Фоторобот получился похожим на персонажа из мультика, точнее, на постаревшего и озлобившегося Чарли Брауна. На деле, голова незнакомца была не такой гладкой. Хотя и бугристой ее тоже не назовешь, но у каждого черепа есть определенный рельеф, это трудно описать.

Инспектор Янг посмотрела на картинку без особого восторга.

— Ладно, — сказала она. — Пока иди в свой корпус. Только не отлучайся сегодня надолго. И не уходи с территории школы.

Когда я наконец снова вышла на улицу, день уже был в разгаре, повсюду стояли телевизионные фургоны — они загромоздили тротуары и заняли все свободное пространство. Полицейские в ярких неоновых куртках ходили вокруг, приказывали водителям передвинуться, запрещал и фотографировать фасад школы. На меня тут же налетела какая-то журналистка.

— Тебя расспрашивали полицейские? — осведомилась она.

— Я просто видела одного мужика, — пробурчала я.

— Ты кого-то видела?

— Я…

— Что именно ты видела?

В лицо мне ни с того ни с сего уставились два фотоаппарата, слепя вспышками. Я хотела было ответить, но тут подоспели две женщины в полицейской форме, одна из них вытянула руку, заслоняя объективы.

— Прекратить съемку! — рявкнула она. — Покажите, что там у вас…

— Мы имеем право…

— А ты, — женщина обернулась ко мне, — ступай в свою комнату.

Я быстро зашагала прочь, камеры катились за мной по пятам, а журналистка выкрикивала:

— Как тебя зовут? Твое имя?

Я не ответила. Звать-меня-Клаудия стояла в дверях Готорна, и в кои-то веки я ей страшно обрадовалась. Пока я взбегала по ступенькам, камеры, уверена, не выпускали меня из виду и наверняка получили великолепные кадры моей задницы в пижаме с крокодилами, удаляющейся прочь под струями дождя.

Когда я вернулась в комнату, Джаза мерила ее шагами. В руке у нее была розовая кружка в виде поросенка — она предназначалась только для моментов сильнейшего душевного напряжения.

— Все в порядке? — спросила она. — Ты пропала на целую вечность!

— Все нормально, — ответила я. — Просто мне задали кучу вопросов.

Джаза не стала спрашивать, сказала ли я что-нибудь про нее. Вместо этого жестом подозвала меня к окну.

— Все не могу поверить, что это наяву. Ты только посмотри!

Мы оперлись коленями о свободную кровать, которую придвинули к стене и использовали вместо дивана. Стояла она прямо под нашим центральным окном. За стеклом, залитым струями дождя, суетились вокруг белой палатки фигуры в белом. За это время подвезли еще прожекторов. И людей стало больше. Больше камер, больше полицейских и заградительных лент.

Собственно, следующие несколько часов мы по большей части так и глазели наружу, лишь иногда отходили выпить чая. Обзор из нашей комнаты открывался великолепный, так что к нам заходили многие девчонки, жившие по другую сторону коридора. Кстати, вид из окна был куда интереснее, чем сводки новостей, — собственно, новости как раз и разворачивались у нас под окном. Операторы снимали наш корпус и палатку, пока полиция не отогнала их подальше и не расставила вокруг школы оцепление; мы оказались Робинзонами на заполненном суетой островке.

В конце концов все мы набились в общую комнату и прилипли к телевизору. Новости регулярно сообщали нам о том, что происходило прямо под нашими окнами. Очередной жертвой оказалась еще одна женщина. Звали ее Кэтрин Лорд. Она работала в одном из пабов в Сити. Видели, как она ушла с работы в полночь, когда бар закрылся. Одна из коллег дошла с ней до машины. Камера видеонаблюдения зафиксировала, как она отъехала. Дальше машина ее попала на экраны еще нескольких камер. Однако она не поехала домой. Она поехала на то место, где произошло четвертое убийство. Пустую машину обнаружили за три улицы от Вексфорда, и хотя на одной из камер было видно, как Кэтрин вышла из машины и пошла прочь, никто не мог объяснить, куда и зачем она идет. В новостях показали ее фотографию, сделанную в тот самый вечер. Кэтрин Лорд была очень красива — блестящие светло-русые волосы, на вид едва ли старше нас. На ней было белое платье в викторианском стиле — узкий лиф и кружева. В тот вечер в пабе проводили вечеринку, посвященную Потрошителю, она, как и все сотрудники, была в костюме. По этому поводу журналисты прямо с цепи сорвались — красивая девушка в викторианском платье. Идеальная жертва.

Эта девушка погибла прямо возле моей двери. Возможно, она все еще лежит в белой палатке. Вот только платье утратило белизну.

— Джулиана, — проговорила Клаудия, возникая в дверях, — выйди, пожалуйста, сюда.

Джаза посмотрела на меня, встала и вышла из комнаты. Когда через некоторое время нас всех вместе повели обедать, она еще не вернулась. На улице теперь просто лило, но суета от этого не прекратилась. Газетчиков полицейские выгнали. Мы видели, что те сгрудились в дальнем конце улицы и несколько полицейских сдерживают их напор. Камеры были направлены на нас, нас подзывали поближе. Чтобы им было неповадно, школа приняла свои меры: несколько учителей стояли под проливным дождем и оттаскивали тех из нас, кто мечтал попасть на экраны. Полицейские фактически оккупировали соседние улицы и площадь. То, что нам теперь разрешат ходить только в столовую и в библиотеку, как-то уже казалось само собой разумеющимся. Любая попытка двинуться в другом направлении пресекалась взмахами рук и указаниями не выбиваться из потока.

Сотрудники кухни оказались на высоте и приготовили еду не только для нас, но и для полицейских. В столовой поставили дополнительные термосы с чаем и кофе, подносы с булочками и бутербродами — все это помимо обычного меню. Кормили нас в тот день какими-то вялыми макаронами под розовым соусом, чем-то вроде рагу из ягнятины с горошком, а еще выставили блюдо гамбургеров. Аппетита у меня не было, но я ухватила гамбургер, чтобы хоть что-то положить на тарелку. Эндрю и Джером уже были на месте, они махнули, чтобы я садилась с ними.

— А где Джаза? — поинтересовался Эндрю.

— У Клаудии или… где-то еще. Толком не знаю.

Джером посмотрел на меня. Полагаю, он уже успел сложить два и два на предмет, что «мы переходили через площадь как раз тогда, когда произошло убийство». Посмотрел на мой нетронутый гамбургер и, кажется, сообразил — не что там конкретно произошло, а что произошло нечто нехорошее.

Джаза подошла через несколько минут.

— Порядок? — спросил Джером.

— Все нормально, — сказала она с деланой небрежностью. — Все совершенно нормально.

Через полчаса нас повели под конвоем обратно, сначала девочек. Снаружи все еще продолжался полицейский парад. К двум передвижным лабораториям судебно-медицинской экспертизы, простоявшим тут почти все утро, добавилась третья, полицейские в длинных клеенчатых плащах — их было человек тридцать — прочесывали лужайку, рассыпавшись цепью, шагая как по команде, внимательно осматривая землю.

Когда мы подошли к Готорну, выяснилось, что снаружи, посреди дороги, стоит полицейский. Он был высоким, ужасно молодым с виду, в темных очках. Лицо у него было длинное и худое, с высокими скулами и глубокими впадинами под ними. Хотя на нем был люминесцентный зеленый жилет и высокий полицейский шлем и у него имелись все остальные причиндалы с надписью «Полиция», он был совсем не похож на полицейского. Черные волосы были длинноваты, лицо слишком нежное, поза какая-то застенчивая.

— Мисс Дево? — Имя мое он произнес элегантно, как человек, владеющий французским и знающий, куда нужно ставить ударение. Собственно, он произнес его куда лучше, чем я, уж это-то точно. Голос у него оказался удивительно глубоким.

— Угу, — ответила я. С момента утреннего пробуждения я некоторым образом растеряла речевые навыки.

Он, похоже, вовсе не обратил внимания на мой ответ. Он прекрасно знал, кто я такая, и тут же перешел к делу:

— А вы — Джулиана Бентон? Ее подруга?

— Да, — ответила Джаза тишайшим из своих тихих голосов.

— Вы обе были здесь вчера в два часа ночи?