Это легенда.

Я провалилась сквозь рыхлый, не оказывавший сопротивления песок вертикально вниз и, пролетев некоторое расстояние, приземлилась на какую-то плотную поверхность с мощным толчком, отдавшимся, через ноги и позвоночник, в черепе таким ощущением, будто взорвалась граната. Я подалась вперед, шаря вслепую руками, и нащупала что-то вроде камня. Да, похоже, камень. Провалилась я глубоко, хорошо еще, что кости целы.

Чьи-то руки ухватили меня за плечи и рванули назад, выведя из равновесия. Я вскрикнула, замахала руками и, крутанувшись, вслепую нанесла удар. Попала, причем, судя по отдаче, приложилась основательно. Нападавший, кем бы он ни был, охнул и разжал хватку. В этой проклятой подземной дыре царила кромешная тьма, и для меня в этом не было ничего хорошего. В пещерах и подземельях я чувствовала себя неуютно, мне уже довелось пережить в пещере настоящий кошмар, и сейчас я чувствовала нехорошее напряжение в желудке.

Спокойствие. Мне необходимо сохранять спокойствие.

Очевидно, что я имела дело с кем-то, контролировавшим силы Земли: только обладатель специфического дара мог затянуть меня прямо на пляже в подземную каверну. Начать с того, что Форт-Лодердейл никогда не славился пещерами.

Я чувствовала себя пончиком, посыпанным сахарной пудрой: во время пробежки по пляжу покрылась потом, на который при падении налип слой тончайшего песка. Избавиться от него не представлялось возможным без душа и стирки.

Ну, кому-то придется за это заплатить!

Однако всему свое время. В темноте я, один черт, ничего не могла поделать. Мне требовался свет, а фонарика у меня не было. Что ж, хоть я и не принадлежала к Хранителям Огня, базовыми принципами сотворения пламени владела. Мне доводилось создавать меленькие, плотные кислородные пузыри и воспламенять их. Светильники, конечно, недолговечные, но лучше, чем ничего.

Когда я занялась этим незатейливым делом, извлечением молекул кислорода из длинных химических цепочек пригодного для дыхания воздуха и концентрацией их в вакуумных лакунах, ощущение возникло такое, как при попытке провести микрохирургическую операцию в кухонных перчатках на руках. И под анестезией. Толку было мало: структуру окружавшего воздуха, это чувствовалось, я разрушала, а вот дальше дело практически не шло. Похоже, я лишилась способности выполнять даже простейшие манипуляции. Чудесная новость! Впрочем, сейчас было не до переживаний: я сказала себе, что прежде всего нужно найти способ решения проблемы.