— Прошу прощения, ребята, но прогноз Джоанн — это полная чушь. Никакого дождя не будет, это я вам гарантирую.

— Может, побьемся об заклад? — предложила я.

— Ну, в нашем шоу ставки не предусмотрены, — отозвался Марвин, бросив короткий, затравленный взгляд на директора. Но тот, похоже, был весьма доволен неожиданным оживлением программы и коротким кивком велел ему продолжать. — Но, конечно, дружеское пари исключительно в интересах науки может быть….

— Давай так: если пойдет дождь, ты в следующей передаче нарядишься Солнышком, — промолвила я с чарующей улыбкой.

Ведущие, благо камера на них не смотрела, покатились со смеху. Черис прижала кулачок ко рту, чтобы не заржать в голос, а привешенные к ее костюму блестящие серебристые дождинки тряслись и раскачивались в такт содроганиям ее тела.

Марвин фыркнул и скривился, но пойти на попятную после того, как во всеуслышание гарантировал исполнение своего прогноза, не решился.

— Ладно, — произнес он наконец. — Принимаю пари. Дивный Марвин не сомневается в своем прогнозе.

Ведущие захлопали в ладоши, и вспомогательный персонал тоже: эти ребята даже показывали поднятые большие пальцы, причем не Марвину, а мне.

Марвин попрощался с аудиторией до следующего выпуска, и начался другой сюжет: интервью со стариком из Корал-Гейблс, которому стукнуло сто десять лет и который держал дома черепаху примерного того же возраста. Красный огонек камеры погас, и Марвин двинулся ко мне. Я, пятясь, танцующим шагом сошла с песчаной площадки на узкие планки прохладного пола студии, и, глядя на него, одними губами, но с отчетливой артикуляцией сказала:

— Хотел увидеть мою задницу?

Развернувшись, я указала на названную часть тела и пошла прочь с высоко поднятой головой. Поравнявшись с Черис, обняла ее за плечи, чувствуя под рукой губчатую массу костюма, и увлекла за собой, а подхватив по пути халат, перебросила его через плечо, шествуя все это время, словно модель по подиуму.

Незаметно оглянувшись, я увидела, что Марвин аж приплясывает от бессильной ярости прямо перед носом у директора. Рабочие сцены корчились от смеха, зажимая себе рты.

А вот моя телевизионная карьера на этом закончилась. Жаль, честное слово: как раз сейчас в некоем странном, извращенном смысле все это начинало мне нравиться.

Впрочем, обдумывая по пути домой ситуацию, я четко осознала, что мне и помимо этого есть о чем беспокоиться. Угроза Джонатана оставалась в силе, и хотя он на время позабыл обо мне, вряд ли это могло продолжаться долго. И, как это ни было печально, надежды на исцеление Дэвида следовало считать умершими, похороненными и поросшими травой. Дэвид стал ифритом, и я не знала, как вернуть его в прежнее состояние без пролития человеческой крови и участия Ма’ат. Опасное желание разжиться кровью у меня возникало, однако склонить к сотрудничеству несговорчивых Ма’ат всегда было не просто, а сейчас, когда разразилась война между джиннами, эта перспектива и вовсе казалась маловероятной. Получалось, что, когда Джонатан появится, мне придется выполнить его требование. Ничего другого попросту не останется.

И тут на меня накатила такая мука, что перехватило дыхание. Чувствуя на щеках слезы, я не решилась двигаться дальше и заехала на парковку торгового центра подождать, пока это пройдет.

Но это не проходило. Волны боли накатывали снова и снова, одна за другой, каждая новая сильнее предыдущей. Казалось, будто внутри у меня все изломано, и я ничего не могу с этим поделать. Уронив голову на руль, я схватилась обеими руками за живот в инстинктивной попытке защитить свое дитя, являвшееся всего лишь идеей, всего лишь возможностью, не более чем искрой.

Дэвид ушел, пропал, но не умер. А он говорил мне, что должен умереть, дабы дать жизнь ребенку. Вероятно.

Я попыталась ощутить что-нибудь, что угодно, любой посыл от нее, однако, подобно бутылке из толстого, матового стекла, служившей вместилищем Дэвиду, мое собственное тело отказывало мне в какой-либо связи. Там ли вообще она?

«Пожалуйста! — мысленно обратилась я к ней. — Не уходи!»

У меня ушел целый час на то, чтобы прийти в себя, осушить слезы и подготовиться к встрече с тем, что ждет меня дома.

Льюис с Кевином исчезли, что, в общем-то, не удивляло. Льюис не имел обыкновения сидеть на месте, дожидаясь неприятностей на свою голову, а Кевина он прихватил с собой. Удивляло другое, почему Ма’ат не приходят ему на выручку. Вот еще одна вещь, в которой нужно будет разобраться.

С одной стороны, разлука с Льюисом меня не радовала, но в то же время я чувствовала некоторое облегчение. Ему хватило бы одного взгляда на мои покрасневшие глаза, чтобы понять, из-за чего я ревела, а сострадания и жалости сейчас мне бы точно не выдержать.

Закрыв за собой дверь, я услышала, что по кухне шумит-гремит Сара. Под «шумит-гремит» в данном случае подразумевалось «готовит, громко стуча посудой». Увидев Имона, стоявшего в гостиной, потягивая кофе, я молча подняла брови: он в ответ поднял свои и кивнул в сторону источника шума.

— Похоже, она малость расстроена, — промолвил он. — Полагаю, дело в том, что поутру она вышла из спальни, думая, будто в квартире больше никого нет, а это, хм, оказалось не так.

Я моргнула.

— А проблема-то в чем?

— Да проблема в том, в каком виде она вышла из спальни.

— То есть она была…

— Вот именно, в чем мать родила, — промолвил он с напускной серьезностью. — А в результате визг был такой, что наверняка перебудил половину соседей.

Провалиться мне на месте, это, наверное, стыдно, но услышанное меня развеселило, хотя я пыталась и тут оставаться хорошей сестрой. Ну изо всех силенок пыталась.

— Мне очень жаль. Надо было, конечно, вас предупредить, но вы, ребята, спали.

— О, вот перед кем, а передо мной извиняться не надо, — сказал он. — Честно признаюсь, мне это показалось более, хм, забавным, нежели ей. Кстати, этот ваш приятель, как его, Льюис? — сказал, что сегодня утром вы выглядели потрясающе.

В тоне Имона содержался намек на вопрос, и я даже почувствовала, что снова краснею.

— По телевизору, — пояснила я. — Он меня видел в утренней передаче. А не в том смысле, что открыл глаза, перекатился в койке и решил, что я здорово выгляжу, и все такое.

— А! — Брови Имона поднялись и опустились. — Само собой.

Ураган по имени Сара, очевидно, делал омлет, ожесточенно шинкуя грибы, лук и перец. Ветчину эта участь уже постигла.

Когда я вошла на кухню, она уставила на меня поварской нож и воскликнула:

— Ты…

— Сдаюсь. Рассчитываю на твое милосердие. Умоляю, не шинкуй меня, — промолвила я и уселась на стол. Там стоял кувшин с апельсиновым соком, так что я налила себе стакан. Терпкий, с мякотью, как раз такой, какой мне нравится. Потягивая солнечную жидкость, я стала ждать, когда разразится буря, в то время как Сара вернулась к шинковке.

Я ждала и ждала. Она шинковала и шинковала. Наконец я не выдержала:

— Злишься, да?

— С чего ты взяла?

— Послушай, Льюису надо было где-то переночевать. Время было позднее. Мне не хотелось тебя будить…

— Ага, все логично, только ведь это не ты выбралась из спальни голой, чтоб тебя пожирал глазами этот сексуально озабоченный тип.

— Льюис?

Я удивленно моргнула. Не то, конечно, чтобы Льюис уж решительно не мог «пожирать» ее глазами, он, в конце концов, мужчина, и вряд ли вид голой, красивой женщины оставил бы его равнодушным, но чтобы он казался так уж сексуально озабоченным…

— Да нет, не он. Другой. Подросток.

Ах, Кевин. Ну конечно.

— Да, точно. Извини. Но пойми правильно, он ведь тинейджер. Пубертатный период, ему по возрасту положено быть сексуально озабоченным.