- Но сможет ли кто спастись? — испугался Симон.

— Человекам это невозможно, Богу же всё возможно, — молвил царь иудейский. — Но если вы оставите всё и последуете за Мною, то когда сядет Сын Человеческий на престоле славы Своей, сядете и вы судить колена Израилевы[17].

Какая прекрасная перспектива — уголовнику стать судьей! Но Симон уже начал понимать, что перед ним какой-то странный царь, однако никак не мог уразуметь, в чем же подвох.

— Как нам обращаться к тебе? — спросил он у незнакомца.

— Называйте Меня Сыном Бога Живого, Царем Иудейским, Сыном Человеческим, Христом Божьим. Но смотрите, никому не говорите, кто Я такой![18]. Когда мы не одни, именуйте Меня просто Учителем, — скромно молвил скиталец.

Удушливо пахнуло перегаром. Это Андрей склонился к уху брата и зашептал:

— Он сумасшедший. Но не перечь ему.

И, заметив в красноватых глазках Симона немой вопрос, добавил:

— Мы будем его использовать.

Внезапно воспоминания Петра прервались: из-за угла вынырнул ночной дозор. Стражников было трое; под их яркими плащами виднелись покрытые металлическими пластинами кожаные панцири. Двое римлян несли факелы, и в их свете сумрачно блестели шлемы воинов. Кожаные солдатские сапоги на взгляд нашего современника смотрелись необычно: пальцы они оставляли открытыми. На перевезях висели короткие мечи в ножнах. Однако, несмотря на величественную античную амуницию, эти римляне выглядели чмошненько: и Публий, начальник дозора, человек с грубым и пакостливым выражением лица, и оба его подчиненных, имена коих история не сохранила. Лучшие воины служили в армии, а этих отправляли для охраны общественного порядка.

Христиане в растерянности остановились и неаккуратно опустили свою ношу на землю. Петра сотрясло, он больно ударил локоть.

— Что вы здесь делаете? — спросил Публий, пристально разглядывая участников ночного шествия.

— Наш вельможа захотел прогуляться, и мы несем его, — ответил Анания.

«Странный у них господин, — подумал римлянин. — Набрал челядь из евреев. Неужели не мог купить рабов получше»?

Князь апостолов отодвинул шторку и высунулся наружу, намереваясь узнать, почему «стоим».

— Разрази меня Юпитер! — вскричал начальник дозора и отступил на два шага. — Ну и страшный же у вас вельможа!

— На его святом лике печать благословения Божьего! — молвил молодой дебил Есром (эту мудрёную фразу Симон уже несколько месяцев вдалбливал в его голову, и, как видим, успешно).

— Да, хорошо ваш бог его припечатал! — засмеялся начальник патруля, и, верный природе сотрудников правоохранительных органов всех времен и народов, добавил: — Дайте денег, а не то отведу вас всех в участок.

— Бедные мы, — ответил, вылезая из носилок, апостол. — Сами милостыню просим.

Но так как «вельможа» ехал в дорогих носилках, слова Петра вызвали у стражников недоверие. Публий предположил, что этот странный господин, напившись вина и пресытившись ласками жены и рабынь, на ночь глядя решил развлечься с блудницами. Следовательно, он обязательно должен был иметь наличность. Откуда стражники могли знать, что Кефас ехал не к женщинам, а по дурацкому делу?!

Античные милиционеры с большим рвением обыскали и господина, и слуг, и носилки, но вместо желанных монет нашли лишь несколько кусочков папируса. Начальник дозора развернул один из них и при свете факела, услужливо поднесенного подчиненным, прочел:

— Пес возвращается на свою блевотину, и вымытая свинья идет валяться в грязи[19].

Римляне засмеялись.

— А ты писатель, — обращаясь к Симону, сказал Публий, — правда, несколько грубоватый. Так у тебя точно нет денег?

— Не тленным серебром или златом искуплены мы от суетной жизни, преданной нам от отцов, но драгоценною кровию Христа, как непорочного и чистого агнца[20], — ответил апостол.

— Что-то ты странное говоришь, — молвил римлянин, — и о предках неуважительное. Обыщите их еще раз!

Но и снова, всё перерыв и даже проверив рты и другие отверстия задержанных, стражники не нашли ничего ценного.

— Ладно, если денег нет, то я удовольствуюсь носилками, — вкрадчиво молвил Публий и уставился на Петра, желая видеть его реакцию. Начальник дозора при всей своей показной наглости и самоуверенности был труслив и всегда боялся ограбить не того, кого можно. Вдруг у этого вельможи большие связи!

Выслушав разбойничью речь служителя закона, апостол остолбенел и тихо застонал, от бессилия крепко сжимая кулаки. «Перебить их, что ли? — размышлял он. — Нет, у них мечи, а мы безоружны… Проклятые захватчики…» От скорби и просто по привычке Петр впал в транс и пробурчал несколько слов на «ином» языке.

— А, так ты ругаться вздумал! — закричал Публий и так приложился к груди апостола, что тот влетел обратно в носилки. — Ребята, вытряхните его оттуда, берите вещественное доказательство и за мной!

Стражники, повинуясь приказу, освободили носилки и понесли их за Публием.

— Мы в участок? — спросил один из подчиненных.

— Нет, отнесем ко мне домой.

— Но постой, Публий, деньги мы всегда делили, а носилки ты хочешь сам захапать!

— А как я их разделю?

— Отдай наши доли деньгами, — вступил в спор другой стражник.

Начальник дозора обернулся и сделал неприличный жест. Тогда бойцы бросили трофей и стали угрожающе приближаться к Публию…

Христиане наблюдали за этой сценой.

— Развонялись легавые, — зло усмехнулся опытный в таких делах Петр. И действительно, этим качеством правоохранительные органы антагонистических обществ весьма напоминают органы половые. А чтобы избежать разложения, и то, и другое надо почаще мыть и «чистить». Мы, жители XXI века, гигиене, кажется, научились. Но в другом, не менее важном направлении — охране общества от его же охранников — продвинулись слабо.

Наконец, стражники пришли к компромиссу (Публий пообещал напоить своих подчиненных дешевым вином), и римляне скрылись из виду. Дождавшись этого, апостол стал посылать им вслед страшные проклятия. Правда, он честил всех жителей Апеннинского полуострова, тех, кто и не ведал, какая беда стряслась этой ночью с Петром. Будь Симон умней и справедливей, он бы обозлился не на всех римлян, а только на правоохранительных.

Вскоре князь апостолов объявил, что Иисус Христос запретил ему брать льва на воспитание. Действительно ли у Кефаса была такая галлюцинация или же он солгал, испугавшись трудностей? Сложно сказать…

Так бесславно завершилась львиная эпопея.

Утром Петра ждал другой неприятный сюрприз: в обители взбунтовались еллинистские вдовицы[21]. При вступлении в секту они внесли в казну немалые суммы, но их паек не был лучше, чем жратва «голи перекатной». Однако еврейки из стран «языческих» терпели эту несправедливость. Терпели, пока не появился Стефан.

Рацион питания древних иудеев и, следовательно, первых христиан был очень скуден. И не только потому, что земледелие и скотоводство в этом варварском крае находилось на примитивном, по сравнению с Римом, Грецией или Египтом, уровне; в ещё большей степени к голоду приводили безумные религиозные запреты.

Иногда можно услышать мнение: иудеи не едят свиней потому, что последние любят валяться в грязи и неразборчивы в пище. Но тогда почему представители «богоизбранного» народа не вкушают гораздо более чистоплотных зайцев? А всё дело в том, что меню евреев регулируют совершенно иррациональные законы, изложенные в 11-й главе ветхозаветной книги «Левит» (части Библии): «Всякий скот, у которого раздвоены копыта и на копытах глубокий разрез, и который жуёт жвачку, ешьте; только сих не ешьте: <…> зайца, потому что он жуёт жвачку, но копыта у него не раздвоены; нечист он для вас. И свиньи, потому что копыта у ней раздвоены и на копытах разрез глубокий, но она не жуёт жвачки; нечиста она для вас…» Но что же можно есть? «Из всех пресмыкающихся, крылатых, ходящих на четырёх ногах, тех только ешьте, у которых есть голени выше ног, чтобы скакать ими по земле. Сих ешьте из них: саранчу с её породою, солам с её породою, харгол с её породою, и хагаб с её породою».