Настоящему «законнику» недостаточно было просто быть лидером. Вор не мог иметь никакой собственности. Ему запрещалось работать, жениться, иметь постоянную прописку, служить в армии и вообще вступать в какие бы то ни было отношения с государством, включая членство в комсомоле или партии. Вор был обязан воровать, сидеть тюрьме и не мог соглашаться на условно-досрочное освобождение. Взамен «законник», чье право на «корону» утвердили не менее трех признанных лидеров преступной среды (совсем как при вступлении в члены ВКП(б)), не только становился смотрящим – теневым хозяином лагеря или тюрьмы, – но и получал право распоряжаться общаком. В эту общую казну, средства из которой шли в том числе и на помощь семьям избранных сидельцев, каждый зэк был обязан передавать не только часть полученных с воли денег и продуктов, но и отчислять долю заработка, полученного за лагерный труд. Так что именно воры были кровно заинтересованы в том, чтобы колонии выполняли производственный план. Утверждают, что эта отлаженная система начала давать первые сбои только в 1970-х. Причем «колыбелью перемен» стала родина Сталина, в свое время одобрившего создание особой воровской касты.

Формирование сообщества «воров в законе» относят к концу 1920-х – началу 1930-х. Оно произошло в местах заключения, что для «нормальной» организованной преступности совершенно аномально. Его члены первоначально занимались сугубо «перераспределительной» деятельностью (карманные кражи, воровство, грабежи). Однако это сообщество смогло добиться очень высокой степени самоорганизации и завоевало серьезный авторитет прежде всего в тюрьмах и колониях. Членов воровского сообщества объединял довольно жесткий свод неформальных правил – «воровских понятий». Главными понятиями являлась строгая корпоративная солидарность («вор в законе» не может даже замахнуться на своего «коллегу», не то чтобы давать на него следственные показания); запрещение иметь какие-либо контакты с официальными властями (например, служить в армии); запрещение заниматься обычным трудом (даже в местах лишения свободы); обязанность контролировать поведение всех других преступников в местах заключения; отказ от личного имущества (идеальный вор в законе не имеет ничего своего, он получает средства либо от преступных операций, в осуществлении которых играет роль организатора, но не исполнителя, либо от «добровольно-обязательных» отчислений других преступников).

Первоначально воры в законе были своеобразным «криминальным правительством», организованным на общинных принципах и неформально управляющим местами заключения. Официальные советские органы не желали мириться с «двоевластием». В ходе ожесточенных репрессий против носителей воровских традиций в 1950-е, а также междоусобицы внутри самого «воровского ордена» («сучья война») первое поколение воров в законе оказалось почти полностью ликвидировано. Однако вскоре эта организация неожиданно обрела «второе дыхание».

После широкого развертывания в СССР в 1960-е теневого бизнеса «цеховиков» (так называли руководителей госпредприятий, которые организовывали производство неучтенных дефицитных товаров для реализации «налево») профессиональные преступники начали специализироваться уже не на карманных кражах, а на грабеже подпольных предпринимателей. От грабежа «цеховиков» советские бандиты перешли к классическому рэкету – сбору постоянной «дани» в обмен на гарантии защиты. Важным рубежом в истории отечественной организованной преступности стала совместная сходка воров в законе и «цеховиков» в 1979 г. в Кисловодске, когда неорганизованные поборы были заменены планомерной выплатой подпольными предпринимателями 10 % от их доходов в обмен на гарантированную безопасность от преступного мира.

С тех пор и до 2000-х основным видом доходов российской организованной преступности остается рэкет – взимание поборов за безопасность сначала с нелегальных, а с конца 1980-х и с большинства легальных предпринимателей. Поскольку предприниматели не получали сколько-нибудь существенной правовой поддержки, они были обречены оказаться «в объятиях» мафии. К середине 1990-х под контролем «бандитских крыш» находилось, по некоторым оценкам, около 85 % всех коммерческих предприятий – в сущности все, кроме занятых охранным бизнесом или работающих под прямой протекцией правоохранительных органов.

В конце 1990-х в производстве охранных услуг бандиты столкнулись с сильной конкуренцией легальных коммерческих охранных агентств, а также коммерциализированных государственных силовых структур. После этого «русская мафия» стала постепенно утрачивать роль абсолютного лидера в защите прав собственности. Растущую долю в ее доходах в 2000-е занимают обычные криминальные промыслы, характерные и для современных зарубежных преступных организаций. Отечественная организованная преступность все активнее занимается экономическими («беловоротничковыми») преступлениями, наркобизнесом, торговлей оружием и антиквариатом, порнобизнесом и многим иным. Тем самым из криминального правительства «русская мафия» в 2000-е постепенно превращается в «обычную» совокупность криминальных фирм.

Проявлением сильных изменений, происходящих в «русской мафии», являются изменения в среде самих воров в законе. К концу 1990-х настоящие воры в законе начали исчезать. По мере коммерциализации мафии старые «понятия», запрещающие иметь собственность и легальный статус, стали только мешать. Хотя в тюрьмах и лагерях сохраняется теневая власть воров в законе, в криминальном бизнесе доминируют новые «авторитеты» («бандиты»), не признающие «воровских понятий».

Отечественная мафия достаточно многочисленна, но по степени организованности заметно уступает зарубежным «образцам». Количество организованных преступных групп измеряется тысячами, однако настоящих преступных сообществ (крупных, стабильных, с межрегиональными и международными связями, имеющих своих людей в органах власти) заметно меньше. По данным Главного управления по борьбе с организованной преступностью МВД РФ, в середине 1990-х их насчитывалось в России порядка 150, они объединяли примерно 12 тыс. человек. Воровские сходки по-прежнему остаются главным институтом криминального управления. Развитие рыночного хозяйства при стабилизации политической власти ведет всегда к тому, что организованная преступность занимает свое «законное место» в обществе, превращается из системы криминальной власти в сеть криминальных фирм. Эта трансформация «русской мафии» еще не завершена, но вектор развития четко обозначился уже в конце 1990-х, когда начал доминировать курс на укрепление политического единоначалия.

Одновременно президент внес в Госдуму законопроект, позволяющий власти при желании переносить рассмотрение громких дел о преступлениях террористического и экстремистского характера из регионов, на территории которых они совершены, в центр. Если «существует реальная угроза личной безопасности участников судебного разбирательства, их близких родственников или близких им лиц», председатель Верховного суда по просьбе генпрокурора вправе передать дело сразу в Москву, в Верховный суд. Он и станет первой инстанцией. А второй и последней – президиум ВС. Интересно, что не так давно, когда отменялся суд присяжных для террористов и экстремистов, высказывались предложения вместо этого просто изменить территориальную подсудность подобных дел.

Главным событием 2009 года было покушение и смерть Вячеслава Иванькова (Япончик), которое произошло 28 июля. Покушение было совершено около восьми часов вечера возле ресторана «Тайский слон» на Хорошевском шоссе, где Вячеслав Иваньков бывал довольно регулярно (неподалеку расположен офис фирмы друзей господина Иванькова). По мнению оперативников, преступление было тщательно спланировано: киллер, заранее оборудовал себе скрытую огневую позицию в кузове грузовой «Газели» на противоположной от ресторана стороне шоссе. Когда Вячеслав Иваньков вышел из «Тайского слона», убийца один раз выстрелил в него из снайперской винтовки Драгунова (СВД) (используется в Вооруженных силах). Пуля прошила авторитета насквозь. Охранник и водитель господина Иванькова сначала внесли раненого обратно в вестибюль ресторана, а затем отвезли в расположенную неподалеку Боткинскую больницу.