Из них работала только часть. Сотрудники щелкали кнопками и продвигали бутылки вина по лентам транспортеров. Мэгги с друзьями благополучно проследовали мимо пустой кассы, охранника в форме, мающегося без дела у витринного стекла, и вышли из магазина.

– Эй, Мэгги! – крикнул Гарри и протрусил мимо ближайшей необслуживаемой кассы. – Мэгги!

Охранник поднял голову и сдвинул брови. Гарри показал в сторону двери. Теперь уже все у входа в магазин смотрели на него.

– Увидел свою давнишнюю приятельницу, – пояснил Гарри охраннику. Ничего не ответив, тот отвернулся и снова привалился спиной к стеклу.

К тому моменту, когда Гарри выбежал на тротуар, Мэгги след простыл.

Всю дорогу до Дуэйн-стрит Гарри искал ее, вглядываясь в прохожих на тротуарах. Когда такси остановилось и Гарри ступил на металлическую дорожку, что вела к зданию склада, приютившего лофт Уильяма Тарпа, у него вдруг мелькнула мысль: а ведь там, куда мы едем с «миссией», миллион таких вот Мэгги.

Гарри Биверс вручил охлажденную бутылку «Дом Периньон» изумленному и обрадованному Уильяму Тарпу и провел пять-десять минут, лицемерно восторгаясь готовящимся к печати выпуском «Рильке-стрит». Затем ненакрашенную седеющую Пэт Колдуэлл Биверс, которая сейчас больше чем когда-либо напоминала бобтейла, полжизни мечтательно-уныло кружившую вокруг него, он повез в ресторан «ТрайБеКа» – из тех, что Тим Андерхилл характеризовал «с претензией на изящество». Стены здесь покрывал красный лак. На каждом столике светили неброские лампы с латунными абажурами. Неслышно, словно паря, двигались по залу осанистые официанты. Гарри думал о Мэгги Ла, ее золотистой коже, бутылке шампанского и других интересных вещах, могущих поместиться в ложбинке ее маленьких, но таких волнующих грудок. При этом он на лету сочинял и в деталях описывал подробности их будущей «миссии», а Пэт, хоть и улыбалась частенько и, казалось, наслаждалась вином, супом, рыбой, – так вот, его не покидала уверенность, что Пэт не верила ни единому его слову. Как и Джимми Ла, она поинтересовалась, как, по его мнению, дела у Майкла и как он выглядит, и Гарри ответил – отлично, все отлично. Ее улыбки казались Гарри полными сожаления: то ли о нем, то ли о Майкле Пуле, то ли о мире в целом – понять не удавалось. Когда подоспел момент попросить денег, Пэт лишь спросила: «Сколько?» Пару тысяч. Она полезла в сумочку, достала чековую книжку и авторучку и без какого-либо выражения на лице выписала чек на три тысячи долларов.

Протянув руку через стол, Пэт передала чек Гарри и зарделась пятнами от скулы до скулы, а Гарри подумал, как же не к лицу ей такой румянец.

– Само собой, я рассматриваю это исключительно как кредит, – сказал он. – Эти деньги, что ты дала, Пэт, пойдут на доброе дело, и я не шучу.

– Значит, правительство хочет, чтобы вы выследили этого человека и выяснили, убийца он или нет?

– В двух словах – да. Разумеется, характер операции, так сказать, «получастный», что позволит мне заключить контракты на написание книги, на выпуск фильма и все такое. Надеюсь, ты понимаешь, что все это строго конфиденциально.

– Ну, конечно.

– Знаю, ты всегда умела читать между строк, но… – он как будто позволил предложению завершиться самому. – Я бы был не до конца искренним с тобой, если бы умолчал о том, что дело это сопряжено с определенной долей опасности.

– О да, – кивнула Пэт.

– Жутковато даже думать о таком, но, если я вдруг не вернусь, я хотел бы, чтобы меня похоронили в Арлингтоне[40].

Она снова кивнула.

Гарри выговорился, умолк и стал искать взглядом официанта.

Слова Пэт ошарашили его:

– Знаешь, до сих пор бывают минутки, когда я очень жалею, что ты попал во Вьетнам.

– Ну а что с того? – спросил он. – Я каким был, таким и остался. И никогда не был никем кроме себя.

Они расстались на выходе из ресторана.

Пройдя несколько шагов, Гарри обернулся с улыбкой, зная, что Пэт глядит ему вслед. Однако она, ссутулившись, удалялась по тротуару; переполненная комковатая сумка у бедра раскачивалась в такт шагам.

Он направился в свой банк и вошел в пустой вестибюль. Здесь он воспользовался банкоматом, чтобы внести сумму с чека Пэт и еще одного, полученного сегодня, и снять наличными четыреста долларов. В газетном киоске на углу он купил журнал «Скру»[41], сложил его и сунул под мышку с чужих глаз долой. По холодку он вернулся на Западную 24-ю улицу в свою однокомнатную квартиру, которую подыскал себе после того, как Пэт наиболее решительно, чем делала это много раз, объявила, что хочет развода.

«Странное дело, – думал Конор. – С момента воссоединения ко мне то и дело возвращаются былые дни, как будто Вьетнам был моей настоящей жизнью, а все, что потом, – приятными воспоминаниями, этаким послесвечением». Все труднее становилось сосредоточиться на настоящем, удержать в нем рассудок, былые дни продолжали врываться в его жизнь, порой даже физически. Несколькими днями ранее старик без задней мысли вручил ему фотографию: на снимке, который сделал рядовой SP4 Коттон, был запечатлен Тим Андерхилл в обнимку с одним из своих «цветочков».

Было четыре часа дня, и Конор лежал в постели, страдая серьезным похмельем после церемонии торжественного открытия Мемориала. Считается, что люди с возрастом лучше справляются с давлением, однако по опыту Конора все обстояло как раз наоборот.

Еще три дня тому назад у Конора была работа: почти пять недель он проработал плотником, благодаря чему смог бы оплачивать жилье, по крайней мере, до тех пор, пока Пул и Биверс не подготовят все к поездке в Сингапур. В Хэмпстеде, на Маунт-авеню, в каких-то десяти минутах ходьбы от крохотной, с едва ли не комичным минимумом мебели квартирки Конора в Южном Норуолке, адвокат-миллионер лет шестидесяти с лишком по имени Чарльз Дэйзи («Зови меня Чарли!»), только что женился в третий раз. Дабы ублажить новую женушку, Дэйзи решил переделать весь первый этаж своего особняка: кухню, гостиную, комнату для завтраков, обеденный зал, комнату для отдыха, маленькую столовую, примыкающую к кухне, прачечную и комнату для прислуги. Подрядчик Дэйзи, белобородый старожил по имени Бен Рем, нанял Конора в помощь своей команде, в которой не хватило рук. На протяжении ряда лет Конор три или четыре раза работал с Беном. Как большинство бригадиров плотников, поистине виртуозов в работе с деревом, Рем бывал угрюм и непредсказуем, но к плотницкому делу относился как к нечто большему, чем просто занятию, благодаря которому можно оплачивать жилье. По мнению Конора, работа с Ремом настолько тесно граничила с удовольствием, насколько это вообще возможно.

И в первый же рабочий день Конора Чарли Дэйзи раньше обычного вернулся домой из офиса и зашел в гостиную, где Конор и Бен Рем клали новый дубовый пол. Чарли долго стоял, наблюдая за их работой. Конор даже немного занервничал: быть может, хозяину не нравится его внешний вид? Дабы предотвратить неизбежные боли от многочасового стояния на коленях на твердом полу, Конор толсто обмотал их тряпками. Вокруг лба он повязал пеструю бандану, чтобы пот не попадал в глаза. (Бандана натолкнула вдруг на мысль об Андерхилле, «цветочках» и надвигающемся разговоре.) Возможно, подумал Конор, клиент решил, что он выглядит малость неряшливо. Поэтому не слишком удивился, когда Дэйзи сделал шаг вперед и кашлянул в кулак: «Кхм!» Конор и Бен коротко переглянулись. Клиенты, в особенности богачи с Маунт-авеню, горазды на самые неожиданные заморочки.

– Вы, молодой человек, – заговорил Дэйзи. Конор поднял голову и заморгал, болезненно сознавая, что стоит на четвереньках, как лохматый пес, перед этим франтоватым маленьким миллионером.

– Я верно угадал? – продолжил Дэйзи. – Ведь вы были во Вьетнаме?

– Да, сэр, – ответил Конор, приготовившись к неприятностям.